Честь

Мохан остановился и посмотрел на нее сверху вниз. Пожал плечами.

– Извини, йар. Зачем мы вообще заговорили на эту тему? Чало [8] , пойдем лучше за кофе. Столовая там.

Смите почему-то показалось, что она упала в его глазах. «Ну и пусть идет к черту, – подумала она. – Националист несчастный».

– Я сегодня не завтракал, – сказал он. – Хочешь что-нибудь, кроме кофе?

– Я плотно позавтракала в отеле. Но ты ешь, не стесняйся.

8

Пойдем (хинди).

Мохан заказал масала доса [9] . Смита хотела взять свежевыжатый сок, но передумала и ограничилась кофе.

– В детстве очень любила сок из сладкого лайма, – сказала она.

– Так закажи.

– Боюсь, как бы не было расстройства желудка.

– Потому что желудок-то уже американский, – насмешливо, но беззлобно произнес он.

Принесли его блинчики, Мохан оторвал кусочек и протянул ей.

– Бери, бери, йар. Ничего с тобой не случится. А если и случится – оглянись, мы же в больнице.

9

Хрустящие рисовые блинчики с начинкой из лука, картофеля и специй.

Смита закатила глаза. Взяла блинчик. Даже без картофельной начинки у него был божественный вкус – ничего подобного в Штатах она не пробовала.

– Как же вкусно, – сказала она.

Лицо Мохана просияло, он тут же подозвал официанта и заказал еще порцию. – Съешь пока мои. Я подожду.

– Ну уж нет. Ты же не завтракал.

– А ты смотришь на мои доса, как голодающая Африки. Ешь. Ты явно соскучилась по вкусу родины.

В глазах Смиты вдруг заблестели слезы, что стало неожиданностью для них обоих. Она смущенно отвернулась. Она не знала, как объяснить, что его слова напомнили ей о матери, которая так же, с тоской, отзывалась о видах, запахах, вкусах Индии.

Мохан откинулся на спинку стула и с удовлетворением смотрел, как она ест.

– Вот видишь, – сказал он через пару минут. – В душе ты по-прежнему деси [10] .

Смита перестала жевать.

– Почему это для тебя так важно? Чтобы я вновь прониклась любовью к родине? – Слово «родина» она заключила в воздушные кавычки.

Официант поставил перед Моханом тарелку с еще одной порцией масала доса.

– Шукрия, – сказал Мохан и снова повернулся к Смите. – Важно, неважно – не в этом дело, йар. Я просто не понимаю, как можно уехать из Мумбаи и не скучать.

10

Так называют жителей Индии или Южной Азии.

– А по чему тут скучать? Может, по тому, что тут нельзя в автобусе проехать, чтобы тебя не облапал незнакомый мужик? Или пройтись по улице в коротком платье, потому что улицы кишат бандитами? По чему тут скучать?

– Не преувеличивай, – ответил Мохан. – Такое не только в Индии бывает.

– Ну да. Конечно. Я просто пытаюсь объяснить, что твой Мумбаи и мой Мумбаи – не одно и то же.

Мохан поморщился.

– Ладно. Я понял. То же самое говорит моя сестра.

– Вот и хорошо. – Она кивнула и допила кофе. – А сколько сестре лет?

– Двадцать четыре.

– Она учится в колледже в Мумбаи?

– Шоба? Нет, она замужем. Живет в Бангалоре. В Мумбаи остался только я.

– У тебя тут нет родственников?

– Нет. Хотя я ненавижу быть один.

Он так погрустнел, что Смита рассмеялась. Он чем-то напоминал ей брата, Рохита.

– Если ты не против, я возьму Нандини сэндвич, – сказал Мохан. – Ей сюда ехать на двух автобусах – уверен, она еще не завтракала.

Да. И впрямь вылитый Рохит.

– Хорошо, – ответила она и даже не предложила заплатить по счету. Он же считал себя мумбайским мальчиком, а мумбайский мальчик ни за что не допустил бы, чтобы гости платили сами за себя. Это она хорошо помнила.

Глава четвертая

В палате Шэннон слышались громкие голоса.

– Боже, она проснулась! – бросил Мохан. – Таблетки не подействовали.

– Куда вы запропастились? – резко выпалила Шэннон, когда они вошли, и Смита замерла на пороге, увидев ее измученное лицо.

– Извини, – прошептала она, – мы пошли перекусить. – Она увидела напряженное лицо Нандини – та чуть не плакала, – и ей стало жаль девушку.

– С меня хватит! – тем же резким тоном произнесла Шэннон и повернулась к Мохану. – Пока вас не было, заходил доктор Пал. Оказывается, они не могут дать мне более сильное обезболивающее.

– Я с ним поговорю.

– Нет. Не надо. Он меня убедил. Завтра ложусь на операцию. Пал сказал, что другой хирург тоже хороший. Еще один день я просто не протяну.

– Шэннон, ты уверена? – тихо спросил Мохан, встревоженно нахмурившись.

– Да. Уверена, – ответила Шэннон и расплакалась. – Эту боль терпеть просто невозможно.

Мохан шумно вздохнул.

– Ладно, – ответил он, – пожалуй, так будет лучше.

Шэннон достала руку из-под одеяла и потянулась к Мохану.

– А ты останешься со мной? Когда Смита и Нан уедут?

– Да, конечно.

В углу палаты раздался какой-то звук, и они, вздрогнув, повернулись к Нандини; та выбежала из комнаты. Шэннон взглянула на Мохана.

– Меня уже достал этот цирк, – сказала она. – Иди и вправь ей мозги.

– Что происходит? – спросила Смита, но Мохан лишь покачал головой и вышел.

Смита пододвинула стул и села у кровати. Из коридора доносились приглушенные голоса Мохана и Нандини; голос девушки звучал истерично и резко.

– Получила телефон Анджали? – спросила Шэннон, лежа с закрытыми глазами. – Позвони ей в ближайшее время и узнай дату слушания.

– Позвоню. Номер получила. Хватит волноваться о работе.

Шэннон улыбнулась.

– Смита, ты лучше всех. Поэтому я и смогла доверить этот репортаж только тебе. Ты поймешь Мину, как никто.

Смита ждала Мохана и наблюдала за Шэннон, которую опять сморил сон. Через несколько минут она встала и подошла к окну. Морские волны разбивались о громадные валуны, рассыпаясь брызгами. Увидев рядом Нандини, она вздрогнула. Она не слышала, как та вошла.

– Привет! – Смита даже не скрывала досаду. Ее передергивало при мысли, что она окажется в машине один на один с этой незнакомой женщиной.

– Я очень боюсь, мэм, – сказала Нандини. – У матери моей подруги была такая же операция, и она умерла.

Неужели из-за страха Нандини вела себя так странно?

– С Шэннон все будет хорошо, – ответила она. – Это хорошая больница.

Нандини кивнула.

– Мохан-бхай [11] тоже так говорит. – Она вытерла нос рукавом. – Просто, мэм, Шэннон так ко мне добра. Даже мои сестры никогда так хорошо ко мне не относились.

Смита сталкивалась с этим феноменом по всему миру: девушки из малообеспеченных семей, тонкие, как тростинки, готовые работать круглые сутки, чтобы улучшить свою жизнь. Они испытывали такую искреннюю, такую душевную благодарность к своим начальникам и благодетелям – да что там, к любому, кто проявлял к ним хоть каплю доброты, – что это разбивало ей сердце. Она представила шумный многоквартирный дом, где жила Нандини, долгий путь на работу на общественном транспорте, титанические усилия по изучению английского – и вот наконец шанс работать в западном агентстве или газете, чувство свободы, которое дарит такая возможность, и преданность, неизбежно возникающая вследствие этого.

11

Брат (хинди).