Честь и мужество. Рассказы о милиции

Терпение Бибишева истощилось. Он пригладил усы, подумал и поднял глаза на Золотавкина, ловя взгляд.

— Вот что, Аркадий Александрович, — сказал он тихо. — Давайте не путаться в терминологии. «Инцидент», «выходка», «озорство»… О чем это вы? Ваш сын совершил преступление. Признание, которое он сделал, смягчит наказание, но отвечать придется по статьям Уголовного кодекса, а не на классном собрании… Спрячьте деньги, Аркадий Александрович, и, прошу вас, не притворяйтесь больше, что не понимаете сути того, что произошло.

Зло блеснули очки.

— Не превышайте полномочий, молодой человек, — пророкотал Золотавкин. — Преступник он или нет — это может определить только суд, но до него, слава богу, не дойдет. Я это вам гарантирую, товарищ Бибишев! У меня есть имя, я оперировал… Со мной считаются и не позволят пачкать… Кстати, я в прекрасных отношениях и с вашим начальством, так что… Не советую меня запугивать, Владимир Федорович!

— Это вы меня запугиваете, — спокойно возразил Володя. — А уголовное дело уже заведено — это к сведению.

Золотавкин расстегнул на рубашке пуговицу, ему было душно. Он встал и быстро зашагал по комнате от двери к окну и обратно.

— Хорошо, — сказал он, стараясь смягчить интонацию. — В таком случае давайте вместе думать, как выкрутиться… То есть, найти какой-то… что ли… м-м… компромиссный выход. Мише надо помочь, он еще ребенок, в конце концов!

Последние слова он в сердцах выкрикнул, на что жалобно отозвалась тонкая хрустальная ваза на полке.

— Вы меня принимаете за кого-то другого, — хладнокровно заметил Володя. — Моя работа — не прятать концы в воду, а ловить преступников. Помочь Мише может только он сам. Я затем и пришел к вам. Хотел дать ему сегодня серьезное поручение…

— Исключено! — Золотавкин решительно тряхнул бородкой. — Я накачал его транквилизаторами, он не проснется до утра. С ним была истерика… — добавил он приглушенно и отвернулся.

— Досадно… — Володя встал. — Прошу вас подержать сына дома, из города не выезжать. Извините, должен идти. Один только вопрос хочу вам задать: у Миши часто в руках бывают деньги… солидные деньги?

— Бывают. Хотя… что значит солидные? Для кого как. Но он, я знаю, сам зарабатывал с ребятами из школьного ансамбля. Дарю ему на дни рождения. Я считаю, что человек с младых ногтей должен знать цену деньгам — и как достаются, и как они уходят. На модную одежду я почти не трачусь — он как-то вертится сам. Покупает, перешивает. С кем-то меняется порой, но вкус у него есть. И хорошую вещь от «кича» отличит. Знаете, что такое «кич»?

Не отвечая на вопрос, Бибишев зло сказал:

— У фарцовщиков тоже неплохой вкус. Тем дороже он людям обходится.

— Вы молоды, но консервативны, — усмехнулся Золотавкин. — Так называемых фарцовщиков породила сама жизнь. Люди жаждут получить эстетическое удовлетворение от красивых вещей, от модной одежды. А где их взять? Вот и находятся практичные молодые люди…

— Извините, мне пора, — буркнул Володя, открывая дверь.

«Елки-палки, — горестно подумал Бибишев, спускаясь по лестнице. — Мне ведь еще разговор предстоит… Может, отменить операцию? Перенести? Ни Гена-Крокодил, ни его родители психологически не готовы к такому…»

Он шел мимо огромных рыжих домов, словно убегавших от города к Волге, и тысячами зайчиков сверкало в их окнах солнце, заканчивавшее свой горячий трудовой день. За каждым из окон — папы, сыновья, мамы, биографии, конфликты, принципы, судьбы… Как мало он знает людей в их великом и интереснейшем разноличье… Как легко было бы работать, будь у него стаж, скажем, полсотни лет, когда каждого, вероятно, видишь насквозь и когда можешь знать заранее, что тебе скажут, как себя поведут, на что способны люди, с которыми ты встречаешься даже впервые в жизни.

Володя остановился. Видимо, подумав о визите к родителям Гены, он дал толчок подсознанию, и ноги сами вынесли его на противоположную сторону Ново-Садовой, за трамвайные пути. Отсюда до улицы Мичурина рукой подать.

Бибишев взглянул на часы: начало шестого. «Может, уже пришли с работы? — подумал он. — А если нет, поговорю пока с самим Геной. Никуда не деться: запасной вариант недаром запланирован».

Но особой уверенности в том, что он кого-либо застанет у Дергачевых, не было. Большого желания — тоже: Инна рассказала ему, какой моралист и зануда Дергачев-папа. Поэтому он приятно удивился, когда на звонок женский голос ответил:

— Минутку, сейчас!

«Итак, дома мамаша, — отметил Володя. — Но без отца тоже не обойтись, к сожалению. Как и без сына».

Инна Шиманская не слишком подробно, но красочно описала родителей Гены Дергачева, и когда в прихожей Володя увидел вальяжного усача, ему даже показалось, что он уже видел Феликса Михайловича. Жена была здесь же, но она была значительно моложе той женщины, о которой говорила Инна. Впрочем, женщины к себе подобным не бывают объективны.

Супруги Дергачевы вопрошающе, но без особого любопытства смотрели на Володю.

— Здравствуйте, я из милиции, — устало сказал Бибишев. — Пожалуйста.

Он протянул удостоверение, Дергачев взглянул.

— Вот как, — сказал он спокойно. — Теперь уже из уголовного розыска. Это что-то новое. Проходите! — И плавным жестом показал, что пройти надо в кабинет.

Сидя в кресле под книжными бастионами, уходящими к потолку, Володя ждал, что Феликс Михайлович поинтересуется, зачем пожаловал к ним инспектор угрозыска. Но супруги молчали. Тогда спросил Володя:

— Дома ли ваш сын?

— Нет, но скоро придет.

— Я вижу, вы не удивлены.

— Начинаем привыкать, — сказала с горькой иронией Елена Игнатьевна. — Второй визит подряд.

— Вы ждете наших вопросов? — Отец Гены хмыкнул. — Естественно. Но знаете… Если есть что, рассказывайте сразу. Или спрашивайте. Вряд ли я могу взять инициативу.

— Хорошо, — кивнул Володя. — Мне есть что рассказать.

Он сжато, не пытаясь смягчать формулировки, изложил Дергачевым историю угона «Жигулей» № УКВ 21—67… Выражения лица матери он не видел — она стояла за спиной, — и только слышно было частое дыхание. Феликс Михайлович слушал рассказ инспектора с каменным лицом, но когда дошло до получения Геной перевода, дернул подбородком и откашлялся. Однако дослушал, не перебивая.

— Это фантастично, — сказал он севшим голосом и снова откашлялся. — Лена, прекрати!

Прижав ко рту платок, Елена Игнатьевна слепо ткнулась в стеклянную дверь, открыла ее и выбежала из кабинета.

— Я не спрашиваю, проверено ли все… — Феликс Михайлович постепенно овладевал голосом. — Наверняка вы знаете свое дело… С кондачка такое… не говорят. Он будет отвечать… За все надо отвечать… Не могу смириться с мыслью, что Гена из-за денег… ужасно….

— Причины могут быть и другие, — мягко сказал Бибишев. — Только анализировать будем потом. Я пришел к вам не для того, чтобы проинформировать вас. Нужна ваша помощь.