Чёрный лёд, белые лилии

– Как я понял из слов дочери, вы близкая подруга Антона, - говорит он и почему-то слегка отводит глаза.

– Я люблю его, - говорит Таня.

А он, кажется, вздрагивает. И - Таня поклясться готова - на долю секунды незаметно морщится.

– Да. Хорошо. Я, поверьте, никаких предрассудков не имею и даже рад. Это хорошо, когда в трудные времена есть кто-то, кто… Ну… Вы меня поняли, словом.

Кто что?

Любит? Заботится? Понимает?

Ах, да ведь эти слова вам незнакомы…

– Я, словом, рад. Очень хорошо. Тем лучше вы поймёте меня, Татьяна. Я хотел сказать…

– Дмитриевна.

– Что?
– он удивлённо поднимает брови.

– Татьяна Дмитриевна.

Пару секунд он молчит и только моргает.

– Я хотел сказать, - говорит уже быстрее и не так фамильярно, - что тем лучше вы поймёте меня. Раз вы испытываете... чувства подобного рода к моему сыну, то вы…

– Он тоже любит меня, - утверждает Таня и смотрит ему прямо в лицо. А оно искажается - несильно, но заметно.

– Вы, как и я, заинтересованы, чтобы он был в безопасности, - торопливо договаривает Калужный-старший.
– Это так?

Несколько секунд Таня глядит в потолок. Сжимает в пальцах подлокотник.

– Так.

– Я рад. Так вот, я, как и вы, хочу, чтобы Антон находился в безопасности. Столько, сколько это будет возможно. Он устал воевать, у него много травм…

– Я знаю это не хуже вас, - резко вырывается у неё. Лицо Калужного мрачнеет, его черты становятся резче.

– Я сделаю так, что ему будет сделано предложение. Он, конечно, не узнает, что это я содействовал. Предложение будет из какого-то спокойного, стабильного места. Крым, например, сейчас безопасен, или что-то другое - это всё равно. Он уедет, сможет передохнуть, оправиться, подлечиться нормально, будет служить по специальности. Согласитесь, это прекрасная перспектива.

Таня молчит. По-прежнему смотрит в потолок. В голове у неё даже не каша - какая-то раскалённая лава. Только что она неслась к Антону, а сейчас сидит и разговаривает с его отцом о каких-то несуществующих, странных, пугающих вещах, и ей совсем не хочется этого делать. Она не понимает, что от неё хотят, а сама хочет только к Антону.

– Сколько времени это займёт?
– помолчав, спрашивает она. Пытается прикинуть, сколько недель сможет выдержать без него здесь.

Калужный-старший пожимает плечами.

– Год, два. Может, больше, как пойдёт…

– Год?!
– Таня вскидывает голову и встречается с его холодным, уверенным взглядом; сиделка на посту оборачивается.

– Не кричите.

– Я не кричу. Вы смеётесь? Это абсурд.

– Я не смеюсь, и вы, если желаете добра моему сыну, конечно, согласитесь, что это прекрасная перспектива.

Ах, Таня, читай между строк: прекрасная перспектива жизни без тебя.

– Вы меня не поняли, - говорит она твёрже и громче, слыша, как в ушах шумит кровь.
– Вы не поняли. Мы с Антоном любим друг друга, это не блажь и не ерунда. Я вижу, что вы в это не верите, но не моя вина, что вас не было здесь. Вы могли убедиться воочию. А теперь, если не возражаете, я пойду: хочу увидеть его.

Таня встаёт, резко оборачивается к Калужному-старшему спиной; её пошатывает, у неё дрожат ноги, но она держится прямо. К чёрту этого сумасшедшего папашу, к чёрту, к чёрту…

– Если бы вы любили его, вы бы услышали меня, - ударяется ей в лопатки иголками.

Таня разворачивается. Вмазать бы ему, честное слово, чем-нибудь тяжёлым!

– Если бы вы любили его, то не бросили бы!
– шипит она.
– Я была с ним, когда ему было плохо, я была с ним, когда ему было больно, а не вы!

– Любите копаться в чужом белье?

– щурится он, вставая.
– Дело полезное, Татьяна Дмитриевна, только опасное. Можно много нехорошего раскопать - и про себя тоже. Ненароком.

Таня задыхается и нервно смеётся.

– Вы угрожаете мне?!

– Упаси Боже! Какие угрозы! Да сядьте, успокойтесь, сядьте, пожалуйста. Вы, должно быть, не так меня поняли. Дать вам воды?
– участливо спрашивает отец Антона, протягивая ей руку; Таня отшатывается и ладонь прячет за спину. Она знает, что ведет себя, как маленький ребенок, и ей на это наплевать.

– Обойдусь.

– Пожалуйста, садитесь.

Постояв ещё несколько секунд, Таня всё же садится, на этот раз дальше от него. В груди что-то больно колется.

– Я не хотел вас обидеть. Вы не поняли меня.

– Я прекрасно поняла, что вы хотите увезти Антона.

– Вовсе нет, - качает головой он, совершенно взяв себя в руки.
– Да и что это значит - «увезти»? Что я его, в мешок посажу, что ли? Антон - взрослый человек, решение ему принимать самому. Да и к тому же, что вы так переживаете? Сейчас не Средневековье. Что такое добраться до того же Крыма? Сели на самолёт и через три часа вы там, - заканчивает он, чрезвычайно довольный своим великодушием.

– Петербург - безопасное место, - упрямо цедит Таня.
– Бомбёжек больше нет.

– Сегодня - нет, а завтра - есть.

– Да что вы хотите от меня?
– восклицает она, чувствуя бессильные, злые слёзы.
– Хотите увезти его в Крым? Что ж, ну так идите, предложите это ему! Я не буду вам мешать!

Несколько мгновений Калужный-старший молчит.

– Он не согласится, - тихо говорит он.

– Да, - вспыхивает Таня.
– Да, он не согласится, и я поддержу его.

– Нет, Татьяна Дмитриевна, - качает головой отец Антона и смотрит на неё в упор, совершенно уверенный в своей правоте: - Нет, вы убедите его уехать.

– Я?
– истерично всхлипывает она и не понимает, смех это или рыдания.
– Вы хотите, чтобы я уговорила человека, которого чуть не потеряла, уехать?!

– Да, потому что вы любите его. И если вы хотите для него жизни, если не хотите потерять его снова, вы его уговорите, - вкрадчиво произносит он.
– Если вы на самом деле любите его, вы дадите ему шанс на нормальную жизнь.

Ах, Таня, читай между строк: на нормальную жизнь без тебя.

Таня резко встаёт (снова голова кружится) и отходит к окну. Просто не может больше смотреть на этого человека. Ах, как прекрасно! Антон Калужный уедет в Крым на какие-то пару лет! Уж там-то он наконец забудет эту недалёкую бесперспективную девицу и вернётся в лоно любящей семьи. Какое счастье, какое облегчение!

И - как удар: там он будет в безопасности.

Таня вспоминает, глядя на тёмный, неприветливый госпитальный двор: много лет назад они с мамой смотрели «Красавицу и Чудовище». Чудовище отпускало Белль к отцу, зная, что, возможно, она никогда не вернётся. Таня никогда не понимала этого и спрашивала у мамы, почему оно делает так. Мама говорила: «Смотри дальше». Таня смотрела.

«Я отпустил её».

«Зачем?!»

«Просто я люблю её».

Но сказки, слышишь, Таня, - не смей!
– это сказки! Жизнь - не сказка, уж ты-то поняла это слишком рано. «Если любишь - отпусти», - кто сказал, что это правда? Если любишь, борись! Если любишь, сражайся! Пусть отпускают те, кто боится, те, кто не верит!