Четвертый брак черной вдовы

— Хорошо, — дернула она плечами. — Только вас в Тьерге знает каждая собака. Завтра же по городу разнесут, что герцог и герцогиня дель Астра болтались с простолюдинами, на площади.

— Но вас-то не узнают, — не остался он в долгу. — Если ссудите мне на вечер шапку и камзол, то и я буду почище, чем в маскараде.

Катарина закусила губу, смерив его взглядом с головы до ног, а потом усмехнулась:

— Что ж, пойдемте.

В конце концов, почему бы и нет? Появиться на представлении в сопровождении мужчины, мужа — не так опасно. В прошлый раз к ней пристали подвыпившие торговцы, и пришлось спасаться бегством. Зачем рисковать лишний раз?

Проводив Хоэля в свою спальню, Катарина открыла сундук, где лежала одежда бедняги Анджело, которую надо было давно пожертвовать церкви, но дело это все откладывалось.

— Выбирайте, — указала она, и Хоэль заглянул в сундук, потирая подбородок.

— Вот то, что нужно, — он вытащил простую черную куртку, которую третий муж Катарины надевал, отправляясь на прогулку верхом, и достал черный платок. Спрятав шевелюру под платком, Хоэль сразу стал похож на испанского пирата, только золотой серьги в ухе не хватало. Нахлобучив соломенную шляпу, он совершенно преобразился. — Ну как вам, кошечка? — он оглядел себя в зеркало, очень довольный, и Катарина хихикнула, не сдержавшись.

— Идемте уже, — поторопила она, стараясь не показать, как позабавило ее это переодевание. — Представление скоро начнется, а я люблю смотреть из первых рядов.

Они вышли из дома никем не замеченные, пробежали по кривым улицам Тьерги и вынырнули из крохотного переулка на главную площадь. Совсем недавно здесь собирались повесить дона Хоэля Доминго, прозванного Драконом, а теперь горожанам предстояло другое, не менее захватывающее зрелище.

— Де ла Васо — большой шутник и кутила, — рассказывала Катарина мужу, взяв его за руку, чтобы не потеряться в толчее. — Все мои знакомые донны влюблены в него, хотя некоторые, скорее, палец себе отрежут, чем в этом признаются. Но признаются или нет — а песенки его напевают, и совсем не прочь, чтобы он сам пропел их под окнами.

— Бабник, значит, — проворчал Хоэль.

— О, я бы сказала — дамский угодник, — засмеялась Катарина. — Он парень не промах, если судить по стихам!

— Вы в него тоже влюблены? Как ваши знакомые доньи?

Катерина покраснела, но постаралась сохранить шутливый тон:

— Благородная донна никогда не признается, что влюблена в кого-то, кроме своего мужа.

— Надо же, — пробормотал Хоэль, посмотрев на нее как-то странно.

Этот взгляд смущал, пугал и волновал, и Катарина поспешила сменить тему:

— Пьеса, которую мы будем смотреть, она новая. Поэтому столько народу. Приезжают даже из других городов. Будьте уверены, даже важные господа придут поглазеть.

— Зачем вам прятаться? — спросил Хоэль. — Мы могли бы приехать сюда открыто.

— Нет-нет, этого точно делать не стоит, — возразила Катарина, — дело в том, что, — она поманила Хоэля, заставляя наклониться, и поведала ему на ухо: — Дело в том, что шутки дона де ла Васо иногда очень фривольны, и слушать их благородным дамам не полагается.

— Будь он грубияном, вам бы не понравилось.

— И вольности можно говорить изящно, — ответила Катарина, ловко минуя прохожих и проплывая между людьми, заполнившими площадь, как юркая рыбка между камнями.

До представления еще оставалось около четверти часа, и чтобы скрасить ожидание, Катарина купила себе и мужу по горячей вафле, которые жарили торговцы на переносных жаровнях. Для себя Катарина выбрала с вишневым вареньем, а для Хоэля — вафлю с начинкой из квашеной капусты, тончайших ломтиков сала, грецких орехов и кусочков голубого сыра.

— Мне стыдно вас объедать, — признался Хоэль, — но я все отдам со временем, не беспокойтесь

— Ешьте уже, — добродушно подтолкнула его локтем Катарина.

Неужели, он думает, что она станет требовать с него несколько медяков за уличную еду? Сегодня праздник, и все должны быть довольны и радостны.

Супруги устроились возле фонтана, уплетали вафли и глазели по сторонам — всюду были нарядные мужчины и женщины, многие в масках и старинных костюмах, торговцы и цыганки шныряли по толпе, предлагая свои товары — одни сласти, лакомства и питье, а другие — услуги иного рода. Катарина искоса посматривала на мужа. Какой он, все же, красивый. Высокий — возвышается над всеми на целую голову. Сейчас его лицо уже не было таким исхудавшим и изможденным, как перед казнью, и Катарина не могла не отметить, благородство черт, горделивую осанку Ах, если бы ее муж еще рта не раскрывал!

Она подавила вздох и доела вафлю, вытерев пальцы платочком.

И все же — красив. Очень. И женщины смотрят на него беззастенчиво, завлекательно улыбаясь.

Словно в ответ на ее мысли, Хоэля тут же попыталась взять в оборот миловидная, молодая еще цыганка — красивая яркой, южной красотой, смуглая, с алым цветком в массе черных кудрей.

— Хочешь, Нана погадает, красавчик? — спросила она развязно, выпятив бедро и уперев в него кулак. — Нана умеет гадать и берет недорого.

Говоря так, она скользнула по Хоэлю взглядом — сверху вниз, оценивающе, одобряюще, чем сразу взбесила Катарину. Нет, это не ревность, напомнила она себе, но хоть какие-то приличия должны быть даже у дикарей. Она еще крепче сжала руку мужа и повела его прочь, поближе к сцене.

Цыганка расхохоталась, показав белые, как чищеный миндаль, зубы:

— Первый раз вижу, чтобы дракона вели на ленточке, как ягненочка!

И Катарина, и Хоэль обернулись одновременно — резко, с раздражением — куда только делось праздничное настроение. Катарина смотрела на цыганку пристально, с неприязнью — неужели, узнала дона Дракона? Ах, следовало бы и ему надеть маску!

Хоэль дожевал остатки вафли и — к ужасу Катарины — быстро облизнул пальцы.

— Иди-ка своей дорогой, — бросил он цыганке. — Не доверяю я вашему племени, — а потом обернулся к жене: — Держите кошелек покрепче, кошечка, иначе обчистят — и не заметите.

— Какой недоверчивый, — усмехнулась цыганка, — у тебя и счастья нет, потому что ты никому не доверяешь. Дай грошик, Нана тебе всю-всю правду расскажет, — она подошла к Хоэлю почти вплотную, так что можно было без труда нырнуть взглядом в глубокий вырез пестрой кофты, из которого торчали груди — высокие, круглые, как апельсины, и такие же золотистые от загара и смуглоты. — Драконьи глаза смотрят вдаль зорко, очень зорко, — продолжала цыганка нараспев, полуопуская ресницы, — только того, что рядом — не замечают. Смотри не вдаль, смотри рядом, а то потеряешь свое счастье

— Благодарю, но в предсказаниях мы не нуждаемся, — перебила ее Катарина, доставая медяк и протягивая цыганке. — Оставьте нас в покое.

Цыганка обернулась к ней так стремительно, что золотистые груди упруго колыхнулись, и это взбесило Катарину еще сильнее.

— Возьмите деньги и оставьте нас, — повторила она твердо, но цыганка словно ее не услышала.

— Ты, донья, тоже прячешься, — насмешливо сказала она, небрежно забирая из руки Катарины монетку и засовывая ее за широкий пояс.