Четверги в парке

– Отдел по персоналу.

– Так вот, у Джесс был настоящий талант. И она допоздна засиживалась в офисе. Я думал, она устает, потому что так много работает. Я ей надоел своими жалобами. Но дело было вовсе не в работе, у нее был этот проклятый рак, все это время. И если бы мне хватило ума отвезти ее к врачу, ее могли бы спасти.

Рэй рассказывал так, будто теперь это просто история с печальным концом. Он все еще злился на себя, но видно было, что слова он произносит уже механически, будто повторяет одни и те же предложения сотни раз. Она не знала, говорил ли он это другим, но Джини понимала, что ей не надо убеждать его в том, что смерть Джесс – не его вина.

– Она была так молода, Джини. Ей было всего тридцать два года, когда она умерла. Слишком рано.

Джини кивнула:

– Действительно, слишком рано.

Она смотрела на его лицо, искаженное, потрепанное и потемневшее, словно от жизни, а не от погоды.

– Но я рассказал это не для того, чтобы вызвать к себе жалость. На самом деле я хотел сказать, что не сумел справиться со смертью Джесс, с потерей. Моя жизнь разбилась вдребезги. Я стал много пить и забросил бизнес. Майк терпел это какое-то время, а потом ему пришлось попрощаться со мной, иначе все отправилось бы в тартарары. Благодаря деньгам, которыми он откупился от меня, хотя их было немного, я мог жить, не работая, какое-то время и каждый день напиваться до потери сознания. Боже, как низко я опустился.

– Тебя можно понять.

– Да, месяц или два. Но это тянулось годами, два года, если быть точным. Иногда я по нескольку дней не выходил из дома, разве что купить еще виски. Наверное, еще немного, и моя печень не выдержала бы, как у Джимми.

Рэй снова взял Джини за руку. Минуту он играл с ее рукой, поворачивал, гладил пальцы, но мысли его все еще витали в прошлом.

– Так что же случилось? Как ты выкарабкался?

Он улыбнулся.

– Ты подумаешь, что я сумасшедший, но мне кажется, что меня спасла Вселенная.

Джини вскинула брови.

– Ты говоришь о Боге?

– Я предпочитаю называть это Вселенной. Слово «Бог» всегда связано с официальной религией, которая совершенно не подходит мне, но, как это ни называй, все произошло так неожиданно. Я был, как обычно, не в себе, пьяный с утра до вечера, небритый, тощий, наверное, как те бездомные, которых мы сторонимся на Арчвэй. Однажды мне надо было найти банкомат. Я тогда жил как раз за судоверфью. Я шел вдоль береговой линии, как в забытьи, намереваясь добраться до банкомата. Мне было плохо, и я сел на скамейку рядом с одним человеком, он был в прекрасной форме, но очень старый, примерно лет восьмидесяти, и он стал разглядывать меня.

– Что уставился? – спросил я довольно агрессивно, но он не обиделся.

– Я смотрю на человека, который дошел до предела, – ответил он спокойно.

– А тебе-то что? – огрызнулся я, разозлившись из-за того, что меня собираются критиковать.

– Для меня это очень важно, – ответил он, – видеть человека таким измученным, разбитым.

Наверное, впервые за долгое время со мной кто-то заговорил, кроме кассирши в супермаркете, которая называла мне стоимость выпивки, и я был ошарашен. Никому до меня не было дела, родители давно умерли, брат исчез и, вероятно, был в том же состоянии, что и я, друзья разбежались.

– Да, я разбит, – подтвердил я. – Но никто этого не исправит.

– Правда, – ответил старик, – никто, кроме тебя самого.

Я мрачно засмеялся; даже в своем невменяемом состоянии я видел в этих словах лишь жестокость и цинизм.

– Конечно, конечно. Никто, кроме меня. А мне плевать.

Человек кивнул:

– Это я вижу.

– Так что избавь меня от лекций о том, как много я могу дать людям, как драгоценна моя жизнь.

– Я и не думал, – ответил он. – Но мне бы хотелось сказать тебе лишь одно.

Я убедил себя, что мне безразлично все, но помню, что его слова все же заинтриговали меня. Заметив мой интерес, он стал тщательно подбирать слова, словно хотел быть правильно понятым с первого раза. Наверное, он знал, что второго шанса не будет.

«Всю свою жизнь я искал смысл жизни, – начал он свой рассказ. – Как и ты, я прошел через этап, когда все безразлично, кроме жалости к себе – не к другим. Когда я опустился на самое дно и, думаю, был близок к смерти, мой друг пригласил меня сходить с ним в школу айкидо, где он тренировался. Я посмеялся над его предложением. Боевые искусства? Я? Я едва мог встать с кровати. Но он настаивал, явился ко мне домой и буквально силой потащил меня туда. Я пошел, потому что другого выхода не было. Я еле стоял на ногах, руки сильно тряслись, и я боялся, что люди заметят это и осудят меня. Но я остался, потому что захотел этого. С тех пор это стало важнейшим столпом моей жизни – и физически, и эмоционально. – Он встал, и я помню, какая паника охватила меня при мысли, что он уходит. – Я не собираюсь учить тебя жизни. Я просто рассказал, что произошло со мной».

И с этими словами он ушел, высокий, с гордой осанкой, не сутулясь и не шаркая ногами, как можно было ожидать в его возрасте. Мне отчаянно захотелось поговорить с ним еще – я и забыл, как важно было для меня общение с людьми, – но моя глупая гордость не позволила окликнуть его. На следующий день, и через день, и всю неделю я приходил к той скамейке и ждал его, но больше никогда не увидел. Прошел еще месяц, прежде чем я стал ходить в школу айкидо в надежде найти там того старика. Но его там не было, хотя это было уже неважно: как и он, я никогда с тех пор не оглядывался назад.

Его взгляд затуманился, вспоминая прошлое.

– Он спас мне жизнь, Джини. Избитые слова, но так и было, – Рэй, улыбаясь, встряхнулся. – Это я называю Вселенной. Когда я вспоминаю его теперь, мне иногда кажется, что на самом деле его и не было никогда, что он просто видение.

– Наверное, это неважно.

– Я рассказал тебе эту историю из эгоистических побуждений. Мысль об утрате приводит меня в ужас. Ты… Вот почему я пытаюсь сдерживать себя, – он печально улыбнулся. – Не получается, конечно, но я пытаюсь.

Когда она посмотрела на часы, они показывали уже четвертый час утра.

– Вот опять.

Джини запаниковала, как будто время имело особую значимость и пугало ее.

– Можешь остаться, если хочешь.

– Нет… нет, лучше не надо.

Внезапно ей захотелось побыть одной, насладиться вечером, отдохнуть от тех мощных чувств, которые он вызывал в ней.

– Я провожу тебя.

Они вышли в прохладную майскую ночь, пошли по Свейн-Лейн, мимо кладбища и на Хайгейт-Хилл.

– Мы живем так близко, – прошептала она, когда они подошли к ее дому. – Не ходи дальше.

Рэй рассмеялся.

– Любопытные соседи?

– Донельзя любопытные.

– Если Джордж уехал, может, встретимся завтра?

– Я буду в магазине весь день. По воскресеньям много покупателей, – сказала она с сожалением.

– А мне надо посидеть с Диланом вечером.

Он потянул ее под тень стены возле церкви и нежно поцеловал. Минуту назад ей хотелось остаться одной, но теперь она крепко обняла его, мечтая навеки спрятаться в его объятиях.

* * *

Она проспала всего несколько часов и рано проснулась, позабыв на мгновение, что сегодня не будет Джорджа с чашкой чая и радостной улыбкой, и что никто не раскроет шторы в ее комнате. Будто теперь она жила в совершенно другом мире – полном чувственности и желаний, да и сама была другим человеком. Вместо обычно прагматичной Джини, которая вскакивала с постели каждое утро, стоило ее мужу «подать сигнал», которая никогда бесцельно не бродила по дому в ночной сорочке, а сразу принимала душ и застилала постель, которая всегда завтракала в восемь, – она почувствовала себя удивительно сосредоточенной и целостной, будто та другая женщина была самозванкой, которая на протяжении многих лет разыгрывала спектакль. Она не захотела вставать и уютно устроилась под мягким, теплым одеялом, все еще млея от воспоминаний о ласках Рэя. «Посплю еще часок», – разрешила она себе, с ужасом думая о воскресном переполохе в магазине.