Четыре встречи. Жизнь и наследие Николая Морозова
Шрифт:
Вот почему, не опубликовывая сразу выработанных мной способов вычисления, посредством которых я мог почти моментально определять все времена любого сочетания планет за исторический и доисторический промежуток времени, я только пользовался сам своими методами, а для проверки точности моих результатов отсылал читателя к специальным таблицам Нейгебауера или Ньюкомба, по которым можно было сделать (да и то при полном знании вычислительной астрономии) лишь проверку уже полученных мной результатов и никак не найти самим эти результаты. А относительно верности моих определений времени по солнечным и лунным затмениям я предлагал проверять меня по немецким канонам затмений Оппольцера и Гинцеля.
Но продолжать так, ссылаясь на авторитеты, до конца моего многотомного исследования было невозможно. Даже и из астрономов не у всякого имеются под рукой указываемые мной книги, да и годны они, как я уже сказал, только для
Для того чтобы вся моя работа была ясна для способного ее продолжать и не потеряла своей научной убедительности для читателя, интересующегося историческими вопросами, я должен был наконец дать возможность пользоваться моими методами всем желающим. И я придумал публиковать эти методы один за другим в разных томах моей работы в виде прологов и интермедий, перебивая ими общее, всем доступное изложение основного предмета моего исследования. Так, в четвертой книге «Христа» я дал в прологе свой метод «историко-астрономической разведки» по указанным в каком-либо документе сочетаниям планет, а здесь, в виде интермедии, я даю свою классификацию всех солнечных и лунных затмений от начала нашей эры и до введения григорианского календаря, чтобы всякий мог сейчас же видеть, когда были подходящие к исследуемому описанию затмения.
Все эти прологи и интермедии, повторяю, необходимы только для тех, кто пожелает меня проверить или приложить мои методы исследования к новым историческим документам, а остальные могут даже и не перелистывать приложенных таблиц.
Но я могу теперь же утешить и ненавидящих математику читателей, сказав, что никаких вычислительных таблиц, вроде приведенных в четвертом и в этом томах, у меня более не будет. Хотя астрономических определений в остающихся еще не напечатанными шестом и седьмом томах моей работы (относящихся к месопотамским клинописям, египетским иероглифам, арабским и другим историческим первоисточникам) и будет приведено не менее полсотни, но я там даю их время уже не нового рода вычислениями, а прямым указанием на те или другие страницы приведенных здесь таблиц. Вся чисто историческая часть написана и в них в таком же общедоступном виде, как здесь изложена реальная история города Рима и реальная история города Афин, причем результаты получаются те же самые. И египетская, и месопотамская, и индустанская, и даже тибетская и китайская достоверные истории не уходят далеко за начало европейского Средневековья.
Из новых критических отзывов на уже вышедшие четыре тома я отмечу здесь прежде всего статью профессора П. Преображенского в «Правде» 13 мая 1928 года под названием «В защиту исторической науки от реализма», которую лучше бы назвать: «В защиту классицизма от реализма». Несмотря на свой полемический характер, она произвела на меня самое отрадное впечатление тем, что автор из прежней контратаки на меня перешел на самозащитительное положение, и это позволяет мне надеяться, что он и совсем сдаст свои позиции непримиримости по выходе последней книги «Христа».
Другая статья в «Правде» 27 мая 1928 года, защищающая критическую часть моей работы, принадлежит известному политико-экономисту Н. Н. Суханову, который в подтверждение моих сомнений в верности древней истории, и особенно ее хронологии, приводит следующий интересный факт:
«Несколько дней назад наш московский Музей революции собрал непосредственных участников первого заседания Петербургского Совета рабочих депутатов 27 февраля 1917 года, целью собрания было, собственно, выяснение физиономии и работы Временного исполнительного комитета, созвавшего первый совет и вообще служившего центром в первые часы восстания. Роль, сыгранная этим учреждением, была исключительно велика. Картина же воспоминаний, раскрывшаяся в Музее революции, была совершенно изумительна. Члены Временного исполнительного комитета рассказывали о своих собственных недавних, единственных и неповторимых дедах так, как в самых общих, расплывчатых словах передают слухи люди, слышавшие звон. Самостоятельно, до пристрастного допроса, они оказались не способны восстановить какие бы то ни было конкретные детали. И в частности, они только недоумевали: откуда взялась, кем была написана, как напечатана и распространена предъяви ленная им в музее их собственная прокламация, созывающая совет в Таврическом дворце в 7 часов вечера… Между прочим; относительно этой даты между участниками совещания также возникли любопытные разногласия. Одни утверждали, что первое заседание Совета открылось
уже в 5–6 часов (при полном дневном свете!); другие относили его к 9 часам вечера (к ночной обстановке!). И это о дне восстания, когда история считала периоды часами и минутами! Это рассказывают люди, руками которых делались недавние события!Немудрено, что при таких обстоятельствах прилежные и добросовестные ученые не верят на слово ни свидетельским показаниям, ни печатным документам. И вот, например, они установили, что Шекспир — это не Шекспир. Но кто он был, чей это псевдоним, они, несмотря на все прилежание, установить никак не могут. Дело относится к XVII веку, к эпохе развитой печати, к самой культурной стране тогдашнего мира. Но ученые добросовестно говорят: не знаем — ignoramus — о личности Шекспира, тем более о его отце или о его жене.
А вот совсем другое дело — Аристотель. Тут хоть и 2200 лет, но все как на ладони. Отец его был врач Никомах. Ровно в 17 лет мудрец прибыл в Афины, где и учился мудрости у Платона, ученика того самого Сократа, жену которого звали Ксантиппой (имеются, как известно, достоверные сведения о ее характере}. Учился Аристотель у Платона сроком ровно 20 лет..: А затем читаем мы в той же «Большой энциклопедии»: «В 343 году до Р. Х. Аристотель берет на себя воспитание и образование 13-летнего Александра, сына Филиппа Македонского. И если Александр впоследствии (слушайте, о, слушайте!) широтой ума и образованностью превосходил всех современных ему политических деятелей, то в этом, несомненно, сказались плоды выработанного им в юности, под руководством Аристотеля, широкого умственного кругозора»… «Таких успехов Аристотель достиг за три года — до 340. Затем он «купил участок земли для своей собственной школы по соседству с храмом Аполлона Ликейского». Скончался он в 322 году до Р.Х. — правда, неизвестно, в какой день недели, но, во всяком случае, «от давней болезни желудка» (Больш. сов. энц. III. 327)».
И вот Н. Н. Суханов первый имел смелость сказать печатно, что моя книга «Христос», подвергающая такие сведения всесторонней критике, никак не бунт в исторической науке, а, во всяком случае, начало в ней революции.
Так именно я и смотрел на этот свой труд с того самого момента, когда у меня, еще более тридцати лет назад, вырисовался общий его абрис. Я старался только расшатать старые исторические бастионы с водруженной на них, видимо или невидимо, хоругвью «Нерукотворного Спаса» и лишь наметить общими чертами возможность построения на развалинах старой исторической крепости (в которой многие и теперь ищут себе зашиты) новой, осмысленной исторической науки на эволюционных началах, в связи с географией, геофизикой, общественной психологией, политической экономией, историей материальной культуры и со всем вообще современным естествознанием. А разработку деталей, конечно, могут сделать только специалисты по различным отделам этой сложной области знания.
Книга VI
Из вековых глубин
ПРЕДИСЛОВИЕ
После выхода четвертой и пятой книг «Христа» сильно увеличилось число моих сторонников из квалифицированных ученых. Из их писем я узнаю, что статьи в мою защиту не раз посылались ими в редакции почти всех наших журналов и газет, но получался всегда один и тот же ответ: «Преждевременно. Еще неизвестно, чем кончит автор».
Я вполне понимаю, что при выходе первых двух томов это воздержание было самое благоразумное. Тогда легко было только нападать на меня с обычной точки зрения, так как главная моя аргументация была еще впереди. И нападения были действительно сделаны. Но теперь, когда остается только один том, почему бы не допустить в печать и моих защитников? Ведь уже ясно, чем я «кончу».
Основное положение мое таково:
Человеческая культура никогда не прерывалась и не возникала, как птица феникс из своего пепла, через несколько столетий. Лишь гегемония ее преемственно переходила из одной страны в другую по мере того, как успехи техники делали почву последней способной для земледельческой обработки, создавали там пути сообщения, более удобные для распространения добываемых из земли и воды продуктов, чем в прежней стране, и вырабатывали способы для их технической обработки. При общем движении человечества к лучшему будущему перекочевывал только руководящий центр, но и прежние страны хотя и отставали от него, но не впадали в декаданс, если их климатические и почвенные условия не ухудшались в достаточной степени для объяснения этого. Временные катастрофы, каковы землетрясения, вулканические извержения, «глад, мор и нашествия иноплеменных», производили лишь временные расстройства в уже создавшихся географически и технически центрах культуры.