Честь воеводы. Алексей Басманов

— Возьми сотню воинов и мчи сей же час в Старицы, схвати в железы князя Владимира со всеми сродниками и окольными путями, минуя Москву, гони в Нижний Новгород, там замкни на моём подворье.

— Исполню, батюшка, — ответил красавец Малюта.

Царь ещё о чём-то соображал, потирал лоб худой и длинной рукой.

— И вот ещё: захвати с собой из моей поварни Моляву-кормщика. Пусть он там прислуживает князю Владимиру.

— Исполню и это, батюшка.

— Иди же с Богом, а я отдохну.

Царь опустился в кресло и закрыл глаза, замер. В этот час в свои тридцать девять лет он казался немощным стариком, промотавшим свою жизнь в прелюбодеяниях и хмельной гульбе. Его облик отражал правду. Он был рад, что пребывает в Александровой слободе, где без каких-либо помех мог предаваться скоморошескому монашеству, звериным потехам — всему тому, чего в Москве не позволял себе.

Прошло полторы недели, как Малюта отвёз в Нижний Новгород опального князя Владимира с женой княгиней Авдотьей и девятилетней дочерью Евдокией. И царский повар Молява — в миру Максим Мусатов — исправно поработал в поварне у Владимира, да совсем неожиданно исчез с подворья в Нижнем Новгороде и волею царя переправлен в Александрову слободу. Моляве и осмотреться не дали, как привели в пыточный подвал и отдали в руки катов. Те потрудились изрядно, но, чего добивался от него Василий Грязной, Молява не сказал. «Оговорён я, оговорён!» — как заклинание твердил истязаемый.

И тогда на дознание явился сам Иван Грозный. Стуча посохом о каменный пол, прошёл мимо опричных вельмож, кои были свидетелями при дознании, опустился в кресло и спросил:

— Ну, где тот злодей, коему велено отравить меня и моих чад?

Грязной метнулся в камору и вывел оттуда окровавленного Моляву.

— Вот он, злодей, царь-батюшка! — И Василий толкнул несчастного в спину, тот упал перед Грозным на колени.

— Говори, раб презренный, кем тебе велено отравить меня зельем? — потребовал царь.

— Оговорён я, милосердный государь, оговорён, — взмолился Молява.

— Полно, не верю тебе, пёс смердящий. Ты и в моей поварне поносил меня. — Крикнул Грязному: — Эй, Василий, где улики?

Грязной принёс торбу.

— Вот отравные коренья, найденные у злодея, — сказал он царю.

— Вижу, мало пытали его. Возьмитесь ещё, пока трижды не скажет подноготной правды.

И два ката взялись за несчастного. Они содрали с него одежды, привязали к столбу, старший, чернобородый мужичище, схватил с жаровни раскалённый прут и медленно, словно наслаждаясь действием, провёл им по груди, по животу да сунул железо между ног. Подвал огласился нечеловеческим воплем.

— Скажешь ли теперь, окаянный, чья воля над тобой? — крикнул Иван Грозный.

— Оговорён я, батюшка-царь, — отозвался истязаемый.

— Пытайте, — вновь приказал царь.

И пошли в ход калёные клещи и кнут с зубьями. Несчастный не выдержал пыток и оговорил себя.

— Пощади, государь милосердый! — закричал Молява. — Дал мне князь Старицкий пятьдесят рублей золотом, ещё коренья и яд. Велел извести всю царскую семью.

— Трижды повтори, — молвил царь.

И плеть с зубьями рассекла грудь Молявы.

— Трижды повторю, батюшка.

Тощий лысый дьяк все показания записал. Дал перо в руки Молявы, и тот поставил крест на бумаге. Царь, довольный содеянным, встал и приказал Василию Грязному:

— Мчи ноне же в Нижний и привези всё старицкое отродье сюда. Да не замешкайся и на день!

В первых же числах декабря князь Владимир Старицкий с женой и дочерью были доставлены под Александрову слободу на ямскую станцию Боганы. Охраняли князя более полусотни опричников — мышь не проскочит. На другой день пребывания князя Владимира в Боганах явился Иван Грозный. Распорядился:

— Подайте на стол питьё и яства.

Василий Грязной вновь засуетился, и вскоре на столах было всё нужное для трапезы.

— Теперь садись, братец любезный, поговорим ладком, — предложил Иван Грозный Владимиру и опустился на лавку, обитую сукном.

Владимир сел к столу напротив. Опричники посадили рядом с ним жену и дочь.

— Вот и славно, — отметил царь. — Однако скажи мне, старицкий князь, кто есть я перед тобой?

— Ты-то? Так царь и великий князь многих земель российских. Вот и меня Стариц лишил. Как в прорву в тебя всё идёт.

Князь Владимир понял ещё в те дни, когда Малюта Скуратов с опричниками налетел на его подворье и погнал из родных покоев в Нижний Новгород, что Иван не милосердный брат к нему, а иезуит и ордынец вместе. Он своим коварством заставил Владимира совершить предательство и выдать на казнь палачам всех, кто был предан ему. Как хотелось Владимиру повернуть вспять время и поступить по-иному! Увы, былое не воротишь. А что теперь ждёт его? Если бы ведать! Князь посмотрел на Дуняшу: «Какой ладной она поднимается!» На жену Авдотью: «Сколько радости она мне принесла! А как красива! На зависть всем!» Сам Владимир в свои тридцать шесть лет был статен и красив. Да мягкотел не в меру. Говорили, что из него можно верёвки вить. «Да не совьёт Ивашка-заморыш!» — крикнул князь в душе и добавил к сказанному:

— Теперь вот мыслишь меня живота лишить.

— Полно, братец любезный. Я токмо хотел знать, ведаешь ли ты, кто мой истинный отец?

— А чего же не ведать? Твой батюшка есть мой дядя великий князь Василий.

— Так ли?

— Но коль чтишь по-иному, тому и быть.

— Тогда отвечай: почему ты искал моей смерти и готовил отравное зелье?

— То навет.

— Ан нет! — Царь Иван достал из кармана кафтана, подбитого соболем, бумагу, показал её Владимиру. — Вот запись. Мой повар, что у тебя работал, проговорился, что ты заплатил ему пятьдесят рублей и дал коренья.

— Выходит, я обманщик? А может, ему велено было меня отравить, да совесть в русском человеке проснулась?

— Но он сюда явился с зельем. — Царь встал, подошёл к Владимиру, по пути погладил по голове дочь князя, тронул за плечо княгиню. — Ну, ежели ты так считаешь, то вот кубок с зельем, кое у Мусатова нашли. — Иван взял со стола большой кубок и подал брату. — Выпей. И семеюшке дай, и отроковице. Чего бояться, ежели ты знаешь, что коренья не отравные? Как исполнишь просьбу, так вольно в Старицы вернёшься. Пей же!

— Я не буду пить и близким не велю. Это твоё отравное зелье! — крикнул Владимир.

— Вон как! А меня, злочинец, хотел напоить. Да тому не бывать! — И позвал: — Эй, Фёдор, эй, Яков, напоить их!

Кравчий Фёдор Басманов и сокольничий Яков Кобылин кинулись к князю Владимиру, к его жене. К дочери подскочил Василий Грязной. А князь Владимир оттолкнул Басманова, птицей вылетел из-за стола, ловко выхватил из ножен у одного из опричников саблю и взмахнул ею:

— Не подходить! Убью каждого!