Честь

– Ясно. – Смита покусала ноготь, выгадывая время и лихорадочно соображая. Когда звонок Шэннон резко оборвал ее отпуск, она смирилась с тем, что ей придется снова побывать в Мумбаи. Сидя в номере отеля на Мальдивах, Смита вспоминала, как много их с Шэннон связывало: они вместе работали в «Филадельфийском вестнике», потом по протекции Шэннон Смита устроилась на работу в Нью-Йорке. Когда восемь месяцев назад умерла мать Смиты, Шэннон, в то время находившаяся в США, взяла три дня отгулов и прилетела в Огайо на похороны. Именно этот дружеский жест и чувство невыплаченного долга побудили Смиту согласиться, когда Шэннон попросила ее прилететь в Мумбаи. Но ей казалось, что она летит туда на несколько дней, чтобы помочь Шэннон оправиться после операции. Вместо этого на нее обрушилось все, что она ненавидела в этой стране: дурное обращение с женщинами, религиозная вражда, консерватизм. «Но ведь гендерные темы – моя специальность», – напомнила себе Смита. Само собой, Шэннон обратилась именно к ней. Учитывая, что лететь до Мумбаи ей было всего три часа.

– А что от меня требуется? – спросила Смита. – Обычный репортаж?

– Сама решай, – ответила Шэннон. – Можешь сначала встретиться с Миной и написать о ней маленькую статью – о чем она думает, ее надежды и мечты. А потом репортаж с реакцией на постановление судьи. Что скажешь? – Она взглянула на Нандини. – Нан – чистое золото. Настоящий профессионал. Она во всем тебе поможет.

Смита решила указать на очевидное.

– Но мне не нужен переводчик. Мой хинди не идеален, но, думаю, я справлюсь. Они же на хинди говорят?

– Да. И на особом диалекте маратхи.

– Извините, что вмешиваюсь, – заметил Мохан, – но главная трудность не в языке, а в том, как туда добраться. Это глухая деревня. Проводник вроде Нандини очень пригодится, она знает дорогу.

Нандини, стоявшая за его спиной, нахмурилась, но никто, кроме Смиты, этого не заметил.

– Там есть железнодорожная станция, но до Бирвада от нее далеко, – продолжала Шэннон. – Даже мотель, где мы обычно останавливаемся, на приличном расстоянии от деревни. Тебе понадобится машина.

Смита кивнула. У нее не было ни малейшего желания ездить по Индии поездами.

Вернулась медсестра, принесла таблетки и бутылку воды, но Шэннон жестом попросила ее оставить их на прикроватном столике. Когда сестра вышла, Шэннон погрустнела.

– После этих таблеток я вырублюсь на несколько часов. Мне надо рассказать тебе все сейчас.

– Хорошо, – ответила Смита. Она совершенно не контролировала ситуацию. Отказаться от задания было нельзя. Как она объяснит Клиффу, редактору, что сначала бросилась сюда сломя голову, а потом отказалась делать репортаж? Клифф наверняка одобрил идею Шэннон с ней связаться. «Черт, – подумала Смита, – да он наверняка решил, что делает мне одолжение и подкидывает интересный сюжет!» Но почему он ее не предупредил? Сказал бы хоть что-нибудь, чтобы избавить ее от этой неловкой ситуации.

Шэннон стиснула зубы, изнемогая от боли, и заговорила быстрее, потянувшись за двумя белыми таблетками и бутылкой с водой. У Смиты свело живот. У нее никогда не было переломов, и она вдруг поняла, как ей повезло.

– Дай мне телефон, я перешлю тебе номер Анджали, – сказала Шэннон. – Это адвокат Мины, она работает с ней бесплатно. Насколько я знаю, Мина по-прежнему живет со свекровью на окраине Бирвада. Братья Мины, между прочим, вышли под залог и разгуливают на свободе – хочешь верь, хочешь нет. С ними тоже можешь поговорить. А еще возьми интервью у деревенского головы. Этот мужик – просто песня. Он терроризировал Мину еще до брака. – Она проглотила таблетки. – Почитай мои старые репортажи, там есть название деревни, где живут братья. А может, Нандини вспомнит. И еще у них есть сестра… – Шэннон поставила стакан на столик. – Спасибо, что помогаешь, Смитс. Я у тебя в долгу.

Смита отбросила последние сомнения. На самом деле, если бы они поменялись ролями, она попросила бы о том же одолжении. И Шэннон помогла бы ей без капли недовольства и не сказала бы ни слова против.

– Не говори глупости, – отмахнулась она. – Сегодня же позвоню Анджали и решу, когда поедем. Хочу быть здесь во время операции.

– Не нужно. Мохан мне поможет.

– Смита права, – оживленно закивала Нандини. – Мы должны быть здесь во время операции.

– Не надо, – ответила Шэннон. – Лучше помогай Смите.

Они проговорили еще пятнадцать минут, а потом глаза у Шэннон начали слипаться. Через несколько минут она громко всхрапнула и начала мирно посапывать.

Смита повернулась к Мохану.

– Скоро она придет в себя?

Тот растерянно посмотрел на нее.

– В себя?

– Эээ… Извини. Долго она проспит под этими таблетками?

– А. Теперь понял. Часа три-четыре. Но от боли часто просыпается раньше.

– Ясно. – Смита огляделась; ей надо было поговорить с ним наедине. – Думаешь… А есть здесь столовая, где можно выпить кофе?

– Да, конечно, – ответил он. – Хочешь, принесу?

– Я пойду с тобой, – сказала она и встала, прежде чем он успел отреагировать. Повернулась к Нандини.

– Что тебе принести?

– Ничего не надо, спасибо.

– Уверена? Ты выглядишь усталой.

– Да.

– Ну ладно.

– Не злись на Нандини, – сказал Мохан, когда они вышли из палаты. – Она очень волнуется за Шэннон. Чувствует ответственность за нее.

– Но почему? Шэннон же случайно упала.

Мохан пожал плечами.

– Нандини из малообеспеченной семьи, низшая прослойка среднего класса. Первая в семье поступила в колледж. Работает с американской журналисткой, которая очень хорошо к ней относится, ценит. В западной редакции хорошо платят. Неудивительно, что она так предана Шэннон.

– А вы с Шэннон давно знакомы?

– Года два.

– Ты хороший друг, – сказала Смита, пока они ждали лифт. – Молодец, что так ей помогаешь.

– Ты тоже. Даже прервала отпуск и вернулась на родину, чтобы ей помочь.

– На родину?

– Ну да. Ты же здесь родилась, верно?

– Да, но… Мы уехали, когда я была подростком. – Она покачала головой. – Даже не знаю. Не воспринимаю Индию как родину.

– А как ты ее воспринимаешь?

Что с ним такое, почему он так к ней цепляется?

– Я… никак не воспринимаю, – наконец ответила она. – Я вообще мало о ней думаю. Без обид.

Мохан кивнул. И через некоторое время добавил:

– Знаешь, в колледже у меня был друг. Он поехал в Лондон на месяц на летние каникулы. Всего на месяц. А когда вернулся, стал говорить с британским акцентом, как гора [7] .

7

Гора, или гори (хинди), – так в Индии называют белых.

Двери лифта открылись, и они вошли.

Смита ждала, что Мохан еще что-то скажет, но тот молчал.

– А я тут при чем? – спросила она наконец.

– Я просто терпеть не могу этот комплекс неполноценности во многих наших – моих – соотечественниках. Мол, западное – значит лучшее.

Она подождала, когда они выйдут из лифта: с ними вместе ехал молодой парень и подслушивал их разговор. А в коридоре сказала:

– Я тебя понимаю. Но я уже двадцать лет живу в Штатах. И я гражданка США.