Четыре года в Сибири

Мой хозяин, которому Игнатьев был должен за товары, прежде всего, за водку, настаивал на оплате. Движущей силой этого требования был я. Должнику давали срок в три дня, и если он не платил, то на него нужно было подавать судебный иск.

К вечеру следующего дня внезапно появляется Игнатьев. Он с гордым выражением лица предлагает мне коробку сигарет. Кто знает, с какими трудностями он их достал. Я их, тем не менее, возвращаю назад, замечая, что я курю другую марку.

– Вы пришли ко мне, чтобы занять у меня денег. – такими словами встречаю я его. Он вздрагивает.

– Вы ошибаетесь, я не нуждаюсь ни в каких деньгах, – говорит он дерзко.

– Тогда я сожалею, что не смогу вам ничего предложить. Вы сами уже видели это и обшарили мою квартиру вдоль и поперек, так что вам известно, что я еще не готов к приемам гостей.

– Я хотел только посмотреть, что вы делаете. Не забывайте, что вы подозреваетесь в шпионаже. Я советую вам быть осторожным. У меня есть право обыскивать вашу квартиру днем и ночью.

– Вы это уже снова доказали.

Он уходит, не прощаясь. Шагает неуверенно, как будто он хочет обернуться.

На следующий вечер он возвращается. Взволнованный и сильно вспотевший.

– Вы могли бы одолжить мне деньги? – затравленно выпаливает он сходу.

– Нет!

– Почему нет?

– Потому что я принципиально не ссужаю деньги!

– Я вам их непременно верну. С процентами и сложными процентами. Сколько процентов вы хотите получить? Внезапным движением рукой Игнатьев стирает пот у себя со лба.

– Игнатьев, вы же никогда не возвращаете свои долги.

– Я даю вам мое честное слово, что заплачу.

– Я не верю в это!

– Но я должен получить деньги, они непременно мне нужны.

– Вас здесь достаточно хорошо знают, займите, все же, где-то в другом месте.

– Никто не дает мне больше! Я уже всюду был. Его рука беспокойно трет лоб, скользит по растрепанным волосам. Воротник его мундира, кажется, стал ему вдруг ужасно тесным. – Вы должны одолжить мне деньги, господин Крёгер, пожалуйста, я должен непременно получить их, чтобы оплатить срочные долги, вы понимаете?

Я подхожу к окну, оставляю его стоять.

– Я наверняка мог бы быть полезен вам, вероятно, даже очень полезен, этого нельзя знать... Его голос дрожит. – Я обещаю и клянусь всеми святыми, что больше не буду делать обыск у вас.

– И я должен поверить вам? Вам?

Я подхожу к нему и достаю деньги из кармана.

– Я принципиально не ссужаю деньги, но я хочу подарить их вам. Я не хочу ничего получить назад от вас, понимаете?

Я кладу деньги на сундук, который заменяет стол в моей квартире. Игнатьев всеми пальцами проводит по волосам и таращится на деньги, как будто хочет их проглотить. Медленно, очень медленно я выписываю расписку.

– Так. Сколько вы хотите иметь? – спрашиваю я тогда.

– Сто рублей! Рука писаря с грязными ногтями уже твердо цепляется за купюру.

– Постойте! Его рука испуганно отпрянула. – Я вовсе не думал дарить вам так много денег... Исключено.

– Тогда дайте мне пятьдесят рублей.

– Но, Игнатьев, это – это же больше вашего месячного жалования. А ваш карточный долг, 196 рублей?

– Да... нет..., но... Его голос становится хриплым. Он жаждет денег. На купюрах лежит мой кулак.

– Я дам Вам двадцать пять рублей.

– Да! Дайте, дайте мне денег! – теперь он визжит.

– Сначала подпись, затем деньги.

Не глядя на расписку, его дрожащая рука летит над бумагой.

Он подписал смертный приговор!

Он выбегает на широкую грязную улицу и исчезает в темноте.

На следующий день мой хозяин говорит мне с досадой:

– Барин, вы мне не поверите, сегодня Игнатьев выплатил мне часть своего долга. Он был совершенно пьян. Хотел бы я знать, что за идиот снова ссудил ему деньги. Я с удовольствием задушил бы этого типа своими собственными руками!

– Спокойно предоставьте это мне, – отвечаю я и оставляю мужчину озадаченным.

Когда я позже захожу в лавку братьев Исламкуловых, мне навстречу с радостью выбегает Фаиме.

– Петр! Представь себе, Мохаммед прислал телеграмму, он прибыл в Петербург и говорил с Ахмедом. Вот, читай сам.

Я сгибаюсь над ее руками и целую их. Потом я читаю телеграмму, о дословном тексте которой мы договорились заранее.

– Я, к сожалению, вынужден помешать вам..., некоторое время позже звучит за нашей спиной хриплый голос.

Я оборачиваюсь. Передо мной стоит Игнатьев, мы не услышали, как он вошел.

– Я должен поговорить с вами.

– Пожалуйста.

– Не здесь, снаружи.

– Проходите вперед. – Извините меня, пожалуйста, Фаиме.

Мы выходим из магазина. Солнце сияет. Игнатьев долго вытирает ладонью пот со лба. Он очень возбужден.

– Я же подписал вам долговое обязательство на двадцать пять рублей, – говорит он вполголоса.

– Нет, вы этого не делали, – невежливо отвечаю я.

– Вы что, думаете, я был пьян? Я точно это знаю.

– Если вы сами не знаете, что подписываете, тогда вам лучше всего было бы сразу уйти на пенсию.

– Это вас не касается! Я хочу знать, что я подписал! Я должен знать это! – Вы меня... – Он останавливается, мой взгляд предостерегает его.

– Пожалуйста, покажите мне, все же, мою долговую расписку, я вас прошу, – произносит он примирительно.

– Вы не подписывали долговую расписку. Вы только подтвердили, что получили от меня двадцать пять рублей в подарок.

– Да, но это же бессмысленно! Зачем вам было нужно подтверждение этого? Если что-то дарят, то расписка ведь не нужна?

– Верно, она не нужна, но как раз в этом случае я хотел получить ее.

– И что вы намереваетесь сделать с моей подписью? Глаза Игнатьева напряжено ищут ответ на моем лице. – Если я верну вам деньги, вы тогда вернете мне эту проклятую расписку?

– Вы же сами говорите, что она бесполезна.

– Вы вовсе не знаете, что означает проклятая бумага для меня. Вы совсем не понимаете этого!

– Правда? А что, если я, все же, понимаю...?

Невыразимая ненависть вспыхивает в глазах мужчины. Он стоит согнувшись. Он хочет вцепиться мне в горло.