Четырёхлистник или Теория Невероятности

empty-line/>

– Давай.

Они сидели на лужайке, рассуждали о теории вероятности и рассматривали травинки. Лёша не заметил, как увлекся этим занятием, особенно убедившись, что среди массы кислицы и клевера ни одной четырехлистной травинки не попадается.

– Ищи, ищи, попробуй найди!
– насмешливо сказал звонкий девичий голос, и Лёша подбежал к травинке, которая ему издали показалась совершенно точно непохожей на остальные. Присев, он увидел, что она обыкновенная, трилистная. Эхом до его слуха, как издалека долетел тихий смех, а когда Лёша оглянулся, девчонки рядом уже не было.

Солнце почти село. Пожав плечами, Лёша отправился домой, пить чай со своей бабушкой, которую действительно звали Дарья Никаноровна.

Глава 2

В гостях у Дарьи Никаноровны находилась ее закадычная подружка и соседка Варвара Сергеевна. Старушки весело сплетничали, пили чай с домашним вареньем, раскладывали какой-то особый мудреный пасьянс, и судачили о нынешней молодежи и о том, как трудно нынче жить в городе. Да и в деревне не легче. Разговор вскользь коснулся того, что приехал на лето внук, и теперь Дарье Никаноровне не будет так одиноко.

Когда пришел Лёша и сразу с порога спросил, не знают ли они такую девчонку ужасно вредную с лохматой косой, глазастую, Третьей Зорькой кличут?
– старушки заговорщицки захихикали, и Лёше стало очевидно, что они что-то знают, и дело тут вовсе не так просто, как ему показалось вначале.

Пошептавшись со своей подругой, Варвара Сергеевна заторопилась уходить, даже не поинтересовалась, сойдется ли пасьянс. Она пожелала доброй ночи и ушла, а бабушка сказала Лёше, что раз уж ему в кои-то веки довелось встретить столь симпатичную девушку, что он даже смог описать ее внешность, то пусть расскажет всё, как было. Когда Лёша рассказал про четырехлистник, Дарья Никаноровна всплеснула руками и без видимой связи, глядя в сторону, сказала, что завтра в город в лавку надо идти.

– В какую это лавку, бабушка?
– удивился Лёша.

– В обыкновенную, я тебе адрес дам. К Цезарю идти надо, без него тут никуда.

– Это кто ж такой?

– Знакомый наш, пожилой, Цезарь Цезаревич - большой ученый. Он про такие вещи знает, про енту Теорию невероятности.

– Бабушка, - улыбнулся Лёша, - но ведь такой не бывает на свете.

– На свете не бывает то, чего прежде не было, - отрезала Дарья Никаноровна, - а Теория невероятности всегда была. Ещё я ее в школе-то учила.

– Бабушка, а что тебе в лавке купить надо?

– Не мне, это тебе надо, внучек. Разберешься на месте. Увидишь там на углу против почты, между киоском с мороженным с одной стороны и тачкой с воздушными шариками с другой стороны - двери лавки. И ежели на них написано "ОБЕД", так прямо смело и входи.

– Так ведь хозяин рассердится, бабушка, - растерялся Лёша, примерно представляя, как радуются посетителям, вваливающимся во время обеденного перерыва.

– Ну и что же, поворчит немножко, - невозмутимо ответила Дарья Никаноровна, взяв со стола бумагу и ручку.
– А ты ему записочку вот эту вот передашь, скажешь, что ты, мол, от Дарьи Никаноровны, так, может быть, он и смилостивится. А кроме как в обед в эту лавку ты не попадешь, так что уж рискни.

– Что за тайны, бабушка? Что за сказки?

– чувствуя неловкость из-за того, что не понимает ситуации, спросил Лёша.

– Какие, милок, сказки? Сказки в детстве были, теперя жизнь начинается, - со всей серьезностью ответила бабушка, поправляя очки таким движением, словно опускала защитные стекла, уходя от Лёшиного удивленного взгляда.
– Ну, иди, спать пора, умаялся, поди, за день. Столько впечатлений новых. Спи, внучек, завтра тебе раненько вставать.

– Спокойной ночи.

*****

Наутро, едва позавтракав: выпив стакан парного молока и съев кусок хлеба с медом, Лёша сходил на рынок по поручению бабушки, принес воды из колодца и почти к обеду собрался в город с таинственной запиской.

Ради полуторжественного выхода "в люди", Лёша надел сегодня стираные джинсы и отглаженную светло-бежевую рубашечку с короткими рукавами, с погончиками и нагрудными карманами. Кое-как небрежно пригладив рукой непослушные кудри, выгоревшие уже до русого цвета, он кинул на себя в зеркале вполне дружеский взгляд и вышел на крыльцо.

– Не задерживайся, внучек!
– окликнула его со двора Дарья Никаноровна, которая как раз кормила цыплят. В голосе ее Лёше почудилось что-то кроме обычной бабушкиной заботливости: Дарья Никаноровна словно бы улыбалась собственным мыслям, провожая Лёшу.

– Нет, я мигом!
– ответил он уже от калитки и поспешил по солнечной дорожке между домами дачного поселка.

Мимо ног глядящей вслед внучку бабушки важно прошел крупный совершенно черный петух с малиновым гребнем. Проследив ее веселый взгляд, петух что-то неодобрительно забормотал.

– Цыц!
– строго прикрикнула на него Дарья Никаноровна.
– Ты поговори у меня!

*****

Перейдя дорожку возле почты, Лёша увидел на углу ящик с мороженным, собирался купить стаканчик пломбира (было жарко), но раздумал. Глядя на стоящий рядом передвижной прилавок продавца воздушных шаров и любуясь на цветные, переливающиеся на солнце резиновые бока, (в строгом смысле товар нельзя было назвать "шариками", поскольку они были различных форм), Лёша ощутил неясную тревогу и какое-то стеснение в груди. Словно в жаркое помещение невесть откуда забежал тоненький сквознячок и дразнящей свежестью поманил Лёшу. Студент успел подумать о том, что дуновение такого рода означает открывшуюся где-то неведомую дверь, но реальная старая обшарпанная дверь лавки отвлекла его внимание.

Увидев за стеклом на двери старинной, по виду антикварной лавки крупную надпись "ОБЕД. Просьба не беспокоить", Лёша вздохнул, постучал... Потом, не дожидаясь ответа, шагнул внутрь.

Лавка действительно выглядела обиталищем то ли старьевщика, то ли антиквара, при этом напоминая маленький жилой музей прошлого-позапрошлого века. Самым чудным в ней был не старинный прилавок, рыцарские доспехи, масса старых кресел, бюро, люстр, таинственно поблескивающих старым хрусталем, всевозможного фарфора - от напольных огромных ваз до крошечных статуэток, - а настоящий широченный сложенный в стене камин. В такую жару он, разумеется, не горел, но черная пасть камина зияла внушительно.