Четыре грани финала

Он захрипел. За горло он меня схватил сразу обеими руками, и потому не сумел отреагировать, когда я подняла руку с осколком стекла и ударила его в шею.

Всю отсутствующую силу заменила ненависть. Он разрушил мой мир и не только не хотел извиниться, но и планировал разрушать далее. Другого выхода не оставалось.

Папа отпустил меня, попробовал схватиться за обломок, но лишь сдвинул его и захрипел. Он зашагал назад, продолжая держаться за стекло, врезался в стену и как-то резко обмяк, сполз вниз. Руки перестали сжиматься и бессильно опустились на землю, голова безжизненно наклонилась.

Я же кашляла, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха едва не сломанным горлом. И потому услышала маму лишь когда та завизжала. Она засуетилась вокруг папы, но быстро поняла, что уже поздно.

И посмотрела на меня.

А я посмотрела на неё.

Смотрела и вспоминала, как она убеждала врачей, что это я сама неудачно ударилась рукой об стену. Что я упала с лестницы. Что я вреазалась в столб. Вспомнила, как она с добрым шёпотом просила меня делиться с ней секретами, а потом рассказывала о них папе, и папа всегда злился на эти секреты. Как она всегда казалась милой и говорила, что мы две подружки, но никогда не защищала меня. Как она тоже меня ругала, точно так же, как папа, и порою распаляла его своими скандалами, а затем отходила в сторону и улыбалась. Как постепенно перестала притворяться, устраивая скандалы по любому поводу.

Мама рванула в комнату. Я подскочила к телу, вытащила осколок и побежала следом. Запоров никаких не было, и она только успела схватить телефон, как стекло вошло ей в бок.

Мама закричала, и я ударила её в живот; она выплюнула струйку крови и замолчала.

Временно замолчала.

И потому я ударила её в грудь, чтобы наверняка.

Бабушка вновь заорала из соседней комнаты, но теперь кровать заскрипела. Она опять подумает только о себе, опять будет игнорировать то, что происходит с её внучкой, лишь бы ей было хорошо.

Я зашла в комнату как раз когда она распрямилась. И вновь ударила в живот.

Этого оказалось достаточно.

Я посмотрела на запачканные кровью простыни, выронила порезавший руки осколок и вернулась к ноутбуку.

Я не смогла его включить.

Он просто не загорался. Просто умер.

Умер… да. Все умерли. Вся моя жизнь окончена.

Соседи наверняка вызвали полицию, пусть даже сейчас уже почти два часа ночи. Два часа? А ведь сегодня уже тридцать первое августа.

Раньше моя жизнь тоже заканчивалась тридцать первого августа. Первое сентября — иди в школу и университет. Иди к издевательствам, обидной кличке и одиночеству. Иди к осознанию, что ты не понимаешь написанного на лекции. Иди к очередным поводам оскорблять и заявлять, что я сама виновата.

Как сейчас, например, я сама виновата.

Я вернулась в комнату мамы и открыла окно. Сирен не слышно, но это наверняка временно. Или они подъедут тихо, да, зачем им сирены.

Даже если у меня на горле проступят синяки — никто не оформит как самозащиту. Папа, мама и бабушка уважаемые члены общества, со знакомствами, связями и репутацией. Я определённо сама виновата и буду признана виноватой. Но я не переживу тюрьму. Вдалеке от радости вымышленных миров, в эпицентре самого мерзкого слоя реальности — сама наложу на себя руки, если никто не убьёт.

А раз так, то смысл оттягивать.

Пятый этаж.

Надёжно.

Постараться бы головой вниз.

Если бы я была как Сатен Рюко… если бы у меня были такие друзья как Уихару, Микото, Куроко… если бы они пришли мне на помощь, я бы… я бы…

Почему я родилась здесь, в мире, которому совершенно не принадлежу, как ни старалась…

Как бы я хотела родиться Сатен Рюко, получить друзей, овладеть суперсилами, и с их помощью победить таких, как мои родители… запретить им бить дочерей… заставить их раскаяться… Чтобы даже о бесполезной мне заботились, со мной дружили, за мной ухаживали, мне помогали… мир, где я буду своей…

Я села на подоконник, повернулась спиной к миру за ним. Мама лежала недвижимо, безжизненно смотрела вверх.

В моей душе нет раскаяния.

Я наклонилась. Уговорила себя разжать руки, отдаться во власть гравитации.

И полетела головой вниз.

***

Я упала на мост, даже не дёрнувшийся, и смотрела на собравшийся вверху серый туман. Прямо как застарелый штамп ужастиков. Всё это время главный герой был мёртв. Всё это лишь предсмертная галлюцинация…

— Это не галлюцинация, Даша, — Уихару встала рядом со мной. — Позволь помочь тебе.

Она крепко взяла меня за руку и подняла так, что мы взлетели, вновь приземлившись на площадке маяка. Но теперь там появился стол с двумя чашками чая, и Уихару усадила меня перед одной из них. Я послушно села и без всякого указания отхлебнула чаю.

Вкус отсутствует.

— Прости, — Уихару села напротив и тоже отпила. — В этом месте возможна лишь иллюзия жизни.

— Где я? — очередной глоток лишь подтвердил это, но при этом странно успокоил. — И кто ты, Уихару?

— Я не Уихару, — она посмотрела прямо на меня. — Прости, если это тебя разочарует, но я лишь приняла её облик, чтобы тебе было спокойнее.

— Да уж, — пробормотала я, отстраняя чашку. — Я мертва, и потому полностью спокойна. Значит… я после смерти действительно стала Сатен Рюко, как и хотела. Но потом…

Я ощутила оправу очков на носу. Тех самых очков, что носила в жизни. И прядь волос… русых волос, не светлых и не тёмных. Никаких, под стать своей хозяйке.

Я больше не Сатен Рюко. Я Даша Совухина, и столь же ничтожна, как и моё имя.

Никто. Инфантильное бездельное бесполезное никто. Родившееся и умершее зря. После смерти попавшее в мир, где могла бы чувствовать себя нужной, но…

— Но ты убила троих человек, — Уихару отпила из чашки.

— Это была самозащита, — прошептала я. Если бы я не воткнула осколок в шею папе, он задушил бы меня. А если бы не задушил, то превратил жизнь в полноценный кошмар.

— Да. Но ты убила троих человек.

— Значит, я… попаду в ад?

— Ад? — Уихару вздохнула. — Ада не существует. Как и рая, в том смысле, что вы вкладываете в эти слова. И у вас нет точных терминов даже для полноценного описания истины. Думаю, самое близкое будет «чистилище», но и это совершенно неверный термин.

— А ты, получается, ангел? — я попробовала посмотреть в ответ, и Уихару сказала:

— Самое близкое, но и это совершенно неверный термин.

Честно говоря, мне всё равно. То есть, мне не всё равно, рай грозит или ад, мне…

— Ты ведь считала их нормальными, а себя чужой, — Уихару тем временем продолжала говорить, более не отвлекаясь. — Считала, что они шли и идут дорогой успеха, в отличие от тебя. Что их жизнь и их правила — норма.

— Это не так?

— Это не имеет значения. Значение имеет лишь то, что ты так думала. Думала, и хотела идти таким же путём, разве нет?