Чёрный менестрель

– Я подозреваю, что мы сильно дальше, - мрачно ответил ему Голушко, и всё тем же издевательским тоном спросил:

– Помнишь, что случилось с марсианами у Герберта Уэллса в "Войне миров"? Напоминаю, пенициллина у нас с собой нет.

– Да ерунда, будем кипятить воду, - с облечением ответил ему Изя, поняв, что сейчас его бить не будут.

– А в чём? И чем мы разожжём костёр?
– ехидно спросил Степан, осознавший, наконец, в какую историю они влипли.

– А ви таки всегда отвечаете вопг"осом на вопг"ос?
– ухмыльнулся Захерман, подражая тому акценту, с которым, по мнению большинства жителей России, должны говорить его соплеменники. И уже серьёзным тоном продолжил:

– Если у тебя остались свечи, то можно провести обратный ритуал. И здесь у нас два варианта. Первый: мы вернёмся назад, и там нас встретят твои друзья-антисемиты. Второй: ничего не получится. Тогда и будем решать, что делать дальше.

– Должен тебя огорчить - свечей у нас нет, зато есть кусочек сала и шоколадка.

– Хохол - он всегда хохол, - ответил Степану Изя и принялся опустошать свои карманы, дабы произвести ревизию имевшегося...

Кое-что нашлось у Изи. Бесцветный лак для ногтей. Гигиеническая помада. Нож перочинный, швейцарский. Платок носовой, использованный. Три неиспользованных презерватива и почти пустая одноразовая зажигалка, а также пачка тайских таблеток для похудения и английская дюймовая рулетка.

Улов у Степана оказался побогаче. Тот самый кусок сала (грамм триста) и шоколадка "Альпенгольд" с изюмом и орехами. Большой охотничий нож, китайского производства, с гордым названием "Пират". Метательный нож, той же марки. Пять вязальных спиц в недовязанном шерстяном носке. Два килограмма чёрной шерстяной пряжи. Пятнадцать листов формата "А4" в пластиковой папке. Маркер, карандаш, линейка закройщика, баллончик с перцовой вытяжкой и небольшой рюкзачок, в котором всё это и хранилось. А также рулон туалетной бумаги.

– По крайней мере, на первое время туалетной бумагой мы обеспечены, - задумчиво сказал Изя, глядя на это "богачество".

– Лопухом подотрешься, - ответил ему Степан.
– Жаль, что когда я покупал все эти ножи сегодня утром, я не купил арбалет, он висел у них в палатке на соседней стенке. Конечно китайский, но и он нам сейчас пригодился бы.

– Чтобы застрелиться?
– иронично спросил Изя.

Голушко уже хотел ответить своему собеседнику, но слова застряли у него в горле, так как из соседних кустов появилось животное, отдалённо напоминающее кабана. Только гораздо позже наши герои узнали, что это был безобидный местный аналог муравьеда, а в тот момент они, бросив свои пожитки, каким-то чудом залезли на гигантский хвощ.

– Шоколадки у нас уже нет, - заметил Изя полчаса спустя, сидя почти на самой верхушке хвоща.

– Сала, я думаю, тоже, - вздохнул Голушко.

– Да ну его, всё равно некошерное.

– Я обрезание не делал...

Забегая вперёд, сразу можно сказать: единственно, что плохого сделал местный муравьед - нагадил в рюкзачок Степана.

***

Обойдя по периметру "место высадки" наших незадачливых путешественников, "чудище" скрылось в чаще.

– Ну что, слезаем?
– поинтересовался у своего приятеля Степан.

– Да нет, что ты, а вдруг оно вернётся?

– А вдруг ещё кто-нибудь придёт? Так и будешь здесь сидеть, дожидаясь Машиаха[1]?

Не получив ответа, Степан полез вниз по хвощу. Вслед за ним нехотя последовал и Изя. Машиах, как, впрочем, и кто-либо другой, не появился. Не успел Израиль Натанович достичь середины хвоща, как снизу послышался разъярённый вопль Степана:

– Нет, ну ты посмотри, что этот гад сделал! Нет, я понимаю, что он тварь неразумная, - несколько успокаиваясь, продолжил Голушко, - но почему в мой рюкзак?!

– Это тебе за твой пещерный антисемитизм, - послышалось с хвоща, на котором сидел Изя.

То ли куча, которую наложил "муравьед" в его рюкзаке, то ли обвинение в "пещерном антисемитизме" привели Степана в ярость. Обычно спокойный Голушко подлетел к хвощу, на котором сидел Израиль, и начал его трясти, как грушу. Результат не замедлил сказаться. Сшибая на своём пути побеги экзотического растения и громко ругаясь на идиш, Захерман рухнул прямо на спину Голушко.

– Вечно вы, евреи, пытаетесь сесть на шею хлопцам, - проговорил Степан спустя пару минут, выковыривая из спины своего спутника колючки, в заросли которых он сам его и бросил. Израэль стонал, но помалкивал, он уже увидел муравейник и подозревал, что после ещё одной фразы про "пещерный антисемитизм" он полетит именно туда...

***

Солнце взошло чуть более часа назад. Молодой маг по имени Алак Диргиниус уже двадцать восьмой день шёл по Дикому лесу.

– Больше половины месяца прошло, - сам себе под нос пробурчал Диргиниус, - как я сбежал из замка магов. И спрашивается, зачем? Ну подумаешь, из-за этих, - здесь Алак оступился и беззлобно ругнулся.
– И что меня на севере ждёт? Ничего хорошего. Академии там своей нет. Маги там такие же южане, но из тех, кто не ужился здесь. Северяне редко выбирают это занятие, и если на юге нас другие маги ещё терпят, то на севере милостей не жди. Все южане держатся друг за друга, и ни разу никто из них не взял местного ученика. Хотя орден магов там не так силён, так что если я успею построить себе магическую башню, то он на меня не нападет. Но на какие шиши? Денег-то нет. Без рекомендательного письма ни один сеньор себе мага не возьмёт. С крестьян, по большому счёту, взять нечего. Так что судьба моя, скорее всего, показывать фокусы в ярмарочных балаганах, развлекая до скончания века почтеннейшую публику...

Тут Алак Диргиниус остановился, как в рассуждениях, так и в движении. Из небольшой рощицы тянуло сильной и чужой магией.

– Грехи мои тяжкие, - сказал сам себе Диргиниус, доставая меч.
– Вероятно, с войны магов осталось. И кто ж меня дёрнул в маги идти, да ещё в орден чистильщиков записаться...[2]

К удивлению, Алака на поляне, от которой тянуло незнакомым волшебством, никаких автономных сущностей (в виде големов, зомби или какого-нибудь всеми забытого зловредного артефакта) не обнаружилось, зато маг ясно почувствовал запах жарившегося над углями мяса. Выйдя из леса и пройдя по небольшой полянке к костерку, на котором жарилась тушка какого-то животного, маг увидел шалашик. Из шалашика доносились пикантные звуки.

Не желая мешать любовным утехам, Диргиниус осторожно подошёл к костерку и перевернул начавшую подгорать тушку дётёныша "муравьеда". Молодой маг хотел было убрать свой меч в ножны и отправиться дальше, когда понял, что оба голоса, раздававшиеся из шалаша, были мужскими.

– И зачем я ушёл из замка, если здесь тоже эти самые?
– мрачно подумал Диргиниус, направляясь ко входу в шалашик. Он создал над своей левой ладонью файербол, заглянул вовнутрь, дождался прекращения любовной сцены между Голушкой и Захерманом, и спросил:

– Какой метод казни вы предпочитаете, меч или огненный шар?

***

Незнакомец появился в самый неожиданный и, прямо скажем, самый неподходящий момент. Хотя говорил незнакомец на неизвестном Голушко языке, смысл его фразы был необъяснимым образом Степану понятен. В этот момент Изя, который освободился из-под груза тела Голушко, потянулся к своим брюкам и нагло спросил:

– А тебе что, завидно, ванильный ты наш[3]?

Немая сцена продолжалась минут пять. Обе враждующие стороны бессмысленно таращились друг на друга. Израэля Натановича сильно удивило, что последнюю свою фразу он произнёс и не по-русски, и не на идиш, а на абсолютно неизвестном языке.