Честь воеводы. Алексей Басманов

— Но что скажет Ульяша? — обратилась Елена к супругу.

— Иди и позови её, а мы тут словом перемолвимся, — ответил тот.

Княгиня ушла в светлицу, князь помог Фёдору встать на ноги.

— Говори, любезный, только ли служба тебя зовёт?

— Не одна служба, батюшка. Глинские взяли под стражу князя Юрия Дмитровского. Сие всё, что могу сказать.

Князь Оболенский, покачивая головой, заходил по покою и больше ни о чём не спрашивал Фёдора. Тут прибежала княжна Ульяна спросила жениха:

— Федяша, правда, что ты уезжаешь?

— Правда, Ульяша.

Вошла княгиня Елена. Ульяна взяла Фёдора за руку.

— Батюшка и матушка, благословите нас ноне же идти в храм. Да святых отцов побудите обряд исполнить, — твёрдо заявила княжна.

Княгиня Елена переглянулась с мужем, и они подошли к дочери и будущему зятю. Ульяна и Фёдор опустились на колени.

— Благословляем вас, дети, ноне же идти под венец, — сказал князь Юрий. Княгиня Елена взяла с поставца перед иконостасом крест и подала его мужу. Он осенил жениха и невесту крестным знамением. — Благословляем исполнить начертанное судьбой и Всевышним.

— Матушка и батюшка, дозвольте мне домой сбегать, уведомить родимых, — вставая сам и помогая подняться Ульяне, попросил Фёдор.

— Беги, сын, беги. А мы тут невесту к венцу соберём, — ответил князь.

И всё закружилось в доме Оболенских.

В доме Колычевых — тоже. И хотя заявление Фёдора свалилось как снег на голову, оторопь была недолгой. Боярин Степан приказал подать к крыльцу коня под седлом, оделся и умчался в старицкий собор. Он не ждал, не гадал увидеть близ собора князя Юрия, встретил его удивлённо, но обрадовался.

— Ишь ты, как согласно мы с тобой, — сказал Степан.

— Так свёкру без тестя и пути нет. Идём же за милостью к епископу, — ответил Юрий.

Совсем немного времени понадобилось, чтобы все от мала до велика в Старицах узнали о скоропалительном венчании княжны Ульяны и боярина Фёдора. И вскоре в палатах невесты появились свадебные подружки, а в доме жениха — свадебные дружки. Они уже знали, что на сборы жениха и невесты отведено совсем немного времени, потому всё делалось споро. Подружки поднялись к Ульяне в светлицу и с песнями, с наговорами и шутками взялись собирать невесту к венцу. Зная, что у невесты ещё нет подвенечного платья, нашли в её сундуке-укладке шёлковое византийское платье-далматик, ленты, кисею, венец-корону. Девичью косу Ульяны подружки разделили стрелою на две — знак любви обоюдной, а гребень, которым расчёсывали косу, обмакивали в мёд, дабы жизнь невесты была сладкой. Нашлась и кичка, украшенная жемчугами. Всё это сказочно преобразило Ульяну.

Вот она уже и подвенечная, и в храм можно. И отец Ульяны вернулся ко времени. На дворе успели приготовить несколько саней, коней разукрасили лентами. Вскоре же на княжеский двор примчался жених с дружками — все в сёдлах, на боевых конях. Суета в палатах Оболенских вдруг стихла, и оторопь охватила многих: Господи, так пора уже в храм! Отец и мать взяли дочь за руки и повели к саням, усадили на медвежью шкуру, укрыли лисьим пологом. Две подружки сели рядом с нею — обе княжны. Князь Юрий махнул рукой и велел ехать к храму. И кони помчали, заскрипел под полозьями снег. Следом жених с дружками вылетели со двора. И вот уже короткая улица позади, вот площадь и впереди старицкий кафедральный собор Успения. Епископ Иона и князь Андрей ждали на паперти свадебный поезд. Вот все уже выстроились в шествие и направились в храм. Епископ шёл впереди, князь Андрей — между женихом и невестой.

В соборе яблоку негде было упасть. Старицких горожан привлекло в этом венчании немало таинственного. Помнили они, что княжна Оболенская была засватана многие годы назад князьями Голубыми-Ростовскими. И кое-кто даже чуда ждал: вот настанет главный миг венчания и в храм влетит истинный жених, князь Василий Голубой-Ростовский. Ан тому «чуду» не дано было свершиться. Венчание закончилось благополучно, под божественное пение канонов и при молчаливом ликовании собравшихся сродников Колычевых и Оболенских. Вот уже и обручальные кольца надеты, жених и невеста поцеловались, их помазали миром. И зазвучал торжественный псалом.

Возвращались молодые медленно, шли пешком. Из храма их сопровождали сотни горожан. Ворота подворий князей Оболенских и бояр Колычевых в этот день были распахнуты для всех старичан. На дворах там и тут горели жаровни, на них жарились поросята, бараны, птица. На столах для всех, кому не хватило места в трапезных, было в достатке хмельного и яств. Молодожёны, как и положено, сидели за свадебным столом в доме Колычевых. Веселье не стихало до глубокой ночи, а с утра всё началось вновь, но уже в палатах князей Оболенских. Фёдор и Ульяна порадовали в застолье гостей и близких. И вечером и утром они были прекрасны, многажды под громкие призывы «горько», «горько» сомкнули уста в жарких поцелуях. Да у них были и особые заботы. Судьба отвела им всего две ночи из многих дней и ночей свадебного медового месяца. Позже Фёдор и Ульяна сойдутся во мнении, что эти две ночи были самые счастливые в их жизни. Пока же они пролетели как один миг.

Накануне Богоявления Фёдор Колычев, а с ним ратник-побратим Донат и три воина из личной сотни князя Андрея ранним утром покинули Старицы. Провожая Фёдора, князь наказал ему:

— Въезжай в Москву, минуя заставы. Иди к князю Ивану Ярославскому. Он даст тебе кров и скажет, к кому идти, помимо тех, кого назвал я.

— Исполню, как велено, князь-батюшка, — ответил Фёдор.

— Помни и то, что полусотня придёт в назначенный день. Ты её встретишь за Москвой в селе Хорошево. С нею и придёшь к Разрядному приказу. Теперь с Богом в путь.

Через сутки с лишним в сумерках морозного январского дня Фёдор миновал село Хорошево, проторённой тропой перебрался через Москву-реку и глухой окраиной въехал в Москву. Она показалась Фёдору затаившейся, настороженной. На улицах было мало пешеходов и вовсе не видно конных упряжек. Старицкие воины успешно добрались до церкви Успения на Бору, близ которой ещё великий князь Иван Третий дал землю новгородцам и ярославцам для подворий. Ярославский двор князя Ивана был построен совсем недавно. Добротные строения, возведённые из кондовой сосны, ещё не потемнели от времени, и в покоях всюду гулял терпкий запах смолы, которая янтарными брошами покоилась на боках толстых, в обхват, брёвен.

Князь Иван Ярославский лишь вошёл в зрелый возраст. Светлолицый, голубоглазый, волосы цвета спелой соломы, как у большинства волжан выше Ярославля, сухощавый и стройный. Он встретил Фёдора приветливо, по-свойски, потому как знал его.

— Здравствуй, боярин.

— Здравствуй, князь, — ответил Фёдор.

— Как путь одолел? Поди, замёрз по такой стуже?

— Спасибо. Бог миловал. Да и пообвыкся уж на морозной лютости.

В трапезной было тепло, и всё в ней выглядело просто, по-русски: большой стол из сосновых янтарных досок, лавки при нём как сёстры. Лишь печь выглядела модницей, одетая в голубые изразцы. Фёдор коснулся её руками. Она была горячая, ласковая. И он ощутил, что всё-таки продрог на морозе, передёрнул плечами.

Князь Иван заметил движение Фёдора.

— Воины твои в людской, их обогреют, накормят. И тебя прошу к столу. Вижу, сугрев тебе нужен. Вот медовуха крепкая, а ещё задорнее первач хлебный.

Фёдор отозвался на приглашение хозяина не мешкая. А выпив огненного первача и закусив рыжиками и копчёной осетриной, почувствовал, как сходит озноб, и повёл речь о том, с чем был послан:

— Князь Иван, низко кланяется тебе сродник твой князь Андрей Старицкий. Он в большой печали и тебя зовёт попечаловаться за его кровного брата Юрия Дмитровского.