Черный оксюморон

— Надо вызвать полицию и скорую, — Йоко дрожащей рукой потянулась к телефону, что располагался на прикроватной тумбе, чтобы позвонить, как вдруг он сам неожиданно зазвенел. Девушка и детективы переглянулись. Напряжение возросло до катастрофических масштабов. Звук телефона раздавался в комнате, пронзая раскаленным лезвием тишину, как нечто, предвещающее беду. Словно настоящая сцена из фильма ужасов. Наконец практикантка подняла трубку, но отвечать ей не пришлось — первым заговорил все тот же голос из диктофона.

— Здравствуй, детка, — искаженный мужской голос будто забрался Йоко в голову через ухо и стал неприятно скрести в черепной коробке. — Как тебе мой подарок? Впечатляет, не правда ли? Я старался проводить операции как можно профессиональнее, чтобы процесс шел менее болезненно, но у меня не так много денег, чтобы продолжать поддерживать жизнь господина Кана дальше, и посему я решил передать его в твои заботливые руки и руки детективов. У вас есть два выхода: либо облегчить страдания Гысока, либо продолжить их.

— Что ты имеешь ввиду? — спросила девушка, даже не пытаясь скрыть свою злость.

— На столике, возле которого вы все столпились, лежит шприц. В нем дитилин. Если вы введёте его бедняге, то он спокойно отправиться в мир иной и более не будет страдать на земле нашей грешной… Ну или дождитесь, пока за ним приедет полиция, ведь именно он помогал мне с убийствами учителей. Хотите знать, почему? Снова любимая госпожа Месть. Малыша Гысока обижали в детстве, не давали развить свои способности и считали, скажем, умственно отсталым. Учителя, как и одноклассники, глумились над ним. Я его понимаю, сам ненавижу школу и все, что с ней связано. Но это пустая лирика. Подумайте хорошенько, ведь если господину Кану и сохранят жизнь, то представьте, каково ему будет в тюрьме в таком состоянии.

— Ты, козлина, — Чимин вырвал телефон из рук Йоко, — ты что, следишь за нами?

— Детектив Пак? Рад слышать тебя, чертенок, — на том конце провода хрипло засмеялись. — Мне нравится твой импульсивный характер. Интересно, возбуждает ли это Йоко? Хотя какая разница? Все равно рядом маячит твой напарничек и вечно мешает. Правда же?

— Закрой свой рот и даже не смей говорить о ней, — зашипел парень, глянув на практикантку. — Может, отъебешься от нас? Сколько можно…

— Не выражайся в присутствии дамы, — с наигранной обидой ответил убийца. — Мы же не хотим, чтобы она в тебе разочаровалась. Я уже отстал от вас, не беспокойся. В ближайшее время вы обо мне ничего не услышите, но я могу появиться снова в любой момент. Кто знает, когда во мне проснется скука и я захочу с вами увидеться? Короче, ищейка, у меня мало времени на эту болтовню. Я все сказал, выбор за вами. До встречи.

В трубке послышались монотонные, раздражающие слух гудки. Чимин крепко сжал ее, прежде чем положить на место, а после, с долей обреченности проведя рукой по волосам, отошел к окну, но не чтобы насладиться видом на соседние дома, а чтобы стыдливо скрыть переполненный сомнениями взгляд. Он не знал, как поступить, какое решение будет правильным, да и было ли вообще в такой ситуации правильное решение? Если следовать закону, Гысока нужно передать властям и врачам; если следовать человечности и состраданию, мужчину нужно усыпить, как бы жестоко это ни звучало.

Йоко и Чонгук находились в тех же эмоциональных перепадах. Словно снег за считанные секунды сменялся дождем, дождь прекращался, и на небе начинало сиять согревающее солнце, но начиналась гроза, принося с собой ослепляющие вспышки молний и ураган, перерастающий в смерч. Когда в твоих руках жизнь человека, хочется переложить эту ответственность на кого-то другого и трусливо забиться в угол, выжидая результат с дрожащими руками и слезящимися глазами. Мы не задумываемся о таких серьезных вещах и наблюдаем за ними лишь в кино или книжных сюжетах, но столкнувшись с этим в реальной жизни, и не подозреваем, насколько страшным может оказаться принятие решения.

Чонгук, сложив руки на груди, смотрел на то на Гысока, то на шприц, наполненный смертельной в прямом смысле жидкостью, и метался внутри себя словно дикий зверь, загнанный в клетку. Как детектив и представитель закона, он склонялся к тому, чтобы вызвать полицию, но как человек, у которого все-таки есть сердце (черствое, но все же сердце), хотел помочь бедолаге, ведь как он будет дальше существовать — да, именно существовать, а не жить — в своем состоянии?

— Я предлагаю, — дрогнул голос Чимина, который все еще стоял возле окна, — сделать укол.

— Что? Какой укол? — дернулся Гысок. — О чем вы говорите?!

— Вы что думаете? — детектив Пак подошел к девушке и напарнику, становясь между ними.

Йоко сломалась. Она не смогла, не выдержала, потерпела поражение. Девушка, мысленно ругая себя самыми грязными и скользкими словами, вышла из комнаты, оставляя детективов наедине с Гысоком. Она не сомневалась, что парни сделают укол бедному охраннику, избавят его от страданий, но становиться свидетельницей рокового события вовсе не хотела. Да, она показала свою слабость, но хоть когда-то же ей это делать можно? Йоко приняла решение — сбежать от ответственности, спрятаться, уползти в норку и оттуда боязно поглядывать и ждать, когда снова можно показаться на свет.

Когда девушка закрывала за собой дверь, она обернулась, и последнее, что она увидела перед тем, как уйти прочь, — Чонгук берет со столика шприц, а Чимин хватает брыкающегося Гысока за руку.

На улице было пусто, темно и, кажется, холодно — температура неожиданно снизилась к тому моменту, когда девушка вышла из дома. Она остановилась возле бордюра, поежилась от резкого порыва ветра, который словно ударил ее по спине, и осторожно, боясь испачкаться, села прямо на землю. Йоко смотрела вперед себя, разглядывая полуголые кусты и изрядно поредевшие кроны деревьев, пожелтевшие листья которых либо слабо покачивались на сухих ветках, либо лежали сырым ковром под ногами. Осень в этом году будет ранняя. Да, девушка старалась думать именно о погоде и о убегающем в холода и еще большие дожди лете, но мысли то и дело возвращались обратно к Гысоку и его нелегкой судьбе. Губы предупредительно дрожали, в горле встал неприятный, удушающий ком. Она была готова вот-вот расплакаться. И когда Йоко успела стать такой чувствительной?

— Ну ты и дура, — сказала практикантка сама себе. — Дала же слово, что больше не будешь плакать. Глупо лить слезы по преступнику.

И все же она не выдержала. Увидеть человека, пусть и свершившего нечто плохое, в беспомощном состоянии, в виде самой настоящей жертвы убийцы с больной головой, оказалось сложнее, чем она думала. Йоко стыдилась своих вспыхнувших чувств, но ничего не могла с собой сделать. Ее влажные глаза дрогнули, будто в них брызнул озорной ребенок из водного пистолета, и по щекам синхронно скатились две прозрачные слезы. Девушка тут же вытерла их, поднимая взор к небу, но хищник уже спущен с цепи и не собирается возвращаться обратно в клетку. Йоко плакала, как обычно плачут героини из душераздирающих фильмов — тихо, красиво и настолько естественно, что хотелось наблюдать за этим со стороны и не мешать каплям скатываться по румяной и бархатной поверхности. Ее плечи периодически вздрагивали, пальцы терзали коленки, зубы бессовестно кусали и мяли нижнюю губу, а вырывающиеся наружу неосторожные всхлипы добавляли драматичности этой вязкой, сгустившейся где-то в области сердца ночи.

Даже когда на улицу вышли детективы, Йоко не прекратила плакать. Ей было плевать, что они подумают, она больше не боялась показаться слабой в их глазах. Сколько можно прятать свое хрупкое нутро под бетонной плитой? Пора бы дать ему подышать и вкусить все прелести (да и не только прелести) реальной жизни.

— Ну кто кран включил? — Чонгук остановился рядом с сидящей на бордюре девушкой и цокнул языком. — Чего ревешь?

— Отстань… — всхлипнула Йоко, совсем как обиженный ребенок, и смущенно отвернула голову, но спрятаться ей так и не удалось: Чимин решил проявить заботу, которая была так кстати, и сел подле нее.