Четыре – число смерти

– Я не имел удовольствия слышать об этом человеке раньше, – вежливо произнёс Чжень, чуть склоняя голову в почтительном жесте. – Он местный ван или сяо-вэй?

Чженю пришлось пройти по тонкому канату между ложью и вежливостью. Он точно знал, что никакого вана – то есть, князя, Ляна не существует. Ши-Даоань заставил его выучить имена и фамилии всех ванов, что служили династии Хань. Так что, если Лян и был кем-то значимым, то только сяо-веем, то есть, генералом. Однако, существовал ещё шанс, что господин Лян был просто местным разбойником. А разбойники очень любят, когда к ним обращаются “ван”. Охотник Бяо в ответ рассмеялся.

– Нет, монах! – мужчина закинул топор на плечо. – Господин Лян всего лишь отставной я-цзян, но он вернулся домой и собрал нас, и обучил нас, и помогает отбиваться от местных…

Бяо пожал плечами, задвигал челюстями так, словно подбирал правильные слова.

– Грабителей? – учтиво подсказал Чжень. Он понятия не имел, отягощает ли сейчас свою карму этим разговором. Правильная речь была необходима следующему Пути, но где заканчивалась учтивость, и начинался обман, юноша прямо сейчас определить не мог.

– Верно, верно, – рассмеялся Бяо. – Грабителей. Я уже послал гонца господину Ляню, так что будет кому встретить степных чудовищ.

– Много ли у вашего господина людей?

– Чуть меньше полутысячи, – ответил охотник. Местные, между тем, начали потихоньку расходиться. Большая часть стволов была уже готова к тому, чтобы спустить их с сопки и запрудить реку. – Должно хватить, чтобы отбиться, если правильно их организовать.

– Не думаю, – спокойно ответил Чжень. – Но вы можете попробовать. Всё равно ведь не согласитесь отступать дальше на юг.

Бяо задумчиво кивнул. Кто из охотников закричал. Чжень, ещё до того, как услышал крик, словно бы кожей затылка почувствовал опасность. Он развернулся, перенося вес с пятки на носок и поднимая голову к небу. Дюжина крылатых чудовищ неслась над вершинами деревьев.

– Луки хватайте, – закричал Бяо, уже натягивая тетиву. Остальные охотники, кто брался за оружие, кто прятался за брёвнами. Чжень успел заметить, что дюжина костяных арбалетов направлена на него одного, а затем услышал тихие щелчки, почти одновременные, без малейшей паузы между ними. Он прыгнул вверх, но Саранча ждала этого. Три болта вонзились в землю, два в пень рядом с юношей, три просвистели слева от него. Ещё три он отбросил в сторону рукой, но один вонзился юноше в грудь. Паника и боль обожгли разум ученика монаха, страх словно таран ударил в дубовые ворота его разума. Благословенное состояние полного пренебрежения дрогнуло, задрожало, за этими воротами. Но Чжень уже привыкал. На его теле уже было больше шрамов от костяных снарядов и лезвий, покрытых едкой слизью, чем юноше было лет. Ученик монаха запрыгнул на сосну, взбежал по стволу вверху, направляя ци в ступни и цепляясь ими за кору. Охотники ответили множеством стрел. Несколько десятков вонзились в одно из чудовищ. Как безо всякой команды со стороны Бяо они так слаженно поразили одну цель, Чжень не понял, но он и не желал размышлять об этом. Состояние пренебрежения, чистый и пустой разум, не позволяли ему думать о таких вещах. Были только его ноги, отталкивающиеся от ствола дерева, и неумолимо приближающаяся Саранча, перезаряжающая костяной арбалет.

Чудовище, пронзённое множеством стрел, упало прямо на поваленный ствол дерева и плохо обрезанный сук вонзился ему в спину. Сук выскочил из груди твари, орошая траву и хвою вокруг потоками едкой, бесцветной крови. Бяо сразу же подскочил к Саранче и размозжил её хрупкий череп дубиной. Два арбалетных болта вонзились ему в горло через мгновение после этого. Глаза и уши господина Ляна захрипели, кровь полилась из его рта. Чжень видел это, но сожаления не отравили его разум. Юноша уже взлетел в воздух и его пятка вонзилась в морду Саранчи. Захрустел хитин. Несколько стрел просвистели мимо, арбалетный болт воткнулся в спину убитого Чженем чудовища. Юноша использовал тело как щит, продолжая лететь вверх. И тогда он посмотрел на северный берег, и дубовые вороты пренебрежения распахнулись. Чжень испугался, и паника схватила его за горло стальными когтями.

По северному берегу шла Саранча. Тысячи шестилапых чудовищ шли вперёд, и рядом с каждым понуро плёлся ещё живой человек. Рыбаки и крестьяне, охотники и солдаты Цысиня, шли вместе с ними, одним потоком. Над неисчислимым множеством Саранчи роились их крылатые братья. Перед собой чудовища гнали домашний скот, захваченный у крестьян. Когда стволы деревьев скатятся с сопки, вода унесёт с собой всех. И людей, и чудовищ, без разбору. Полтысячи воинов господина Ляна, даже если успеют подойти в течении часа, не смогут удержать сопку. Чжень опустился на макушку сосны тогда же, когда его сердце опустилось к желудку. Юноша часто дышал, и покой покинул его. Арбалетный болт вонзился ему в грудь, а Саранча вокруг ликующе затрещала.

Игра Жабы не может научить бессмертию. Ни одна игра не научит человека обманывать смерть. Но снаряды Саранчи были маленькими, а тетивы их луков и арбалетов были вытянутыми жилами их жертв. Болты застревали в костях, но убивала едкая слизь, которой чудовища смазывали свои снаряды. Слизь, к которой тело монаха уже привыкала. Волна боли окатила его с головы до ног, горечь на языке вернула его в жестокий, реальный мир. Юноша закрыл глаза, разводя руки перед собой. Ветер ласково коснулся его раскрытых ладоней. За деревом и ветром, всегда следовали пламя и жар, пять элементов сменяли друг другу непрерывно и ежесекундно, и пока крутилось вечное колесо, Чжень обретал покой. Вновь зазвенели тетивы из жил, но в этот раз отравленные болты были рассечены ладонями юноши и упали на землю.

Чжень мог только отдать местным охотникам приказ толкать брёвна, пока он сам будет сражаться с чудовищами в воздухе. Это был единственный возможный выход, потому что спасти людей, идущих с Саранчой, было невозможно. Чжень итак давно считал их съеденными, но сейчас, видя измученные, уставшие и голодные лица крестьян и солдат, он понял, как страшно ошибался. Саранча становилась всё хитрее и хитрее. И несмотря на то, что спустить стволы деревьев в реку было самым мудрым решением, оно противоречило правильному намерению. Чжень итак отяготил свою карму настолько, что и не надеялся выйти из круга перерождений после этой жизни. Чжень, итак прекрасно осознавал, что после смерти сам станет Саранчой. Чжень итак слишком далеко ушёл от любви ко всем живым существам. И всё же, он отягощал свою карму и откладывал своё перерождение для того, чтобы спасти крестьян, солдат, богатых купцов и лихих разбойников. Юноша поймал очередной болт, отбросил его в сторону и заскользил по верхушкам сосен и сосен. Саранча продолжала стрелять, когда Чжень закричал местным:

– Когда в реку упадёт отсечённая голова, толкайте брёвна!

Охотников упрашивать не пришлось. Они сразу же начали готовить тяжелые стволы деревьев к спуску с сопки. Чженю было уже все равно. Он закрыл глаза, не наслаждаясь и не пугаясь потокам ветра, бьющим его по лицу. Его ноги вошли в воду, подняли брызги, а затем ушли глубже, пока не коснулись дна. Сердце Чженя билось также размеренно и тихо, когда река приняла его полностью. Ученик монаха открыл глаза. Благостное состояние полного пренебрежения пришло к нему, стоило юноше вспомнить о Пути и сделать верный шаг. Чжень привыкал к темноте и медленно шёл по дну. Никаких звуков не было. Болты уныло вонзались в беспокойную реку, и медленно опускались на дно. Едкая слизь расплывалась белёсым пятном. Чжень осторожно оттолкнул в сторону старого рака, чтобы не наступить на него. Тьма не была беспросветной, но ориентироваться всё равно было тяжело. Юноша не обращал на это внимание. Он уже итак концентрировал своё внимание на двух вещах сразу – шагах и дыхании. На одно дело больше, чем нужно. Пройдя почти ли, Чжень понял свою ошибку. Но он не стал корить себя за неё, зачем хвататься за третье дело? Юноша остановился, выпустил из себя ещё немного воздуха, подивился медленно поднимающимся к Саранче пузырькам, и зашагал дальше. По одному делу за раз.

Когда над головой стало чуть светлее, а дно начало подниматься, Чжень снова закрыл глаза, чтобы срезать самые первые побеги волнения. Он не думал об успехе, не задерживал своё внимание на пустой надежде или на мыслях о победе. Юноша лишь следовал пути. Он оттолкнулся от дна, вылетел из реки и уже в воздухе нашёл себе жертву. Высокая, мускулистая особь, опирающаяся помимо четырёх мощных задних лап на украшенное золотыми павлинами гуань-дао. Чудовище легко взмахнуло тяжелым стальным лезвием, насаженным на длинное деревянное древко. Древко у основания также было украшено золотым павлином. Чжень не узнал гуань-дао, но понял, что столь богато украшенное оружие могло принадлежать лишь генералу Цысиню. Надо полагать, уже покойному.

Пятка Чженя встретилась с древком, по берегу разнёсся треск дерева. Затем юноша приземлился в мокрый песок и ноги его увязли по щиколотку. Саранча отбросила в сторону расколотое древко. Обломок гуань-дао в его лапе теперь больше походил на уродливый мясницкий тесак. Саранча легко могла управиться и с таким нелепым оружием. Теперь Чжень узнал и руки чудовища. Сильные, мускулистые, лишенные хитина, украшенные множеством шрамов. Это были руки человека, уже победившего однажды ученика монаха. Саранча забила в барабаны.