Четыре встречи. Жизнь и наследие Николая Морозова
Шрифт:
В связи с этой моей теорией обнаружилось одно обстоятельство, которое подтвердилось определением времени всех исторических документов, содержащих достаточные астрономические указания. Начало так называемой «истории государств и народов», понимаемой в современном смысле этого слова как последовательное повествование о взаимоотношениях выдающихся личностей с безыменными массами, выделяющими их из себя по закону случайных отклонений от средней нормы, не заходит далеко за эру Диоклетиана (284 год современного нашего исчисления). Ранее этого момента, с которого и начались связные хронологированные записи деяний отдельных лиц, возможна только обезличенная история, т. е. археология, а не «государственная история» человечества со введением в нее религиозного, политического, морального и экономического элементов.
Грамотность, конечно, возникла и развилась много ранее Диоклетиана, но направилась она сначала на составление памяток чисто практического, большей частью торгового, рецептуального и поучительного характеров, а потом на воспроизведение эпических сказаний и личных фантазий, которые выводили на сиену только богов да сверхчеловеческих героев, в которых превращались и затерянные для нас навсегда реальные личности того доисторического подготовительного времени. Сказка с участием богов и волшебников предшествовала в начавшейся литературе придворной летописи, которая могла возникнуть лишь при. вошедшем в обиход чтении, а до него не имела даже и смысла. А без опоры на летописи история народов в том виде, какова она существует теперь, конечно, немыслима. Мыслима только безличная археология, тем более что и личных имен тогда не было, а существовали лишь прозвища.
Таково то основное, что я старался доказать до сих пор, а на вопрос о том, «чем я кончу», теперь мне очень легко ответить.
В следующем, седьмом, томе «Христа», который будет и последним, если удастся втиснуть в него весь уже. записанный и накопившийся в голове материал, я буду доказывать следующее.
Богатый астрономический материал, заключающийся в месопотамских клинописях, ясно обнаруживает, что все они принадлежат Средним векам, а потому полуисторическим оказывается даже и начало среднеперсидского царства времен Хозроя Ануширвана (531–579). А все, что было ранее его в этой стране, каковы древнеперсидское и псевдовавилонское царства, есть чистый миф или прямо историческое недоразумение. В связи с этим и индийский брамаизм оказывается не древним измышлением тамошних магов, а переносом туда из Византии первичного христианства, сохранившегося там почти в прежнем виде вдали от руководящих центров человеческой культуры, да и ламаизм и конфуцианство— отголоски того же хлынувшего на Восток византийского христианства еще более поздней эпохи.
В записях о кометах, которые я привожу здесь по найденным в Китае псевдолетописям XVII века, читатель найдет первый намек на то, что реальная история и этого государства за пределами Средних веков очень похожа на сказку о египетском белом бычке, приведенную во второй половине этого тома. Всего же курьезнее окажется то, что часть ее как будто выращена в римских, царьградских и даже в парижских оранжереях и только пересажена миссионерами, начиная с цитируемых в этом томе Майльи и Гобиля, на берега Гоанго и Яндзыдзяна.
В первый период византийской истории от Диоклетиана до Льва Иконобойца правильной является только придворная хронология, но никак не характеристика умственной и религиозной жизни того времени. Христианство того периода, который можно назвать дионисианским, было более похоже на современный индусский брамаизм и сопровождалось теми же самыми вакханалиями, какие описывают классические писатели. Лев III (717–741), представленный нам византийскими церковными писателями как иконобоец, был, в сущности, идолобоец, потому что греческое слово икона просто значит изображение.
Он разбивал не иконы, похожие на наши, а статуи тогдашнего дионисианского классического пантеона, одновременно и совместно с агарянами, как предшественниками магометан, начавшихся лишь с Махмуда Газни, как я показываю здесь. Это была одна и та же религия и в Византии, и в Египте, это был второй период эволюции религиозной мысли на Ближнем Востоке.Третий период евангельского христианства впервые начался с анафемы всем прежним вероучениям, провозглашенной в IX веке нашей эры на константинопольских соборах, непрерывно продолжавшихся от 869 по 879 год, во все царствование Василия I, основателя Македонской династии. И тут-то впервые, путем подлогов (к каким охотно прибегают все фанатики, считая свои легкомысленные догадки за истину), и было создано псевдопервичное христианство по образу и подобию современного православного, которое и заменило собой в наших представлениях прежнее классическое дионисианство доидолоборческого периода.
Эта фантазия и преподается в современных учебниках церковной истории. Лишь при царе Василии I первичная вакхическая, но уже забытая в период идолоборчества, литургия Василия Великого подменена была той, какую мы имеем теперь под его именем. Установителем ее действительно был Василий, да только не тот. А потом, еще позднее, были написаны разными лицами многотомные сочинения от имени того же Василия Великого или Иоанна Златоуста, Григория Великого и других «столпов христианской церкви», которые мы теперь считаем за их произведения.
Само собой понятно, что и эти мои выводы будут доказываться астрономически и детально мотивироваться критическим разбором наших первоисточников в связи с эволюцией естествознания, техники и искусств.
Таков будет конец моего исследования, узнать который так желают некоторые раньше действительного конца моей работы.
Из тех статей о «Христе», которым все-таки удалось попасть в печать в минувшем году, под флагом полемики со мной, обращает на себя внимание во многих отношениях только статья М. Данана в № 8 «Литературной газеты» (18 июня 1919 г.), издающейся в Москве.
Она очень (и притом несправедливо) критикует филологическую часть моей работы, но оканчивается даже слишком лестными для меня словами:
«Если вычесть из труда Н. А. Морозова сомнительной ценности лингвистические упражнения и предоставить спецам проверку его астральных теоретических выводов, то остается еще один момент в его научном творчестве, на котором нам здесь необходимо вкратце остановиться. Это остро выдвигаемый автором вопрос о том, так ли стара наша история культуры, как нам сообщает об этом историческая наука. При этом Морозов талантливостью изложения, обилием приводимого им материала и заостренностью проблемы приковывает к своей работе усиленное внимание. Этому обострению чрезвычайно интересного вопроса помогают, как это ни покажется парадоксальным, даже и допущенные автором ошибки. В этом мы видим огромную заслугу колоссального труда Н. А. Морозова. Он двигает мысль вперед и заставляет проверить исстари сложившиеся религиозные и научные догмы».
Я привожу эти лестные для меня строки только для того, чтобы читатель не принял статью Данана за сплошное порицание, и теперь прямо перехожу к его филологической критике, которая, в сущности, дает только корректурные поправки. Вот ее наиболее яркий образчик:
«Мне не хотелось бы огорчать автора, — говорит М. Данан, — но я должен категорически заявить, что Дидона не обозначает по-еврейски «их судья». Тот гебраист, который снабдил Морозова такими «знаниями» еврейского языка, либо невежда, либо, еще хуже, недостойно подшутил над нашим ученым».
Я не буду спорить с М. Дананом по существу, но могу в данном случае только уверить моего уважаемого критика, что его предположение, будто тут кто-то поиздевался нал моей некомпетентностью в древнееврейском языке, неправильно. Каждый перевод сомнительного для меня еврейского слова я проверял сначала по еврейско-русскому словарю Штернберга, а если в нем не находилось точного и ясного значения, то обращался к английской книге «The English version of the polyglot Bible», где один из ученейших английских гебраистов, Gruden, дал объяснение смысла всех еврейских и халдейских имен, употребляющихся в Библии.