Чёрный молот. Красный серп. Книга 1

– Слышь, Толя, если съешь весь салат оливье, что остался в бадейке, то подарю тебе свои часы, которые ты меня давно продать уговариваешь. А если не осилишь, то заберу твои ручные. Идёт?

Часы и впрямь были интересные, дореволюционные, серебряные, карманные, на массивной цепочке с хорошей застёжкой. От солидного дореволюционного производителя Габю. Такие уже больше и не найдёшь нигде. В общем, для барабанщика Анатолия Ивановича – ценная вещь, поскольку часы, что на руке носят, перед началом работы Анатолий Иванович всегда снимал с руки, чтобы не попортить, а карманные и снимать не надо, лежат себе в жилетке или брюках и тикают спокойно. Уж что только Анатолий Иванович Аркаше за них не предлагал. Но лысоватый, очкастый, прихрамывающий Аркаша был ещё тем поцем. Характер имел отвратительный, даром что музыкант хороший. Постоянно при встрече подзуживал Анатолия Ивановича. Собственно, и был Анатолий Иванович старше Аркаши всего-то на пяток лет, но так уж повелось, что солидно выглядевшего Анатолия Ивановича все называли по имени отчеству. Но это только до того момента, пока Анатолий Иванович хорошенько не принимал на грудь. А в этом деле он был настоящим артистом, чем больше пил, тем задорней барабанил. Поэтому люди, которые приглашали его с командой играть на торжествах, на выпивке для музыкантов не экономили. Так было и на этот раз. Музыканты хорошенько приложились к бутылке и досыта наелись.

Услышав, о чём говорят музыканты, сидящие рядом гости замолкли в ожидании продолжения. Анатолий Иванович был, что называется, по горло сыт. Но услышав о часах, встрепенулся и бросил взгляд на бадейку. Салата в ней было килограмма три. Анатолий Иванович прищурился, глядя на содержимое и прикидывая свои возможности. Мысль, что придется пихать в себя жирный салат с майонезом после еды, да ещё и в таком количестве, его совсем не радовала. Но мелькнувшая перед ним редкая возможность стать обладателем часов затмила разум.

– Ладно! Съем! Только ты потом в кусты не ныряй, дал слово – держи.

– Да вот те крест святой, – издевательски произнёс Аркаша.

И Анатолий Иванович на глазах гостей и двух Аркадиев стал медленно поглощать салат. Он тщательно пережёвывал его, словно стараясь отодвинуть момент, когда нужно будет отправить внутрь переполненного желудка очередную порцию. Бадейка оказалась глубже, чем показалось вначале Анатолию Ивановичу, а стало быть, и количество салата, представшее перед ним, тоже увеличилось. Но отступать было поздно. На него смотрели гости, нельзя было перед ними опозорить. К тому же следовало поставить на место давно донимавшего его Аркашу Морсона. И Анатолий Иванович вовсю старался. Салат давно просился назад, и несколько раз он чуть не вернул его в бадейку, но каким-то чудом сдержался. Анатолий Иванович жутко вспотел, с его лысины капли пота стекали прямо в ложку с салатом. Но он ничего не замечал и упорно шёл к цели. И наконец под дружные аплодисменты гостей он отправил в рот последнюю ложку, после чего откинул её, взял салфетку, вытер лысину и повернулся к Аркаше:

– Часы давай, поц!

– А я пошутил! – прямо ему в лицо рассмеялся Аркадий.

– Как пошутил? Ты ж крестом святым поклялся!

– Каким крестом? Я ж не православный. Это всё равно, что ты на Коране поклянёшься, ха-ха-ха-ха-ха…

Анатолий Иванович побагровел. Он давно знал Аркашу, знал, что он тот ещё поц, но такого вероломства он не ожидал даже от него. Ведь он, считай, сидел уже на салате в то время, когда через верх заталкивал в себя очередную ложку. Аркаша продолжал булькать смехом. Решение пришло в долю секунды. Анатолий Иванович вытащил из кармана маленький бумажный пакетик, надорвал его, достал презерватив и разом надел его Аркаше на голову. Аркаша сначала даже не понял, что произошло. Наткнувшись на дужку очков, презерватив лопнул с одной стороны. Теперь взору публики предстало Аркашино лицо, на три четверти закрытое презервативом. Через лопину видно было один глаз, взирающий на окружающих через толстую линзу. Назревала большая драка. Но вмешался Самуил Шаевич.

– Аркаша, ты сам виноват. Только попробуй испортить нам свадьбу, я тебя в порошок сотру, ты меня хорошо знаешь. Оботрись и иди играть. И так перерыв затянули.

– Ты у меня ещё попляшешь, оливьед! Я те покажу кузькину мать!

Но Анатолий Иванович его не слушал, переполненный салатом организм отчаянно забастовал. Он вскочил и побежал в уборную, откуда моментально стали доноситься звуки, похожие на извержение вулкана. Через пять минут, когда музыканты привели себя в порядок, свадьба продолжилась. Обошлось без инцидентов. Ещё с час почаёвничали, попели песни и стали прощаться. Женщины задержались у тёти Генриетты, помочь убрать со столов, а мужчины отправились домой. Следовало подготовиться к завтрашнему дню, отгладить брюки и рубашки, почистить ботинки и вовремя лечь спать.

По дороге домой Лёвчик с Яшей шли позади отца и деда и слышали обрывки их разговора.

– Красивая девочка. Да только не ровня она нашему Фимке.

– Да, хохлы им житья не дадут.

– Да и наши не лучше.

– Брать надо своих!

– Да ладно, чего уж там, пусть живут.

Через час подтянулись и женщины с чувством выполненного долга. Поставили на стол половинку пирога, врученную на прощание тётей Генриеттой. И сразу стали заваривать чай. Так за разговорами и пересудами пролетел вечер.

Часть четвёртая. Свадьба. День 2

К девяти утра к дому подъехал автобус ЗиС-8, арендованный для поездки в село на второй день свадьбы. В автобусе уже расположились члены обеих семей. В салоне явно чувствовался перегар, смешанный с запахом лука, женских духов и пота. Подъехали к дому тети Генриетты. Там уже стоял грузовик с брезентовым верхом. Распределились по машинам. Молодёжь и взрослые мужчины поднялись в кузов грузовика, а старшие, женщины и дети заняли место в автобусе. Лёвчик с Яшей, разумеется, хотели ехать с мужчинами на грузовике, но свободных мест в кузове уже не оказалось и им нехотя пришлось вернуться в автобус. Яша сел у окна, Лёвчик рядом с ним, мама с бабушкой за ними. Молодожёны ехали с молодёжью на грузовике. Там же, в кузове с ними ехал гармонист. Отъезжал грузовик весело, под музыку и песни, и Лёвчик с Яшей ещё раз посетовали, что им выпало ехать в скучном автобусе. Тётя Генриетта и дядя Веня ехали впереди, через проход от них сидели родители невесты, и обе пары о чём-то переговаривались. Прямо перед мальчишками расположился дядько Степан, как он сам громогласно объявил на весь автобус при посадке. Дядько Степан восседал рядом с женой Клавдией. Говорил он громогласно, и уже через несколько минут от него страдал весь автобус. Минут через двадцать дядько Степан водрузил себе на колени кошёлку, из которой извлёк пучок зелёного лука, редиску, варёные яйца, кусок хлеба и шмат сала. На свет появились бутыль с мутной жидкостью и гранёный стакан. Дядько Степан начал разливать, а автобус в это время тряхнуло на выбоине. Бутыль мотнулась вниз и вверх вслед за движением автобуса. Струя повторила движение бутылки, щедро обдав дядько Степана от мошонки до разреза на косоворотке.

– Твою ж мать! Растудыть твою в тудыть, – длинно высказался дядько Степан о водителе, автобусе и дорогах.

Потом всё же долил стакан до середины.

– Ну, с Богом! За молодых! Шоб им сладко жилось и хорошо стругалось! – дядько Степан булькающими глотками отправил в себя жидкость из стакана. На три секунды замер. – Ох, мать моя женщина! Ну и пробрало! Давай, мать, закуску!

Заботливая Клавдия сунула мужу в рот кусок хлеба с салом. Громко чавкая, Степан начал поглощать закуску. Он налил себе ещё пару раз, предложил окружающим, пару человек уважили его – выпили. Остальные отказались.

По автобусу разлился резкий запах алкоголя. Мальчишки хотели открыть окно, чтобы проветрить, но им не удалось: оно оказалось неисправным. Дядько Степан закончил завтрак, Клавдия собрала остатки еды, стряхнула крошки и подставила Степану плечо. Через минуту Степан уже сладко спал на Клавдиином плече. Время от времени автобус трясло на выбоинах, в такие моменты Степан, плюхаясь на плечо жены, всхрапывал, иногда открывал глаза, но увидев, что ещё не приехали, вновь опускался к жене. В какой-то момент Степан проснулся и решил попеть. Предварительно плеснул себе ещё сотку для голоса, как он объяснил окружающим.

Неизвестно, какую песню пытался воспроизвести на свет божий Степан, но всю дорогу он пел только две строчки:

– Эх, махнула сашка! Полетела голова! – или наоборот, – Полетела голова! Эх махнула сашка!

– Не сашка, а шашка! – попытался подсказать Лёвчик.

– Ты меня ещё учить будешь, жидёнок! – вдруг вызверился дядько Степан. Но, враз получив оплеуху от Клавдии, быстро поправился, – Ты, пацан, дядьку-то не учи! Дядька сам кого хошь научит! И не сердись. Ну и что, что ты… ой, да шо ты меня лупишь, окаянная? Да не трогаю я твою новую родню! Можешь с ними перецеловаться! Да идите вы все!

Дядько Степан налил ещё сто и опрокинул со словами:

– За ентот, пролетарский нцантрелизм! Тьфу, мать вашу! Ертценализм!

– Интернационализм, – поправил его Лёвчик.

– Во-во! За ентот самый! – дядько Степан посмотрел на Лёвчика вполоборота, погрозил ему пальцем, бережно поставил бутыль в кошёлку и упал на Клавдиино плечо.

– Вы уж извиняйте, – произнесла Клавдия, обращаясь к Лёвчику и маме с бабушкой. – Он хороший, получку всю приносит, детей любит. Но вот прикладывается. А как выпьет, так и несёт его. Рот как помойка. Вот увидите, проснётся – и ничего не вспомнит. Вы его не бойтесь, он рук не распускает.