Чёрный столб

Кравцов, прыгая с трубы на трубу, пошел к вышке. Работала бригада Джима Паркинсона.

– Как дела, Джим?

– Неважно.
– Джим отпрянул в сторону: со звоном упал отрезанный кусок трубы. Он откатил его и посмотрел на Кравцова.
– Как бы вышку не разнесло. Прислушайтесь, сэр.

Кравцов уже и сам слышал смутный гул и ощущал под ногами вибрацию.

– Вода стала горячей, - продолжал Паркинсон.
– Ребята полезли купаться и сразу выскочили. Сорок градусов на поверхности - не меньше.

У Кравцова еще звучал в ушах высокий голос Марины. "О тебе пишут в газетах..." Интересно, что там понаписали? "Я очень тревожусь..." Я и сам тревожусь. Приближается что-то непонятное, грозное...

В каюте Уилла горел свет. Кравцов постучал в приоткрытую дверь и услышал ворчливый голос:

– Войдите.

Уилл, в расстегнутой белой рубашке и шортах, сидел за столом над своими графиками. Он указал на кресло, придвинул к Кравцову сигареты.

– Как телекамера?
– спросил он.

– Скоро. Уилл, я разговаривал с Москвой.

– Жена?

– Жена. Оказывается, о нас пишут в газетах.

Шотландец презрительно хмыкнул.

– А у вас, Уилл, есть семья? Вы никогда не говорили.

– У меня есть сын, - ответил Уилл после долгой паузы.

Кравцов взял со стола фигурку, вылепленную из зеленого пластилина. Это был олень с большими ветвистыми рогами.

– Я был с вами немного невежлив, - сказав Кравцов, вертя оленя в руках.
– Помните, я накричал на вас...

Уилл сделал рукой короткий жест.

– Хотите, расскажу вам short story? [короткая история (англ.)] - Он повернул к Кравцову утомленное лицо, провел ладонью по седоватому ежику волос.
– В Ирландии, в горах, есть ущелье, оно называется Педди Блек. В этом ущелье самое вежливое эхо в мире. Если там крикнуть: "Как поживаете, Педди Блек?", то эхо немедленно отзовется: "Очень хорошо, благодарю вас, сэр".

– К чему вы это?

– Просто так. Вспомнилось.
– Уилл повернул голову к открытой двери. В чем дело? Почему все стихло у вышки?

11

Бригада Паркинсона толпилась на краю мостков буровой.

– Почему не режете, Джим?
– осведомился Уилл.

– Посмотрите сами.

Обсадная колонна была неподвижна.

– Вот так штука!
– изумился Кравцов.
– Неужели кончился самоподъем?..

Тут труба дрогнула и вдруг подскочила вверх и сразу упала до прежнего положения, даже ниже. Плот основательно тряхнуло: автоматический привод гребных винтов не успел среагировать.

Опять дернулась обсадная колонна - вверх, вниз, и еще рывок, и еще, без определенного ритма. Палуба заходила под ногами, по ней с грохотом перекатывались обрезки труб.

– Берегите ноги!
– крикнул Кравцов.
– Крепите все, что можно!

Из жилых помещений выбегали монтажники отдыхавших бригад. Уилл и Кравцов бросились в каюту телеприемника. Там Брамулья сидел, чуть ли не уперев нос в экран, а рядом стояли Штамм и Али-Овсад.

– Обсадная труба скачет!
– выпалил Кравцов, переводя дух.

– Я предупреждал, - ответил Штамм.
– Смотрите, что делается с грунтом.

На экране телеприемника передвигалось и сыпалось что-то серое. Изображение исчезло, потом возникла мрачноватая картина пустынного и неровного океанского дна - и снова все задвигалось на экране. Видимо, телекамера медленно крутилась там, в глубине.

Теперь Кравцов разглядел: над грунтом высилась гора обломков, она шевелилась, росла и опадала, по ее склонам скатывались камни - не быстро, как на суше, а плавно, как бы нехотя.

Штамм слегка повернул рукоятку. Экран замутился, а потом вдруг резко проступила в левом верхнем углу труба...

– Tubo de entubaction! [обсадная труба (исп.)] - воскликнул Брамулья.

Труба на экране выглядела соломинкой. Она качнулась, под ней вспучилась груда обломков, опять все замутилось, и тут же плот тряхнуло так, что Брамулья упал со стула.

Кравцов помог ему подняться.

– Мадонна... Сант-Яго...
– пробормотал чилиец, отдуваясь.

– Я предупреждал, - раздался голос Штамма.
– Искусственная обсадка выбрасывается из скважины вместе с породой, нижний конец обсадной колонны танцует на горе обломков. Неизвестно, что будет дальше. Надо срочно эвакуировать плот.

– Нет, - сказал Уилл.
– Надо поднимать обсадную колонну на крюке. Как можно быстрее.

– Правильно, - поддержал Кравцов.
– Тогда она перестанет плясать.

– Это опасно!
– запротестовал Штамм.
– Я не могу дать согласия...

– Опасно, когда человек неосторожный, - сказал Али-Овсад.
– Я сам смотреть буду.

Все взглянули на Брамулью.

– Поднимайте колонну, - сказал чилиец.
– Поднимайте и режьте. Только поскорее, ради всех святых...

Плот трясло, как в лихорадке.

Али-Овсад встал у пульта главного двигателя, крюк пошел вверх, вытягивая обсадную колонну. Поскрипывали тросы, гудело голубое пламя.

– Давай, давай!
– покрикивал Али-Овсад, зорко следя за подъемом. Мало осталось!

Отрезанные куски трубы рушились на мостки. И вскоре, когда колонна была достаточно высоко поднята над грунтом, тряска на плоту прекратилась.

А потом - над океаном уже сияло синее утро - из скважины полезли бурильные трубы, выталкиваемые загадочной силой. Плазменный резак не действовал, как и прежде, газовый резал медленно. Но теперь можно было установить горелку на автомат круговой резки. Автомат полз вверх на одной скорости с трубой, режущая головка шла по кольцевой направляющей вокруг трубы. Закончив рез, автомат съезжал вниз и снова полз рядом с трубой...

Но скорость самоподъема росла и росла, автомат уже не поспевал, резы получались косые, по винтовой линии. Пришлось остановить автомат и резать вручную, сидя в люльке, подвешенной к крюку вспомогательного подъемника.

Газорезчики часто сменялись, их изматывал бешеный темп работы, да и дни стояли жаркие. Транспорт с трюмами, набитыми трубами, ушел, но палуба вокруг буровой уже снова была завалена обрезками труб.

На всю жизнь запомнились людям эти дни, заполненные раскаленным солнцем, сумасшедшей работой, влажными испарениями океана, и эти ночи в свете прожекторов, в голубых вспышках газового пламени.