Четвёртый прыжок с кульбитом и портфелем

Нет, так дело не пойдет. Если кто не знает, лучший глушитель женских припадков - это я. Потому как несложно мне переключать женское внимание с одной проблемы на другую, тем самым купируя первую.

– Вера, никогда не задавал тебе неприличных вопросов, - я тихо вздохнул.
– Сейчас задам.

Злые слезы высохли вмиг, припухшие карие глаза удивленно уставились на меня. Нина со своей бутылочкой сока тоже замерла. Я ее перехватил, чтобы напиться вволю:

– У тебя дома есть бар?

Вроде простой вопрос, а поставил девчонку в тупик.

– Конечно, - нахмурилась она.

– Там мама целую батарею бутылок затарила.

– А что именно?

– Ну, в этом плохо разбираюсь. Водка, вино всякое, виски, бренди, шампанское, вермут, граппа... Это такой итальянский самогон.

– Понятно-понятно, что еще?

– А зачем тебе?
– Вера прищурилась с подозрением.

– Как зачем? Пить охлажденным. Чем еще заниматься долгими зимними вечерами?
– удивился я вопросу, и тут же ответил на него: - Предаваться размышлениям у камина.

– У камина?
– Вера слегка оторопела.

А я перешел к делу:

– Боль тебе снял, энергетические каналы частично почистил. Так что с тебя две бутылки. Да ты лежи! На месте потом разберусь, сам выберу.

– А почему две?
– вкрадчиво молвил Коля.

Оказывается, он успел вернуться. Мне оставалось только плечами пожать:

– Так мы с Нюсей трудились. Как ни крути, а долг платежом красен.

– Но-но, - вылез поближе Коля.
– Что за грабеж? Разводишь ребенка несмышленого на ровном месте. Ишь, чего вздумал! А бар этот, между прочим, приданое моей невесты!

Не вдаваясь в дискуссию, я прилег на кровать Нины, отдохнуть немного. Лишь рукой махнул примирительно. Пусть говорят, отвлекают девчонку от дурных мыслей. Нюсе только моргнул, и та принялась шептаться с Верой, видимо, по пупочной проблематике. А Коля, подсев к Нине, потребовал ответа:

– Милая, ты же забрала из дома личные вещи... Я помню. И сам видел сумку, которую Антон еще черти когда сюда притащил.

– Забрала, - согласилась она в недоумении, открывая новую бутылочку сока.
– А что не так?

– А бар бросила?
– возмутился Коля.

– Да кому он нужен, - удивилась Нина.
– Дело большое. Красивые бутылки на подарки из-за границы перла, только дарить теперь некому.

– Эгоистка бессовестная, - вынес Уваров приговор.
– Только о себе можешь думать. А как же я? Мне подарки самому пригодятся. Ладно, одну бутылочку нахалу отдам, так и быть.

– Вера, а когда тебе разрешат вставать?
– вроде бы негромко задал вопрос, а в комнате сразу наступила тишина.

– Нескоро. Доктор сказал, будет еще одна операция, - Вера всхлипнула, давясь слезами.
– Проникающее ранение бедра, сказал, это подлая штука. Но мне повезло, имплантат вставлять не пришлось. Так что жить буду. Только ходить с трудом. И еще доктор сказал: очень хорошо, что я не замужем. С таким ранением рожать нельзя.

– Ты собралась рожать, доченька?
– ахнула Нина.
– Какие могут быть роды, когда свадьбы еще не было!

– Теперь ничего не будет...

– у Веры начиналась новая истерика.
– Ни родов, ни свадьбы! Кто такую хромую корову возьмет?

Я поднялся, чтобы присесть рядом:

– Ну и дурочка. Возьмут, не возьмут... Ерунда это все. Главное в женщине не ноги.

– А что?
– она замерла.

Впрочем, заинтересовались все, и Нина, и особенно Анюта.

– Глупая моя, главное в женщине - борщ. Запомни, это самое важное. А сейчас расслабься, мы с Анечкой налепим тебе белых латок. Фирма гарантирует, будешь ты у нас как новенькая...

Нюся сжимала дырки в ауре, я клеил белые заплаты. Управились вовремя - в палату явился лысый доктор с процедурной медсестрой. И немедленно выгнал нас из помещения, вместе с Колей Уваровым.

– Что это такое?
– сказал он строгим голосом.
– Чтоб духу вашего здесь больше не было! Днем привезут бабушку, так что это закрытая зона. Катя, после процедур озадачь Клаву проветрить, сделать влажную уборку, бактерицидный свет включить. А вы, Ниночка, после лечебной гимнастики, проследите. Нам здесь проходной двор не нужен. И еще. Катя.

Плакаты на двери развесь, те, что Минздрав рекомендовал: «Просьба на пол не плевать».

**********

Выжатым лимоном я свалился на койку, и сразу заснул с устатку.

Очнулся днем, когда Нюся подсунула мне какую-то мерзкую кашу. Скосил взгляд - пустая тарелка белела на тумбочке. Значит, Антона уже покормили. Парень лежал бледный, с закрытыми глазами. Ощущался он четко, и страдал человек не от боли, а от тоски. Что ж, бывает. Тут помощники не нужны, в жизни надо и через это пройти.

Спиной ко мне, над ним наклонилась Алена. Подол халата закрывал парня, зато картина открывалась невероятно изящная - бедра переходили в тонкую талию умопомрачительным изгибом. Не всякий художник взялся бы перенести на холст этот кормовой подзор.

– Ну-ка, мальчик, давай уточку уберем, - журчала Алена.
– Вот молодец! Арбузика покушали, оно и выходит. Пусть. Это хорошо, болезни вместе с этим тоже уходят. А теперь порядок наведем...

– Что ты там все время намываешь?
– с подозрением поинтересовалась Анюта, прилаживая мне капельницу.
– Чуть ли не каждый час с тазиком летишь.

– Свое добро надо содержать в чистоте, - назидательно ответила Алена.
– Чистота - половина здоровья. Об этом даже поэт сказал.

– Чего сказал?

– «Надо, надо умываться по утрам и вечерам, а нечистым трубочистам стыд и срам», - продекламировала она.

– И в честь чего эта труба стало твоей?
– хмыкнула Нюся.
– С какой такой радости? Вьешься вокруг нее, будто акула за Хемингуэем.

– Так он сам не может, а мне не сложно, - Алена захлопала глазками.
– Я и Антона Михалыча помыть могу.

– Вот уж нет! Свое добро сама отмою, - Анюта грозно засопела, крылья носа затрепетали. Руку она зачем-то положила мне на живот.