Честь воеводы. Алексей Басманов

Выходя из подземелья, Малюта остановился возле опричников, окруживших тела погибших, и решил взять в свидетели всех, кто был в каморе в тот миг, когда оглушили Басманова. Он сказал:

— Как спросит государь, почему приехали без митрополита, скажете ему одно: тому виною Басманов. Малюте не важно было, что опричники не знают, жив митрополит или нет. Важно было их слово, что всё случилось волею Басманова. Увидев лежащего на снегу Алексея, Малюта обратился к Кобылину: — Степан, положи Басманова в сани, укрой меховой полостью и вези к царю. Он же у тверского воеводы скоро появится.

Завершив свои дела в Отроч монастыре, Малюта ускакал вдвоём с Хомяком навстречу государю. Опричное войско ещё не вступило в Тверь, и Малюта рискнул встретить его на пути к городу. Расчёт был прост: увидев колымагу царя, испросит он у батюшки позволения сесть рядом для беседы и всё выложит. Царю и гневаться будет неудобно: по колымаге не побегаешь. Но, заметив царскую опричную рать и колымагу Ивана Грозного, окружённую сотней личных опричников, Малюта зябко поёжился. Боялся-таки гнева государя. Тот мог ударить его посохом, пнуть сапогом. Да, такой гнев был привычен царедворцу. Подумает в таком разе Малюта: «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало». И стерпит обиду, проглотит боль и горечь.

Однако на удивление Малюте, когда он рассказал, как Басманов побил опричников и якобы задушил митрополита, царь Иван не только не опалил гневом палача, но даже развеселился.

— Вот не ожидал от Алёшки такой прыти. А мне ведь давно ведомо, что Басманов и Колычев в побратимах ходили, когда ордынцев били. Вот уж, право, пути Господни неисповедимы. Ну а опричных моих за что побил?

— Э-э, батюшка, так они в измену пошли, защищать стали опального Филиппа.

— И поделом им...

— Батюшка, так ты и наказывать Басманова не намерен? — спросил Малюта. — А мне кажется...

— Подожди о наказании Басманова. Думал я, что дам ещё пожить митрополиту в монашестве. А сегодня — нет. — Глаза царя засверкали адским огнём, и он воскликнул: — Сегодня я бы сам ему голову снёс, что не благословил меня на благое дело! Пришёл вчера ко мне новгородец, коего я из сидельницы в Москве выпустил, и сказал, что митрополит Филипп замышлял отход Новгорода вместе с жильцами. Да слышал тот видок, что заговорщики называли имя ещё некоего боярина, да слухом он слаб и не разгадал имени. Вот так-то, Лукьяныч: крамолен Новгород, крамолен и его защитник Филипп, потому и не благословил меня. Да вот что, однако: ты вновь заскочи в Отроч монастырь и вели игумену захоронить митрополита по чину.

— Исполню, батюшка, — ответил Скуратов, намереваясь покинуть колымагу.

Но царь Иван задержал его.

— Что ж ты, братец, не сказал, где герой Данилыч?

Допустив одну ложь, Малюта Скуратов вынужден был вновь лгать.

— Так упился он, царь-батюшка, наш герой, с радости, что казнил изменников и митрополита. Отсыпается в Твери.

— Ну как отоспится, так пришли ко мне. Теперь иди, я устал от тебя.

Малюта ушёл. Но благополучный исход встречи с царём его не порадовал. Выходило, что лавры победы он отдал изменнику опричного устава и клятвы. Сам он лишь по чистой случайности остался не наказан. А ежели всплывёт правда, а она обязательно всплывёт, потому как никому из опричного окружения верить нельзя? Да и не положено по уставу: все должны быть преданы только царю: И должно каждому опричнику, будь то боярин или простой россиянин, доносить государю всё, что пытался кто-то утаить от главы опричнины. Неробкий Малюта испугался и понял, что только правдивый рассказ обо всём, что случилось в Отроч монастыре, может спасти его от опалы, а Басманов получит по заслугам.

Ядрёный морозный воздух освежил затуманенные ложью мозги Малюты. Он послал в Отроч монастырь Хомяка с наказом игумену предать тело митрополита земле по христианскому обряду, сам проскакал версты две вдоль опричной рати, вернулся к колымаге царя и попросил у него позволения войти. Услышав оное, он заскочил на ходу в колымагу и упал в ноги Ивану Грозному.

— Царь-батюшка, вели казнить непутёвого Гришку. В угоду Алёшке Басманову я изрёк тебе ложь. Всё было не так в Отроч монастыре и ранее, как отбыли из слободы.

Царь Иван больно пнул Малюту посохом в бок.

— Ну, кайся, извратник, как всё было. Но новой лжи не потерплю, прогоню ратником на береговую службу.

— Лжи не будет, царь-батюшка, только правда. — Тёмно-карие глаза Малюты смотрели на царя по-собачьи преданно и с мольбой.

— Говори изначально, как из слободы уехали.

И Скуратов, обретя равновесие, поведал обо всём, что случилось — в пути к монастырю и в самой обители. Закончив, Малюта добавил:

— Сейчас, батюшка, Алёшку Басманова везут в возке. Он повязан и без памяти.

— Так и везите до Новгорода. А там судить будем. Поди, он и есть тот изменник, коего не вспомнил новгородский дворянин.

— Да мы того новгородца заставим опознать Басманова.

— Пусть и опознает. Да ты садись, Лукьяныч. Вон кошёлка, там баклага с княжьей медовухой, пригуби, сосни. Знаю же, что ночь-то в сёдлах провели.

Алексея Басманова везли в Новгород. В пути он пришёл в себя, удивлённо посмотрел на полотняный верх возка, пошевелил руками, ногами и понял, что крепко спутан. Он попытался понять, припомнить всё, что случилось с ним в последние минуты, когда опричники ворвались в камору. Он зримо увидел, как бил их кулебой и саблей и скольких уложил под ноги. Запомнилось ему, как его завалили. И на этом всё обрывалось — пустота. Он понял, что содеянного им достаточно для того, чтобы больше никогда не встать близ царя как воевода опричной рати, не выпить за здоровье государя кубок княжьей медовухи. Он уже опальный и приговорённый к тому, чем жаловал царь Иван своих врагов. Страх в груди Алексея, однако, не проявился. Он даже улыбнулся. Он стал вспоминать, сколько раз стоял лицом к лицу с «лихой бабой». Не счесть. Но он попробовал перебрать все памятные случаи, когда сходился вплотную с лиходейкой, вооружённой косой.

Перед взором возник первый бой на реке Угре против ордынцев. Тогда он прикрывал грудью Федяшу, только что раненного. Его уносил Донат с поля сечи. Федяшу пытались добить сразу четверо степняков. Но он встал на их пути. Сабли свирепых ордынцев, казалось, вот-вот пронзят его с четырёх сторон. Но нет, ни одна не достала его, потому как он был ловок, стремителен и дерзок. Он засмеялся, когда убил первого ордынца, похоже, самого сильного и бывалого воина. Смех русича поразил ордынцев, они опешили, и Алексей ухватил миг, проткнул второго. Третий добрался до него и ранил в левую руку, но большего не успел сделать. У последнего страх перекосил лицо, и он убежал. А Фёдор был уже вне опасности.

За долгую Ливонскую войну смерть гонялась за Алексеем по пятам. И тысячу раз он мог быть убит. Вражеские стрелы и пули пробивали ему доспехи, под ним убивали коней. Однажды ливонский рыцарь разрубил ему шишак, спасла бобровая шапка. Это случилось на крепостной стене во время приступа на Дерпт. Мгновение — и ошеломлённый Алексей полетел бы со стены в бездну. Но какая-то сила толкнула его вперёд, и он пронзил кинжалом шею рыцаря. Дерпт, Нарва, Ревель пали под натиском русских войск. Летом 1558 года Алексей стоял на берегу Балтийского моря и умывался.

Через все сражения Алексей пронёс одну тайную мысль: судьба к нему была милосердна чрезмерно. Этой мыслью он никогда и ни с кем не делился. То было самое сокровенное после любви к незабвенной Ксении и её отражению — сыну Федяше. Как он спасал сынка в битве за Рязань! Так же свежо, спустя годы, Алексей вспомнил тот день, тот час, те мгновения, когда татары поднялись на стену и потеснили рязанцев. Алексей прибежал к месту яростной стычки вместе с сыном. Увидев рядом с собой воеводу, рязанцы воспряли духом, стали теснить татар. Федяша в тот миг краем стены пробрался в самую гущу врагов, пытаясь убить мурзу. Но могучий мурза, который бился с русичами, узрев молодого красавца, воспылал жаждой захватить его в полон. Он возник перед Фёдором и первым же сильным ударом выбил из его рук саблю. Мурза что-то крикнул своим ордынцам, и такой же сильный воин, как мурза, пробился к Фёдору, ударил его кулаком по голове, вскинул на плечо и побежал к штурмовой лестнице.