Чертухинский балакирь
Шрифт:
– Ишь, она ноги-то в коленках зажала, словно уронить что в воду боится… Оно и понятно: это каждой девке, дурной и хорошей, дороже всего, потому без этого будет только полдевки!..
– Одно звание… если заранее!..
– Э-э… да я вижу, тебе объяснять много нечего: добрую половину ты и сам понимаешь… Понимаешь теперь, что такое сунгуз?..
– Лешее слово!..
– Пусть будет по-твоему!.. А коса-то, Петр Кирилыч, какая!.. Ну и ну!.. Хороша!.. Хороша!..
– Хороша!..
– согласился тихо Петр Кирилыч…
– Э… тоже… да-а, хороша!
– сказал еще раз Антютик и причмокнул губой…
–
– испуганным шепотком говорит Петр Кирилыч.
– Ну а как же… она только ждет не дождется… три года ждала…
– Три года?.. Меня?..
– Да видишь ли, не то что тебя, а… так… вообще… целых три года… сколько, значит, у девки терпенья!..
– Целых три года?..
– Недаром такая до пяток коса!..
– Я что-то мало тебя понимаю, Антютик!..
– После поймешь!..
В это время Феклуша отошла немного от края реки, протянула далеко руки вперед и, сложивши ладони, разбежалась и с разбега ухнула в воду…
– У-у-у-х!..
– вскрикнула она на воде и по-мужичьи большими саженями, каждый раз порознь, забила руками по лунной воде, и от нее по всему плесу, еще пуще золотясь и отливаясь на месяце, разошлись большие круги…
Загляделся Петр Кирилыч, и на дне Дубны загляделись дубенские русые девки, перестали вести по песчаному дну хоровод, сбились все в кучу и тоже улыбаются, глядя на быстрые и сильные взмахи Феклушиных рук, и от каждой их улыбки подымаются кверху большие цветы белых лилий и крапинки желтых бубенчиков, и от каждого вздоха их, кружась в воде, идут со дна пузыри…
Стоят дубенские девки, сбившись в большую кучу, как овцы на солнце, и близко к ним вышла из плотинных ворот Прекрасная Дева - Дубравна, смотрит вверх на плавающую возле плотины Феклушу и, показывая на нее маленьким пальчиком, тихо грозит…
И все травы и рыбы склонились спокойно и легли на песчаное дно…
Только сом, должно быть самый большой со всего плеса, подплыл осторожно под самый Феклушин живот и длинным усом провел по нему сначала вдоль, а потом поперек, словно открывал этим знаком утробу Феклуши для любви и рожденья…
Вскрикнула Феклуша от этой щекотки и замахала по воде еще чаще руками, и еще торопливей поплыли на середину Дубны золотые круги…
– У-у-у-х!..
– неслось по реке, и вслед за этим уханьем заухал и сыч-ухач, сидя на старом суку у прибрежной сосны, щурясь на месяц с своею сычихой, и соловьи еще громче запели, и вдали прокричал чертухинский лось, зовя к себе на поляну, где месяц, лосиху…
Феклуша сделала большой круг по всему дубенскому плесу, и следом за ней, как приказный дьяк, завивая кольчиком ус, провожал ее сом, и, когда Феклуша была снова у самого берега, на котором голубел ее сарафан и белела станушка, он быстро подплыл к ней и ударил ее по двум розовым чашам мягким легко скользнувшим хвостом…
Феклуша вскрикнула опять на всю реку.
– у-у-у-х!
– прокатилось опять по реке, и, взмахнувши последний раз со всей силы руками, встала на песчаное дно и, полусогнувшись, держась за колени рукой и рассыпая серебристые брызги по сторонам, побежала на берег…
"Чтой-то я, в самом деле, дура, боялась?.. Как хорошо-то… вот хорошо!.."
Стряхнула Феклуша воду с себя, растянулась на голубом сарафане и, подложивши
под голову руки, посмотрела на месяц и тихо закрыла глаза…*****
Смотрит Антютик на Петра Кирилыча и хитро говорит ему:
– Что ты уперся, Петр Кирилыч? Сломаешь глаза!..
– Гляжу, Антютик, кто это такое: вроде как что-то знакомо… где-то вроде как видел… А где?..
– Ну, знакомитый какой… Где же тебе увидеть раньше дубенскую девку!.. Она ведь на людской зрячий глаз… только кукушка!..
– Пожалуй!..
– Ну, иди, Петр Кирилыч, делай девке сунгуз!..
– Что ты, Антютик, - она убежит!..
– Не убежит: она спит… без задних ног!..
– Вроде как тогда… неловко!..
– То есть как же это такое ты говоришь?..
– Да так!..
– Вот те раз!..
– Нет уж, Антютик: что нельзя, то нельзя!.. Надо все по порядку, а то никакого проку не будет… только люди будут смеяться, скажут: Петр-то Кирилыч душеньку завел!..
– Вот еще!..
– Надо все по закону!..
– Ну, коли закон, так закон!.. Если уж так… тогда надо идти, Петр Кирилыч…
– Погоди, Антютик, немного!..
– Сыт глазами не будешь!..
Антютик схватил за вихры растрепанную небольшую елочку: словно прибежала она к нему сюда и теперь стоит и дожидается, чуть переводя дыхание и трепеща каждой иглою…
Сорвал Антютик с бокового сучка молодую клейкую шишку… развел ветки пошире и, замахнувшись за спину, быстро бросил еловую шишку в Феклушу…
То ли прилетел куличок-песочник на песчаную отмель реки и, не заметив спящей девки на этом песке и сарафан ее голубой принявши, должно быть, за кусочек упавшего сине-голубого весеннего неба и белую станушку за последний снежок, затянул возле Феклуши в тонкую дудочку и запрыгал по берегу, кланяясь на месяц черной вертлявой головкой… То ли сама Феклуша тихо застонала во сне и потянулась от весенней теплыни вся кверху - не поймешь: со всех сторон вдруг повалил густой молочный туман, предвещающий близкое утро…
*****
– Ну, Петр Кирилыч, будет еще время - насмотришься!.. Еще надоедите друг дружке - глаза не взглянут… Надо в дорогу, скоро будет светать!..
Обернулся назад Петр Кирилыч и обомлел, не может Петр Кирилыч пошевелиться…
– Садись, садись, Петр Кирилыч! Хорош у Антютика конь?..
Где стояла вихрастая елочка, теперь рядом с Антютиком пошевеливает мирно хвостом чертухинский лось… Может, его и видел раньше Петр Кирилыч, когда ходил по ягоды или грибы, только тогда хорошо его не разглядишь, - мелькнут на минуту в ветках развилистые рога, и с веток повалятся быстрым дождем сбитые рогами мелкие сучья и листья, за которые он зацепит, унося свои воздушные ноги…
А сейчас он стоит совсем рядом от Петра Кирилыча - рукой можно до него дотянуться и потрогать, - и, видимо, ничуть Петра Кирилыча он не боится; склонил лось точеные колена, и положил рогастую голову Антютику на плечо, и лижет ему губу своим языком, и на обоих пышет жарким звериным дыханием, в котором пахнет хорошо перепрелой травой, мхом и молодым побегом ели…
Смотрит лось на Антютика, щурится веками, и по глазам ему бьет месяц сильным лучом. Антютик гладит его по хребту и считает развилки…