Четвертый брак черной вдовы

— Брехню оставь собакам, — сказал он тихо и ласково, вытягивая из позолоченного подстаканника перочинный нож. — И врать мне не надо, я это очень не люблю. Так что сейчас ты покажешь мне бумаги, и, желательно, оригиналы. Говорят, ты — крестный дочери доброй донны Флоренсии? Ни за что не поверю, что эта умная женщина будет держать подлинники где-то и у кого-то, а не у любовничка под боком.

Дон Вилфредо бешено завращал глазами, уже багровея, и только тогда Хоэль чуть ослабил хватку, давая банкиру глотнуть воздуха, но продолжая держать его прижатым к столешнице, прихватив за мясистое ухо.

— Как вы о донне Флоренсии — тут же заблажил банкир, когда смог говорить, но нож возле самого носа заставил его замолчать.

— Прости, если ошибся, — произнес Хоэль добродушно, — но бумаги ты мне покажешь, если не хочешь остаться без уха. Ведь не хочешь? И не думай, что твой псарь поможет. Ты же про меня слышал? Кого молния в башку долбанула, тому ничего не страшно.

Банкир хрюкнул, но звать на помощь охранника не спешил.

— Где у тебя документация? — продолжал допрос Хоэль. — Здесь? Нет, не здесь, конечно. Ты ведь тоже предусмотрительный. Покажешь? Ну вот, я в тебе ничуть не сомневался

Верзила Панчо очень удивился, когда дон Вилфредо — встрепанный, красный и без парика, повел герцога дель Астра на чердак — в святая святых. Дон Вилфредо не звал на помощь, но охранник заподозрил неладное и преградил путь.

— Посторонись, псарь, — посоветовал ему Хоэль с улыбкой, не предвещающей ничего хорошего. — И сучку свою убери. Я страх как не люблю сучек.

Панчо никогда не отличался смекалкой, но что-то подсказало ему, что лучше бы не связываться с герцогом, про которого много чего болтали. С другой стороны — платили ему не за сообразительность. Поэтому он, помедлив секунду, приспустил собачий поводок:

— Полегче с хозяином, а то собаку натравлю.

Дон Вилфредо посмотрел на него с такой надеждой, что охранник понял — дела плохи, надо действовать, и отпустил собаку.

Сука полетела, как стрела, захлебываясь лаем и слюной, и прыгнула, пластаясь в воздухе, и сразу метя в горло. Дон Вилфредо дико завизжал, закрываясь руками, но Хоэль одним движением отшвырнул его в сторону и кулаком ударил собаку в нос. От удара сука улетела на добрых пять шагов и позорно сбежала, не обращая внимания на свист Панчо.

— Я же предупреждал тебя, псарь, — сказал Хоэль скучающим тоном, направляясь к Панчо и разминая на ходу пальцы.

Тут Панчо проявил невероятное движение мысли — он не стал дожидаться, пока господин герцог до него доберется, и сбежал следом за побитой собакой. Проводив его взглядом, Хоэль помог банкиру подняться. То есть попросту взял его за шиворот и вздернул на ноги.

— Человек умный, а дураков держишь. Вот если бы тебя собака покусала, разве было бы хорошо? — читал он нравоучения дону Вилфредо, пока поднимались на чердак по винтовой лестнице. — Да и мало того, что слуга дурак, еще и охранник никакой. Если меня — благородного дона, верного слугу короны испугался, то что будет, вздумай на ваш банк напасть Амарго Парго?[1] Эх, вот как ты охраняешь денежки клиентов

Нужные документы нашлись на чердаке, запертом на пять хитрых замков. Устроившись прямо на сундуке, где лежали долговые расписки, облигации и договоры, Хоэль долго и внимательно читал завещание покойного коннетабля дель Астра, первый брачный договор, второй, третий

— Поправь-ка меня, если я ошибаюсь, — обратился он, внимательно все изучив, — получается, что все состояние дель Астра оставил дочери? Ни гроша жене?

— Дон Балтасар очень любил дочь, — скорбно подтвердил банкир. Сейчас он растратил всю свою профессиональную учтивость и выглядел жалко — щеки обвисли, взгляд был затравленный, а больше всего его пугал перочинный ножик, которым Хоэль для удобства чтения водил по строкам.

— Любил — это одно, а вот обделить жену — другое.

— Донна Флоренсия сама попросила его об этом, — тут же объяснил банкир. — Она не хотела, чтобы в народе ее называли злой мачехой, укравшей кусок хлеба у бедной сиротки.

— Бедной сиротку точно не назовешь, так что пару караваев могла бы стырить без угрызений совести, — Хоэль ткнул пальцем в цифру внушительного размера и спросил: — Вот это, если я понимаю, счет в золоте, что хранится в банке?

— Вы верно поняли, — ответил дон Вилфредо с таким видом, будто у него разом разболелись все зубы.

— Ну что, очень даже неплохо, — одобрил Хоэль. — А вот здесь интересная приписочка в завещании — все капиталы принадлежат герцогу дель Астра. Это как? Сколько бы ни было денег у доньи Катарины, все получает ее муж? И только после его смерти деньги достаются ей? Ты врал мне, значит

Банкиру пришлось признать и это. Минут пять Хоэль просвещал его на тему, что лгать клиентам нехорошо, и дон Вилфредо, умывшись потом и слезами, поклялся, что не скажет больше ни слова лжи.

— Так я сейчас знатный богач? — спросил Хоэль, возвращаясь к документам.

— Вашей светлости очень повезло, — кивнул дон Вилфредо.

— А теперь покажи расходы.

Банкир сделал вид, что не понял, и пришлось потратить еще около пяти минут на разъяснения. По их результатам дон Вилфредо — поскуливая и утирая рукавом кровь из царапины на ухе — быстро нашел выписку по счетам и особое письмо, написанное донной Катариной. Причем, письмо лежало в общих документах, а вот расходы находились совсем в другом месте — в небольшой шкатулке, припрятанной в углу.

Хоэль присвистнул, когда изучил документы:

— То есть, моя душечка-жена разрешила мачехе снимать деньги со счета в любое время и в неограниченном количестве?

— Вы же видите, здесь подпись и печать герцогини, — заблажил банкир.

— Точно не подделка? — уточнил Хоэль и получил пылкие заверения, что донна Катарина, проникшись бескорыстием мачехи, собственноручно написала данное разрешение и настояла, чтобы семья донны Флоренсии имела такой же доступ к деньгам, как и она сама.

История нравилась Хоэлю все меньше и меньше. Он просмотрел длиннющий список расходов и вынужден был признать, что донья мачеха взяла больше двух караваев — гораздо больше, и выбирала золото со счета регулярно, не особенно ограничиваясь по суммам. Что значили десять серебряных монет по сравнению с расходами за последний месяц: сто золотых пошли на наряды для донны Флоренсии и ее дочери, еще пятьсот — на аренду дома на центральной площади в столице, как раз напротив королевского дворца, и триста — на оплату прислуги в количестве двадцати человек. Особым пунктом шли покупки породистых коней (два раза в год), уплаты по неким счетам, обозначенным, как «вынужденные» и поездка всем семейством (разумеется, без донны Катарины) на юг, к горячим источникам.

Он дочитал и преспокойно сунул записи себе за пазуху, не обращая внимания на робкие попытки дона Вилфредо получить назад свое сокровище.

— Заберу на всякий случай. Память у меня плохая, подзабуду — прочитаю, — пояснил Хоэль банкиру. — А насчет вот этого — он повертел в руках разрешение Катарины на выдачу денег со счета и разорвал его на клочки.

— Что вы наделали?! — возопил банкир, хватаясь за голову.

— Считай, что распоряжение жены я аннулировал, — сказал Хоэль, растирая клочки почти в пыль. — Это мои деньги, и я не позволю тратить их по пустякам. С этого дня деньги снимаю только я.