Чёрный лёд, белые лилии
Шрифт:
– Что ты, совсем нет. Здесь вообще ничего не происходит, ведь это совсем тыл, - соврала она.
– Правда?
– Ну конечно.
Мама, милая мама. Ты говоришь со мной совсем как с ребёнком, так почему я не могу обнять тебя и поплакать? Ведь у меня не было детства, совсем не было, ведь я остаюсь здесь, и мне так страшно! Почему я должна быть сильной и сдержанной, почему я должна думать за всех нас?
– Страшно тебе здесь?
– Нет, мама. Что ты.
Как это глупо - врать в глаза самому родному человеку на этой Земле.
– И не смейте даже присылать мне еду или одежду. Нас
– Хорошо, дорогая, - мама тоже говорила спокойно, но Таня видела, как дрожат её губы.
– Ты смотри же, если предложат поехать в какое-нибудь спокойное место, ты не отказывайся.
Ей очень хочется сказать, что это трусость и что она никогда не пойдёт на такое. Но матери... Разве есть дело матери, труслива её дочь или смела? Вглядываясь в мамины глаза, Таня понимает: нет. Была бы только жива и здорова.
– Конечно, не буду. Очень даже может быть, что так и случится, - она замолкает, глядя на маму. И понимает - всё она уже знает: и что кормят их ужасно, и что не топят часто неделями, и что ни в какое безопасное место Таня никогда не поедет.
– Ну, пора, вы опоздаете так. Очень жалко, что не могу вас проводить, но ты понимаешь ведь, нас так легко не отпускают посреди дня, - сказала она. Мама принялась застёгивать куртку, а Таня подошла к Рите и, улыбнувшись, вынула наушник из её уха. Музыка не играла.
– Ты ведь всё ей наврала?
– пожала плечами Рита, глядя в пол. Таня промолчала.
– А что, если ты тут погибнешь?
– Рита подняла голову. В глазах стояли слёзы.
– Ну что ты, - Таня мгновенно обняла сестру, гладя её по волосам.
– Что ты. Здесь правда безопасно. Не волнуйся за меня. Только не забывай, о чём мы говорили. Учись, заботься о Диме, Вике и маме. Хорошо?
Рита, всхлипнув и не разрывая объятий, кивнула. А Тане вдруг сделалось так страшно. Как будто они никогда больше не увидятся.
– Ну, всё, - она вытерла слёзы с лица Риты.
– Всё, всё. Не плачь. Ты должна быть сильной за всех, да?
– Да, не волнуйся за них, я справлюсь, - кивнула Рита, а потом её губы снова задрожали, - только ты не умирай, пожалуйста.
Не умирай, пожалуйста. Будто всё уже решено.
– Нет, конечно нет, ну что за глупости. Посмотри, сколько людей возвращается с войны! Я тоже обязательно вернусь. С победой, - она выдавила из себя улыбку, пряча ужас, а потом повернулась к Вике и Димке, стоящим рядом.
– Ну что, хулиганы?
– Я тоже хочу воевать, - Димка смотрел исподлобья.
– Милый мой, хороший, - Таня чувствовала, что ещё немного, и она всё-таки заплачет.
– Какой же ты уже взрослый.
– Все взрослые воюют, - упрямо мотнул головой он. Таня обняла брата.
– И ты будешь. А пока заботься о маме и сёстрах, хорошо?
– Ты воюешь за меня. Это неправильно. Я мальчик, а ты девочка.
Дима кусал губы. Глаза были сухие. Таня поправила его тёмно-русую чёлку и взяла лицо брата в ладони.
– Я знаю, мой родной. Пока я поручаю тебе всю нашу семью. Ты ведь сможешь защитить их?
– Дима кивнул.
– Молодец. Скоро я приеду к вам и спрошу, как ты защищаешь сестёр и маму. Я уверена, что ты всё сможешь.
– Почему ты не едешь с нами?
– тихо
– Смотрите: вы должны помогать маме, верно? Если маму кто-то обидит, вы ведь будете защищать её?
– оба кивнули, и Таня продолжила: - У всех нас есть ещё одна мама. Ну, кто скажет, какая?
– Россия, - слабо улыбнулась Рита, подходя и обнимая сестру и брата за спины.
– Верно. Её обидели, очень сильно обидели. Разве я могу не заступиться за неё? Разве хорошие детки так поступают?
– она улыбнулась сквозь слёзы.
– Скоро вы вырастите и тоже станете защищать её, я уверена. А пока я поручаю вам нашу маму, - Таня кивнула на двери, в которых застыла мама. Она плакала.
– Всё, всё, вам пора. Пишите мне чаще. Слышишь, Дима? Чтобы каждую неделю по письму получала, обо всём пиши, и за себя, и за сестёр. До свидания, до свиданья, мои милые, - Таня по очереди обняла каждого.
– Не смей умирать, - прошептала Рита, глядя на неё широко открытыми глазами.
Мама не обняла её. Таня знала: если они обнимутся, то уже не уедут.
– До свидания, родная.
– До свидания, мама.
Нужно просто дойти до общежития. Там можно будет плакать. Только бы дойти.
– Лисёнок! Как дела? Я с пар только что, - к ней подбежал запыхавшийся Марк.
– Ты откуда?
Всё так несложно, набор простых правил: остановиться, посмотреть на Марка, слегка улыбнуться и положить руку на его плечо.
– Всё отлично.
Марк не верит: видимо, в набор правил стоит добавить ещё несколько.
– Очень устала после пар. Краевой совсем замучил.
– Семья уехала, да?
Это прозвучало словно гром среди ясного неба: остро, неожиданно и так больно. Таня несколько раз кивнула, чувствуя, что сдерживаться больше не может, и прижалась к бушлату Марка. Он положил одну руку ей на голову, а другую - на спину. Слёзы холодили лицо на ветру, и она уткнулась лбом ему в грудь.
– Зачем врать-то? Не реви ты, - тихо сказал он, гладя её по спине.
– Это больно, но проходит. И глупо, слышишь? Очень глупо. Они уезжают в безопасное место, с ними теперь ничего не случится.
Таня слушала. Кивала. Чувствовала, как огромный ком в горле, не дающий не то что говорить - дышать, тает. Марк защищал её от моросящего дождя, ледяного ветра, собственной боли и отчаяния - от всего.
– Скоро мы прогоним этих гадов с нашей земли. Ни одного здесь не останется. Мы победим, лисёнок, - шептал Марк.
– Ты победишь. И я. Все. Ради них.
Ради них. Ради всех. Господи, ну как же можно оставаться здесь и заниматься обычными делами, когда пятый курс вот-вот уедет? Когда вся Россия встаёт на борьбу с врагом? Как они могут просто сидеть?!
– Ваш Калужный тебя не трогает?
– осведомился Марк тихо.
– Если этот урод что-то… хотя бы что-то… Пообещай, что ты мне скажешь.
– Он ничего не делает и не сделает мне, Марк.
После обеда она окончательно успокоилась. Поводы для грусти были, конечно, но не больше, чем обычно. И вообще, почему она так расстроилась? В конце концов, она не видалась с семьёй целый год, пока они жили в Москве; теперь будет всё то же самое, но жить они будут в куда более безопасной Уфе.