Четвертое состояние

В этом, первом своем публичном выступлении Максим Гаврилович был еще довольно сдержан: ну, подумаешь, группа юнцов решила подерзить, немного пошуметь, чтобы привлечь к себе внимание, — теоретическая биология от этого не пострадает ни на йоту, а вот сами ее «ниспровергатели»... Ему нас было по-отечески жаль: путь в серьезную науку для нас, по его мнению, был закрыт навсегда.

Не знаю, действительно ли интервью Ловцова носило скрытоиздевательский тон, как решил Антон, но ярости его пределов не было. По его мнению, все было бы лучше: откровенная ругань, зубодробительная критика несостоятельности нашей концепции биоплазмы, но только не этот снисходительно-поучающий тон метра. Антон рвался в бой, Антон жаждал крови, и удержать его было невозможно.

В одну ночь он написал пламенный памфлет об инквизиторах в науке. Впрочем, вас, наверное, интересует памфлет Антона в подлиннике? Где-то у меня должна была сохраниться копия...

Нашла. Весь памфлет я вам сейчас цитировать не буду — слишком он длинный и сумбурный. Приведу несколько отрывков, прямо касающихся нас и нашей концепции.

«Доказывать глухому, что он глух, — занятие бесполезное. Мы лишь позволим напомнить себе один исторический факт, имевший место в г. Полиньяни (Италия) в 1968 году.

В этом доселе не известном городке Италии собрались двадцать крупнейших ученых мира: X. Кребс [5] , Дж. Слейтер [6] и другие ученые, отмеченные академическими титулами, Нобелевскими и национальными премиями. Ученые, считавшиеся ведущими биохимиками мировой науки, собрались в маленьком итальянском городке, который отныне войдет в историю науки, чтобы обсудить тупик, в который они, крупнейшие биохимики мира, зашли в своих исследованиях. Мы надеемся, что наш глубокоуважаемый оппонент из сельскохозяйственного института все же иногда читает научную периодику. Мы отмечаем лишь результат полиньянского совещания: все двадцать крупнейших биохимиков мира во всеуслышание объявили, что биохимия — день вчерашний, и что отныне они все себя объявляют биоэнергетиками, ибо только биоэнергетика в состоянии охватить и объяснить все многообразие, всю глубину и сложность проявлений живой материи. Биоэнергетика, а не биохимия, генетика, молекулярная биология и прочие науки, которые нашему глубокоуважаемому оппоненту-агроному кажутся святцами, а наша концепция биоэнергетического характера — проповедью самого дьявола..,»

5

X. А. Кребс — английский биохимик

6

Дж. К. Слейтер (Слэтер)— американский физик

«Наш глубокоуважаемый оппонент не только глух к фактам, но еще и, совершенно очевидно, страдает «избирательной слепотой». Мы это смеем утверждать потому, что он наш коллективный труд «Концепция биологической плазмы» читал явно вразрядку. А если бы. он читал все подряд, да еще оценивая смысл текста, то он прежде всего к лику «зеленых гениев» должен был бы причислить и академика И. В. Добродеева, имя которого на титуле книги числится как имя ее научного редактора. Научный редактор, как это известно нашему глубокоуважаемому оппоненту, не только разделяет, но и поддерживает (!) идеи своих учеников. Так почему же в этом случае наш глубокоуважаемый оппонент не решился, заодно с «группкой зеленых гениев» высечь и академика И. В. Добродеева?! Не потому ли, что слишком уж велика дистанция: кандидат наук и — академик...»

«Мы смеем утверждать, что наш оппонент-сельхозник в биоэнергетике компетентен не более, чем мы в его агрономии, хотя бы уже потому, что он путает электронно-дырочную плазму с дырочностью клеточных мембран; мы смеем утверждать, что о биоэнергетике наш глубокоуважаемый оппонент узнал впервые именно из нашей коллективной работы «Концепция биологической плазмы»...»

Я думаю, вы составили уже представление и о характере нашей полемики с деканом сельхозинститута, и о характере памфлета Антона, который он вынес на наше обсуждение и под которым потребовал подписаться каждого. И мы, после двухчасового бурного обсуждения, подписались все... за исключением Кости Загайнова. Загайнов в объяснение своей позиции заявил: во-первых, крайне глупо на непродуманное интервью Ловцова отвечать еще большей непродуманностью (впрочем, Загайнов, помнится, сказал резче: непродуманной глупостью. Но это, кажется, неграмотно — да?). И здесь Загайнов был, видимо, в чем-то прав. Но это мы поняли позже. А вот второй аргумент возмутил не только Антона (тот вообще был готов Загайнова-оппортуниста растоптать и уничтожить) — всех нас: «Пусть даже Ловцов и неправ по форме, но в сути он абсолютно прав. Мы сами, требуя к себе тактичности, должны были проявить тактичность по отношению к старой школе биологов».

Здесь Загайнов, думаю, вы догадались, бросил камешек в огород Антона, который сочинил к «манифесту биоплазмы» все эти «преамбульные наскоки»: «Мы полагаем, что такая необходимость назрела...», «Выступая с совершенно новой концепцией...» и т. д. К чести Загайнова надо сказать, что он и тогда возражал против всек этих «громогласных лозунгов» Антона. Но тогда он в конце концов с доводами Антона все же согласился, подписал «манифест», а теперь, когда Антон вручил ему ручку подписать памфлет против Ловцова, — отказался наотрез.

Памфлет мы в редакцию молодежной газеты отправили без подписи Загайнова. Но не это послужило причиной ультиматума Антона: «Или я, или Загайнов». Дальнейшие события.

Мы, Ловцов был абсолютно прав, оказались «зелеными лопухами» — не знали мы тогда еще ни жизни, ни всех этих ваших журналистских «норм печати». Послали памфлет в ту же редакцию, наивно полагая, что наш памфлет непременно напечатают и, таким образом, истина восторжествует. Вы, разумеется, уже догадались, что произошло на самом деле: редакция пригласила Ловцова и ознакомила его с нашим памфлетом. У работников редакции оказались свои понятия об этике публичного слова. И у Ловцова — свои. Недели полторы спустя (когда мы с таким нетерпением ждали опубликования нашего памфлета) газета «Вечерний Алатау» начала публикацию серии статей Максима Гавриловича о перспективах развития биологических, наук (в то время как раз вышло крупное постановление о состоянии биологических наук в нашей стране, и статьи Ловцова были, так сказать, откликом на это постановление). Уже с первой статьи мы поняли, что вся эта серия направлена против нас и что Максим Гаврилович читал наш памфлет.

Я не буду пересказывать содержание его статей — они довольно банальны, пережевывали давно известное, а в целом громили наше «новаторство», ведущее «к подрыву фундаментальных дисциплин биологии». В заключительной статье Максим Гаврилович даже открыто назвал нас всех (по фамилиям!) «юродствующими гениями».

Переживали мы эти статьи ужасно — работа из рук валилась. Но самое ужасное — полная беспомощность: тебя долбят, обзывают негодяями и юродивыми, а ты ничего, понимаете, ни-че-го не можешь сказать в ответ! Правда, Антон куда-то ходил, что-то пытался доказать, но, по-моему, он только подлил масла в огонь. Мы очень надеялись на академика Добродеева — ему-то должны дать слово на страницах газет! И вдруг узнаем, что Иоганн Витальевич в больнице: стенокардия. Жена Антону сказала, что приступ стенокардии вызван каким-то трудным разговором в какой-то высокой инстанции по поводу его согласия поставить свое имя на титуле нашего «манифеста биоплазмы». И запретила Антону являться в больницу.

Положение наше, как вы понимаете, — «хуже не бывает»: полная изоляция. В университете поговаривают, что нашу лабораторию биофизики вообще надо прикрыть во избежание скандала — общественность, мол, требует. Антон рвется в бой, да что толку? С кем воевать? С газетами? Да они не считают нужным даже отвечать на наши заявления и письма. С «общественным мнением» в университете? Глупее ситуации не придумаешь... И вот тут Антон каким-то образом узнает, что Костя Загайнов, оказывается, в наших рядах «пятая колонна». Что он, оказывается, ведет «двойную игру», снабжая строго конфиденциальным материалом... самого Ловцова.

Вот как это выяснилось.

Я вам, кажется, уже писала, что Костя пришел в нашу группу со своей идеей «красного резонанса». Антон выслушал его доводы, ознакомился с загайновским «фонарем» и пришел к выводу, что загайновская гипотеза «красного резонанса» вполне укладывается в рамки нашей концепции биоплазмы. А сам Загайнов «вполне укладывался» в рамки нашей группы. Однако, даже «вписавшись» в профиль нашей группы биоплазменников, Загайнов все же очень долго работал почти самостоятельно — даже опытами занимался больше у себя дома (у Загайновых роскошная дача с оранжереей и солярием, где Костя и ставил свои эксперименты по выявлению «красного резонанса» у различных растений) . Слияние его темы «красного резонанса» с нашим главным направлением — разработкой теории биоэнергостаза живых организмов (по аналогии с гомеостазом [7] ) произошло позже, когда Антон сформулировал тот самый тезис, который у вас вызвал такую убийственную иронию: «Это что — всерьез? Человек — полупроводниковый кристалл??» Да, Геннадий Александрович, именно этот тезис Антона и открыл нам дорогу в медицину — нашей концепции биоплазмы, а ее практическое применение в различных методах лечения стало и нашим признанием, и нашим триумфом.

7

Совокупность биологических механизмов, позволяющая организму сохранять постоянство своей внутренней среды (например, температуру тела).

Но вернемся к истории с «пятой колонной».

Исследуя фотореактивность растений, Загайнов никак не мог миновать идей профессора Шахова, с которыми вы так хорошо знакомы. Загайнов довольно легко установил, что его «красный резонанс» дает примерно такой же эффект, что и действие (по методике проф. Шахова) импульсами концентрированного солнечного света (КСС). Вполне естественно, Загайнов задался вопросом: а не одна ли природа эффекта КСС и «красного резонанса»? Ведь в КСС тоже есть длина волны 630 ангстрем — частота красного света. Но как это доказать?