Честь и мужество. Рассказы о милиции

Только ждали они их зря. И Володя Бибишев совершенно напрасно провел бессонную ночь в душной комнатке оперпункта на Поляне Фрунзе. Никто за «Жигулями» в ту ночь не пришел. В пять тридцать утра — кочегар все еще спал безмятежно на крылечке — Саврасов сел в машину и отогнал ее в город. Карасева решено было пока не брать.

В девять сорок пять в кабинете заместителя начальника УВД неудача операции «Жигули» подверглась тщательному анализу. Что спугнуло преступников? Сразу отметена была версия о том, что подозрительной могла показаться сама машина. Хотя она и принадлежала ответственному работнику управления, номер у нее был самый «демократичный» — без престижных нулей. Может быть, Гена Дергачев нечаянно или — чем черт не шутит? — сознательно нарушил какое-то условие, расшифровал лжеугон? Против этой версии Бибишев восстал категорически, но снять ее все же не сняли. Непонятно было, что могло смутить кочегара. Людей в засаде он видеть не мог. Слежку за собой — тоже. Условный значок он рассмотрел… Может, не дозвонился? Но Саврасов прекрасно видел, как тот шевелил губами, что-то говоря в телефонную трубку.

Полковник, юношескую худощавость которого еще более подчеркивал новый, отлично сшитый костюм, шагал по кабинету, бросая вопросы, на которые Бибишеву отвечать было порой нелегко. Но вот полковник, остановившись, потер подбородок, сказал негромко:

— А ты не связываешь неуспех операции с твоим посещением автокурсов? Не спугнул ли ты кой-кого?

— Но я говорил только с заведующим… — начал было Бибишев и осекся. В самом деле, а что, собственно, знал он о Мангосове?

— Не исключено, — сказал он. — Проверим, товарищ полковник, сегодня же.

«А ведь это очень важно, что все трое ребят — с курсов… — подумал Володя. — Попробуем поискать здесь…»

14

…И откуда было знать им, милицейским полковникам и старшим лейтенантам, что операцию «Жигули» сорвала несчастливая любовь. «Шерше ля фам…» Так вот и случилось, что классический ключ к бесчисленным трагедиям, в том числе и мирового масштаба, это знаменитое «ищите женщину» не было учтено уголовным розыском.

Впрочем, женщину искали. Ту, полненькую красотку Лялю. Но она-то как раз и была ни при чем. Операцию сорвала милая, быть может, по строгим меркам, не слишком и красивая девушка Валентина Назарова, студентка политехнического института. Девушка, которую любил Вадим Сорокин, тоже студент. Вадим Сорокин, которого не любила Валентина Назарова.

В течение всей этой недели, нечетной, Вадим Сорокин обязан был ночевать дома. Именно обязан — никак не меньше, что бы ни случилось. Четные недели были дежурством Курка. Согласно договоренности, они могли иногда подменять друг друга. Но только по договоренности. Условия были жесткими: нарушишь — заплатишь дорого. Настолько дорого, что об этом не хотелось думать. Как-то, будучи в настроении, Шеф прочитал им детский стишок, кажется, английский. О том, как в кузне не было гвоздя, отчего захромала лошадь, которая везла командира, поплатившегося жизнью из-за этой мелочи… «В нашей фирме все отлажено, как в часовом механизме, — сказал он тогда. — Оттого и дело всегда выгорает. Стоит винтику отказать — весь механизм замрет. То есть всем нам хана. Для воздушного шарика достаточно одного прокола».

Шеф редко бывал говорлив, разве что в подпитии. Зато уж выражался красиво. Но не его красноречие сыграло главную роль в приобщении Вадима к делам «Чужмашсбыта», как назвал однажды Шеф их… как бы это сказать? Фирму? Так выражался Шеф. Организацию? Чересчур уж торжественно и официально. Может быть, кодлу? Так мог бы выразиться Курок, но он терминологии чурался, как и вообще трепотни. Курок — человек дела. Сам же Вадим подобрал, он считал, подходящее словечко — «кумпанство». Вычитал его в книжке о петровских временах. Он знал, что оно значит то же, что и «компания», в смысле торговая, но «компания» в наши дни — слово истрепанное. Действительно, «компания блатная»… Нет уж, именно «кумпанство» — в этом что-то есть.

Озирая свое коротенькое, но пестрое прошлое, Вадим прекрасно понимал, что не случайно повстречался ему такой человек, как Шеф. Перебор вариантов жизнепрепровождения Вадим заканчивал. Он поучился в авиационном, куда поступил не без содействия сверхуважаемого в городе отчима. Он не столько поработал, сколько поболтался на метеостанции в качестве радиста: специальность эту получил в армии. Месяца четыре пел в ресторанном ансамбле. Месяц работал в радиоателье, где было не пыльно, но муторно. Сейчас он опять студент, теперь пединститута. Переполз на второй курс условно, эдакой двухвосткой. И чувствует, что вряд ли нога его будет в институте нынешней осенью.

Он бы возмутился, если б кто-то упрекнул его в чрезмерной любви к деньгам. Он не испытывал к ним никакого благоговения — мог бы, к примеру, сжечь пачку сторублевок, не испытывая никаких эмоций. И заграничные тряпки его не волновали, как и вещи вообще. Ему всегда хотелось одного: чтобы не было помех, когда хочется, и не было насилия над собой, когда не хочется. Только и всего. Деньги были для Вадима лишь средством укорачивания пути к цели, устранения хандры, удовлетворения мимолетных желаний, нейтрализации раздражителей.

Однажды, рисуясь перед случайной знакомой, он сказал о себе, что стоит «по ту сторону добра и зла», — выражение, которое понаслышке знал от Шефа. Это не значило, что Вадим считал себя сверхчеловеком, и Ницше он никогда не читал. Просто он не привык задумываться над нравственными категориями, и когда вставала альтернатива, он всегда выбирал то, что приятнее. Только и всего.

С Шефом он познакомился в ресторане «Цирк», сидели за одним столиком. Время было непозднее, свободных мест в такую пору много, и к ним никто не подсаживался. У Вадима в тот день были неприятности — поругался с матерью, прижали в деканате. Короче, были основания развеять грусть, чем он и занимался с усердием, так что когда к нему за столик сел худощавый смуглолицый человек, Вадим был уже порядком на взводе. Сосед заказал дорогой коньяк, и беседа завязалась незаметно — о том о сем. Вадим разоткровенничался — потом сам удивлялся, как это вышло, — и, впав в меланхолию от собственных слов, сказал, что «ненавидит эту плебейскую жизнь».

— Люди делятся на две категории: кого потребляют и кто потребляет, — заметил смуглый человек. — Звучит не слишком красиво, но разве в звучании суть? Зря вы, Вадим, экономите энергию.

— Какую энергию? И что значит — экономлю? — удивился он.

— Для того чтобы поднять с земли булыжник или золотой слиток, нужно одинаковое усилие. Вы предпочитаете булыжник.

— А вы? — грубовато спросил Вадим.

— Речь о вас. Может, черт с ним, с этим балаганом? — Смуглый показал подбородком на зал. — Идемте ко мне.

Официантка принесла ему две бутылки марочного коньяка и в пакете с десяток бутербродов с паюсной икрой. Расплачиваясь, сосед Вадима вынул из бумажника пятидесятирублевку. Одну из многих, как разглядел Сорокин.

— Хватит? — спросил смуглый человек и встал из-за стола!

На квартире у Шефа — так его стал звать Вадим, когда их связало общее дело, — они выпили всего полбутылки, но когда хозяин куда-то позвонил и пришли две девицы, Вадиму пришлось сбегать в магазин и купить — естественно, не за свои — еще две бутылки пятизвездочного. Как и когда он пришел домой, Вадим не помнил. На следующий день он снова был гостем Шефа, а еще через три дня тот пригласил его прокатиться «куда-нибудь, где не так вонько». Отъехав от дома на километр, Шеф попросил Вадима сесть за руль его «Жигулей», поскольку знал, что права у Сорокина есть. Они катались довольно долго — и по самым оживленным улицам, где как раз было «вонько», и по московской магистрали, и по проселкам.

— Ты профессионально водишь, — сказал ему Шеф. — Такое мастерство — это тоже капитал.

Вадим удивился и обиделся: что, шофером идти работать, что ли? Стать леваком? Таксистом? Понял он смысл этих слов вечером, когда они вдвоем на шикарной квартире Шефа дегустировали сокровища его бара.

— Нужно отогнать «жигуленка» в Ростов, — сказал Шеф, потягивая только что сочиненный «манхэттен».

— Вашего? — тупо спросил Вадим.

— А если без вопросов? — сощурился Шеф. — Твой гонорар — тысяча рублей. Документы в ажуре. Передашь новому владельцу, а он тебе даст для меня посылочку. Назад — поездом или самолетом. Вот и все.