Черный порошок мастера Ху

Назавтра они скакали весь день почти без передышки. Предоставив ученому болтать с доктором Кабаном о влиянии заграничной моды на местную манеру одеваться, мандарин попытался обобщить факты, которыми располагал на этом этапе своего расследования.

Вне всяких сомнений, в истории с украденными надгробиями он заметно продвинулся, ибо знал теперь, что похищают их люди, переодетые в покойников. Трюк был придуман ловко, поскольку все свидетели преступления были охвачены такой паникой, что даже не пытались вмешаться. Но кто способен создать светящуюся в темноте краску и эти зловонные шарики, от которых нежеланные свидетели падали в обморок? А главное — с какой целью эти мерзавцы воровали надгробия?

Что касалось джонки, он не нашел еще ничего, что могло бы объяснить причину крушения и смерть обеих женщин. Особенно беспокоил его тот факт, что похищенный груз был вывезен из пещеры на острове Черепахи перед самым его прибытием туда вместе с Сю-Тунем. Как пираты прознали об их поездке?

В довершение всего список, составленный Динем на основе документов скопца Доброхота, выявлял незаконный оборот товаров, производившийся с его ведома. Слишком много ценных продуктов покидало страну, а отсутствие в списке упоминаний о количестве лишь усугубляло подозрения мандарина. Бочками вывозились не только ценные незаменимые минералы, но даже лекарственные травы, о чем неустанно твердит доктор Кабан. А тут еще эти драгоценности. На чьи средства, для кого они приобретались? Мандарин пометил в уме в этот пункт, чтобы по приезде как можно скорее прояснить его.

Оглянувшись, судья оценил пройденный ими путь. Горы, через которые они перебирались накануне, выглядели далекой грядой, погруженной в знойное марево. Теперь они ехали по лесистой местности, наслаждаясь прохладной тенью. Снова повсюду слышался птичий перезвон, которого так недоставало им в горах, где тишину лишь изредка нарушал шелест крыльев какой-нибудь одинокой птицы. Еще несколько часов, и они достигнут зеленой долины, окаймляющей русло реки. Его спутники, следовавшие на некотором отдалении, были, казалось, поглощены захватывающей беседой. Динь размахивал худыми руками и, чтобы удержаться в седле, то и дело извивался всем телом самым рискованным образом, доктор же Кабан был, как всегда, элегантен, несмотря на огромное количество джутовых мешков, на которых он восседал. По крайней мере, у каждого из них есть собеседник, и они не мешают своей говорливостью ходу его мыслей.

Со вздохом мандарин был вынужден признать, что без всякого продвижения оставалось лишь дело об убийстве графа Дьема. Они нашли на месте преступления Металлический Росток и белую шелковую нить, зацепившуюся за дерево, но, кроме этого, у них не было ни одной улики, позволявшей выдвинуть хоть какую-то версию. Занятые разгадкой других загадок, они уделяли этому делу явно недостаточно времени. Для поиска новых улик необходимо было покопаться в жизни старого графа. К счастью для него, госпожа Лилия не торопила с закрытием дела. Другая бы на ее месте, совершенно растерявшись от безвременной кончины супруга, полола на нем, умоляя отменить формулировку «убийство». А он по личному опыту знал, что отделаться от цепкой старушки подчас труднее, чем от впившегося в ногу краба.

От долгой езды у него затекло все тело, и, чтобы расслабиться, он выпрямился в стременах и несколько раз согнулся и разогнулся во всех направлениях. Позвонки хрустнули, принеся немедленное облегчение, и он вновь погрузился в свои мысли.

Поездка в Китай, хоть и стала тяжелым испытанием, позволила собрать ценные сведения. Тайна недуга, которым страдал Сю-Тунь, была раскрыта, а пристрастие иезуита к «порошку холодной еды» лишь подкрепляло мнение, которое мандарин составил себе о нем. Одержимый страстью к знаниям, но при этом вынужденный держаться в строгих рамках, навязанных ему его верой, монах стремился постичь духовный и интеллектуальный мир, лежавший далеко за пределами того, что позволяло чистое размышление. Благодаря этому обману чувств, он мог преступать косные рамки своего воспитания и идти дальше принципов, считавшихся в среде его собратьев незыблемыми. Разрываясь между западной определенностью и восточной относительностью, лишь в этом уничтожении горизонтов обретал он целостность души, пусть даже ценой медленного отравления тела. Возможно ли, что в этом искусственном, ослепительном мире он обрел нового бога, более могущественного, чем бог его религии?

Тот факт, что Сю-Тунь, как и его старый покровитель, принимал этот пресловутый порошок, снимал обвинения с госпожи Аконит, которую мандарин Тан подозревал поначалу. Однако, если чай, который она предложила ему, не содержал яда, почему же, возвращаясь от нее, он почувствовал себя плохо? При воспоминании об этой женщине у мандарина сжалось сердце. Из-за своей непокорности она стала изгоем, однако, потеряв доступ в мир, к которому когда-то принадлежала, явно не придавала этому большого значения. Как же могла она проявлять такое равнодушие к своему падению? Вернувшись в мыслях к встрече с гадателем By, мандарин нахмурился: теперь он знал одну деталь, которая могла представить темное прошлое госпожи Аконит совсем в ином свете.

Внезапно какие-то крики прервали ход его мыслей. Оставшиеся далеко позади спутники звали его во весь голос. Размахивая руками, ученый Динь в конце концов зацепился полой своего сверкающего новизной наряда за придорожный кустарник. Из страха порвать новое одеяние, что стало бы для него настоящей катастрофой, этот образчик элегантности изо всех сил старался сохранять спокойствие, в то время как доктор Кабан, с трудом удерживаясь в седле, тщетно пытался освободиться от своих мешков, чтобы прийти к нему на помощь. При виде этого душераздирающего зрелища мандарин решительно повернул назад, поклявшись в душе, что в следующий раз поедет в Китай один.

Уже стемнело, когда они добрались наконец до своего города, примостившегося в излучине реки, в воде которой плавали тысячи огоньков большого порта. Сверху он напоминал гигантскую морскую звезду.

— Герои возвращаются на родину! — воскликнул Динь, разглаживая свой наряд в предвкушении триумфального въезда в город.

— Странно, — произнес мандарин Тан, указывая рукой на темный участок ниже по течению реки. — В поселке бродяг ни огонька. Куда же они подевались?

С тяжелым сердцем он пришпорил лошадь и помчался вниз по склону. От дурного предчувствия внутри у него все похолодело. Что же произошло за время его отсутствия? Не умер ли Сю-Тунь, пока они переворачивали вверх дном небо и землю в поисках средства от его болезни?

Как молния, промчался он мимо стражников, охранявших его резиденцию, и направился прямиком к комнате иезуита, где горела масляная лампа. Толкнув дверь, он остановился как вкопанный.

Монах суетился вокруг открытого и уже наполовину заполненного сундука, перебирая только что вынутые из шкафа вещи.

— А, вот и вы, мандарин Тан! — сказал Сю-Тунь с обезоруживающей улыбкой. — А я все думаю: когда же вы вернетесь?

И он снова принялся разбирать книги.

— Сю-Тунь! — воскликнул судья, не веря своим глазам. — А мы все думали, что вы при смерти. Из-за неумеренного употребления «порошка холодной еды» вы должны были бы сейчас…

— …быть недвижимее скамейки, на которой вы спите, — добродушно закончил за него доктор Кабан. — А вы, оказывается, воскресли, словно саламандра, возрождающаяся из пепла!

— Так, значит, вы все знаете… — прошептал иезуит.

— Конечно! Мандарин Тан заставил нас съездить с ним в Китай для встречи с мумией вашего благодетеля, чтобы доктор Кабан смог определить яд, который вы принимали! — пояснил Динь, которому такое окончание путешествия начинало действовать на нервы.

Сю-Тунь вздохнул и беспомощно развел руками.

— Ну что тут скажешь? Вот уже несколько лет, как я готовлю это снадобье и принимаю его, прекрасно осознавая, чем рискую. Но что вы хотите? Оно открывало мне небеса, расцвеченные огнями таких цветов, которым нет названия, оно уничтожало границы и горизонты, чтобы я мог смотреть на мир с неслыханных высот… Все это стоило смерти в тысячу раз более мучительной, чем та, которую я чуть не познал.

— Так, значит, у вас часто случались такие припадки безумия, побуждавшие вас покончить счеты с жизнью? — поинтересовался ученый.