Честь и мужество. Рассказы о милиции
Шрифт:
Чуть нажимая на акселератор, Геннадий на второй скорости выехал из двора, включил правый поворот, вырулил на улицу Челюскинцев и прибавил скорость. Несмотря на поздний час, на тротуарах было довольно много людей, но почти все шли от трамвая вверх — возвращались домой кто из кино, кто из-за Волги, а кто из гостей. На Ново-Садовой, на которую, как на вертел, нанизана прибрежная часть города, мелькали белые и красные огоньки автомашин. Притормозив на перекрестке, Геннадий пропустил сумасшедшее такси и повернул направо. Здесь, на главной магистрали, сворачивать ему не надо будет долго, до самой Поляны Фрунзе… Теперь можно подумать…
Странное дело, но едва лишь отец начал говорить, как Гена сразу понял, что его тайна — уже не тайна, и испытал огромное облегчение. Невыносимо
Откуда этот усатый инспектор знает Лялю? Неужели она преступница, склоняющая таких, как он, Крокодил Гена, дурачков на темные делишки? Этого не может быть. Но тогда почему она не показывается на глаза? Ведь не для себя, а ради нее пошел он, Геннадий Дергачев, 16 лет, комсомолец, русский, 9 классов, на самое настоящее преступление, за которое судят и сажают. И пошел вполне сознательно.
Стоп! Только не превышать скорость! Не хватало еще, чтобы остановил гаишник… Откуда столько народу? Ну да, московские гастролеры выступали в «Звезде». А трамваев что-то нет, ни один не попался навстречу.
Сбавив скорость, он перевел «Жигули» в крайний правый ряд. Надо все вспомнить в деталях, вспомнить и проанализировать, как было. Началось… Ага, конечно: подвернутая нога. «Молодой человек, ну что же вы! Помогите!» На следующий день нога у нее уже не болела… Но что из того? Вполне могла и пройти… Итак, под локоток, к лавочке. И сразу отметил: «Красивая… Но — не по зубам, ей уже за двадцать». А она: «У вас честное лицо, я вам доверяю. Проводите меня, это недалеко». Так, так… Уцепилась за локоть, прижалась, захромала с гримасой боли.
«Неужели ломала комедию?» — подумал Гена и, стиснув зубы, нажал на акселератор. Машина сделала рывок, завизжали тормоза. Нет, так гнать нельзя, надо взять себя в руки…
Что еще она говорила тогда? «Невыносимо хочу пить, давайте посидим минутку. Вон в том кафе…» А у него в кармане — сорок пять копеек. «Да бросьте церемонии! У вас нет денег? На сок у меня есть. Все-таки унизительно, что женщина якобы не вправе угостить мужчину. Наверное, от принятого взгляда: мужчина угощает женщину, а она ему — что-то взамен… Противно, не будьте, Геннадий, пошляком, идемте пить сок». Да, они тогда уже познакомились, когда зашли в кафе, точно… Он все боялся, как бы Ляля не спросила, где учится, и тогда придется признаться, что десятиклассник, салага. Она не спросила, обронила другое: «Студентам и не положено иметь деньги, так, по крайней мере, считается…» А он смолчал. Позорище… А еще стыдней было потом, когда она, мельком взглянув на его джинсы с олимпийскими колечками, с сочувствием спросила, но не обидно, мягко: «Родителям, небось, туговато приходится?» Он тогда чуть не ушел из кафе. Но не ушел, а сказал со злостью: «Не туговато. Полтыщи имеют». Получилось — похвастался, а она рассмеялась: «Знакомый случай. Семейные казематы». Потом рассказала, что подрабатывала прошлой осенью, на каникулах, в худучилище позировала. «Ну, не обнаженной, естественно. Парням заработки даются проще. Муж моей подружки, например, три сотни за вечер…» — «Как это?» — «Да вот так…» Она замяла разговор.
А потом, что было потом? Они сидели на набережной, говорили и говорили… И он ее поцеловал в щеку, глупо, по-детски. А она усмехнулась и сказала, что никогда бы не подумала о нем такого. Что он решится… Потому что она стара для него и ей горько это осознавать.
Он проводил ее до подъезда Дома специалистов. А там ли она живет на самом-то деле? Нет, нельзя, нельзя не верить человеку только потому что какой-то милиционер… Но откуда же он знает ее?
Так вот почему не ходят трамваи: авария! Этот злополучный Овраг Подпольщиков — вон сколько вагонов скопилось на горе! Но его это не касается — есть где проехать, и ладно…
Нет, она не могла ему так искусно врать! У нее были заплаканные глаза — ну их, скажем, можно и луком потереть, — но ведь он сам вырвал у Ляли признание, она так упорно молчала! Это уже на другой день, когда они раз по
пять исшагали обе набережные. «Зачем тебе мои недетские заботы?» — сказала Ляля сквозь слезы. Любимая девушка Ляля… Гена целые сутки жил ожиданием встречи, а она в слезах. Правда, все же открылась: оказывается, она неправильно оформила на себя комнату после смерти бабушки, теперь ее должны выселить. И выселят, если… Если она не сунет этой мрази — домоуправу две сотни. Всего две сотни — и в них судьба Ляли! Сначала мелькнула мысль: попросить у отца, но как представил… Брр, аж тошно стало. И тогда он вспомнил и спросил, как это заработал муж подруги три сотни всего за один вечер…Не могла она врать, не могла!.. Только теперь деньги к ней уже не попадут. Кон-фис-ка-ци-я… Странно, что это слово — из детективов, нереальное — соотносят теперь с твоей личностью, Геннадий Дергачев. Но пусть они ему хоть руки выкручивают, он не скажет о Ляле ни слова. В конце концов, угоны — не ее бизнес, а чей-то, тех, о ком он, Гена, заботиться отнюдь не обязан и не хочет.
Вот и Поляна… И тут трамваев полно. Наше дело постороннее: поворот налево — и вниз, к Волге. Не прозевать бы одиннадцатую. Вот она, кажется, эх, черт, проскочил!..
Гена скрипнул тормозами, развернул машину, включил фары и медленно повел «Жигули» по безлюдному проулку. Только в редких домиках за крепенькими заборами светились окна: намаявшись в садиках за день, дачники спали. Доехав до конца линии, Гена тихонько завел «Жигули» в неширокую просеку в осиннике. Все, Первое в жизни поручение советской милиции он выполнил, точка! Нет, еще не все. Выйдя из машины, осмотрел ее. Взяв под колесами пригоршню пыли, швырнул на ветровое стекло. И вывел пальцем большое «К».
Теперь действительно было все. Отряхнув руки, Гена побрел по переулку. Облегчение? Нет, пожалуй, это было иное ощущение: ему сейчас просто не хотелось ничего. И если бы ноги механически не передвигали его по глухому переулку, он с удовольствием лег бы в пыль и лежал, ни о чем не думая. Опустошение — так, видимо, называется это чувство.
…Не прошло и четверти часа, как сторож, он же ночной кочегар летнего детского сада Григорий Иванович Карасев вышел из котельной в проулок и не слишком твердыми шагами направился к рощице. Бормоча под нос нечто одному ему известное, он обошел вокруг оставленных Геннадием «Жигулей», чиркнул спичкой.
— Значит, «кэ», — сказал он вслух. — «Кэ» так «кэ», наше дело солдатское. Не запамятовать бы…
И побрел назад. Однако в котельную не зашел. Достал брякнувшую связочку ключей, двинулся к длинному, в один этаж строению детсада. Открыл дверь. Спавшая в вестибюле на раскладушке старенькая санитарка забурчала, посмотрела на него из-под руки и отвернулась к стене, когда Григорий Иванович стукнул дверью. Кочегар присел к тумбочке на белый табурет и придвинул поближе телефон. Наморщился, припоминая. Раздавленным пальцем с трудом набрал номер. Послышались длинные гудки, трубку никто не брал. Григорий Иванович терпеливо ждал, клюя носом и чуть не падая с табурета. Наконец он, не кладя трубку, пробормотал в нее:
— Непорядок, понимаешь… — Оставил в покое телефон и, касаясь рукой стены, медленно выбрался во двор детсада, тускло освещенный лишь у входа. — Непорядок! — громко повторил он и рубанул воздух рукой. — Значить, чертова холера, к Курку надо иттить… Шляются! Надо иттить…
Приняв решение, он присел на ступеньку, облокотился левой рукой на край перил, а правой принялся искать в кармане штанов папиросы. Привалился к перилам спиной, пробурчал что-то и уснул.
Его манипуляции на крыльце были очень хорошо видны лейтенанту Саврасову, сопровождавшему Григория Ивановича от машины до детского сада. Наблюдал Виктор также, как кочегар звонил. Только номер, им набранный, и слова, сказанные в трубку, остались, к сожалению, для него тайной. Непонятными были и восклицания на счет Курка. Убедившись, что Карасев спит, Саврасов оставил его под присмотром одного из участников засады, а сам вернулся в рощицу к «Жигулям». Он был на все сто процентов уверен, что кочегар, сообщник автомобильных воров, сообщил им о новом угоне. Оставалось ждать появления главных действующих лиц.