Чикита
Шрифт:
На следующий день Чикиту ждал еще один сюрприз. Месье Моро-Вотье, скульптор, которому поручили вылепить богиню для Всемирной выставки, нанес ей визит и попросил быть его натурщицей. Недавно он видел ее в Булонском лесу и остался очарован.
— Сперва я загляделся на внушительный силуэт Отеро, — признался он, — но, заметив вас, мадемуазель, понял: вы — та муза, которой я ждал!
— Благодарю за добрые слова, — ответила Чикита. — Но ведь кругом столько прекрасных женщин. Зачем же останавливаться на мне? Разве можно, вдохновившись кем-то вроде меня, создать монументальную скульптуру?
Моро-Вотье не принял возражений:
— Увеличим пропорции — только и всего! Мне все время пытаются —
— Но ведь я кубинка, а статуя должна представлять красоту парижанок.
— С каких пор у красоты завелось гражданство?
Скульптор был так настойчив, что Чикита пообещала дать ответ в течение суток и, оставшись одна, попросила совета у талисмана великого князя Алексея. Тщетно. Почему она упорно ждет от него знаков, если золотой шарик уже бог знает сколько времени не пульсирует, не искрит и не теплеет? Придется искать чужого мнения. Днем она отправилась в «Павильон муз», извинилась перед Габриелем де Итурри за внезапное появление и рассказала, какими сомнениями терзается. Она не лишена естественного женского тщеславия, и предложение, надо признать, соблазнительное, но не повредит ли эта авантюра ее репутации?
— Я вконец запуталась, — сказала Чикита. — Мне было бы приятно пойти навстречу месье Моро-Вотье, но я не желаю, чтобы меня приняли за кокотку. Кроме того, это вряд ли понравится Каролине, а ведь она была так щедра ко мне. Подозреваю, что она, хоть и не показывает, сама надеется стать богиней.
Аргентинец согласился, что положение щекотливое, и позвал на помощь графа.
— Позируйте, дорогая, — недолго думая, вынес авторитетное решение Монтескью, глава всех парижских эстетов. — Только потребуйте от Моро-Вотье не разглашать вашего имени. Ваше участие должно оставаться в строжайшей тайне. Мы с Габриелем, разумеется, нашепчем немногим избранным ушам, кто позировал для статуи, — добавил он лукаво. — А вы все скромно отрицайте. Облачитесь, так сказать, в благоразумие и загадочность, а уж мы позаботимся, чтобы весь Париж узнал правду. Что же касается мадемуазель Отеро, не тревожьтесь о ее чувствах. Она крепче, чем вы полагаете. И потом, если уж выбирать между вами и некоей соперницей, которую Каролина ненавидит всем сердцем, пусть лучше натурщицей станете вы.
Вот как вышло, что в последующие несколько недель Чикита, никому больше словом не обмолвившись, позировала Моро-Вотье. Рустика сопровождала ее до мастерской и зорко, словно Цербер, следила за приличиями, когда лилипутка оставалась в костюме Евы. Сначала скульптор сделал несколько набросков на мольберте. Потом соорудил гигантскую фигуру из железной проволоки, набил соломой, покрыл гипсом, а поверх гипса — глиной и приступил к лепке. Мало-помалу появилось сходство между статуей и Чикитой. Словно исполинская лупа увеличила славную уроженку Матансаса, не исказив гармонии ее черт и форм: двадцать шесть дюймов роста превратились в двадцать шесть футов.
Правда ли, что между скульптором и моделью завязался роман? Клевета! Необоснованные слухи. Их связывали лишь эстетические узы. Чикита стала его идеалом, его Венерой. Эталоном женского очарования в миниатюре.
Моро-Вотье сдержал обещание не выдавать имени музы. Но по мере продвижения работы Чикита начала замечать, что во время прогулок с Итурри в Булонском лесу или на приемах у мадам Бонапарт окружающие окидывают ее недоумевающими взглядами. За спиной не раз раздавался шепот: «Богиня, богиня». Однако, следуя советам графа, она не теряла невозмутимости.
Когда скульптура была готова и мадам Пакен уже начала шить черное платье и горностаевую мантию, Чикита получила от Прекрасной Отеро телеграмму. Возвращение испанки откладывалось. Один турецкий миллионер, с которым она свела знакомство за зеленым
сукном в Монте-Карло, «похитил» ее и удерживает на своей яхте в Средиземном море…Чикита не сразу поняла, что Прекрасная Отеро сильно преуменьшила, назвав секретаря графа Монтескью «гаденышем». На самом деле Габриель Итурри (да, именно так, без «де») был натуральным ядовитым змеем, помесью гремучки с королевской коброй. За безобидной томной внешностью аргентинца скрывалась темная коварная душа. Больше всего на свете он любил строить козни. Как, как Чикита могла опростоволоситься и не заметить, что он за человек?
А ведь признаков было немало. Пока они любовались Никой Самофракийской в Лувре, Итурри сам приподнял маску: захлебываясь смехом, рассказал, как одурачил некую маркизу, которая не пригласила его на день рождения. Рано утром перед приемом он отправил всем гостям записки на бумаге, схожей с той, что пользовалась хозяйка, и от ее имени предупредил, что soiree отменяется.
— Никто не пришел, и старая ведьма заработала припадок на нервной почве, — злорадствовал Итурри, прикрывая рот перчаткой. — Графа очень позабавила моя espieglerie [110] .
110
Шалость (фр.).
Шалость?! Скорее несоразмерная месть, порождение болезненной чувствительности. И всё же в ту минуту Чикита нашла шутку смешной. Габриель де Итурри, может, и гадил другим, но ее он явно обожает.
Со временем ей пришлось переменить мнение. Любовник Монтескью кичился своим положением ангела-хранителя при Чиките и старался ее опекать, но это не удержало его от свинской выходки. Да уж, его поведение нельзя было назвать иначе, как свинским. Почему же он так поступил? Как ни странно, из-за курицы.
В Париже все знали, что горделивый Робер де Монтескью происходит из очень знатного рода. Но никто не мог понять, как ему удается вести столь шикарную жизнь. По мнению знающих людей, его ренты и владения не приносили больших доходов. Поговаривали даже, будто несколько нет назад кредиторы так на него насели, что он был вынужден распродать портреты предков, чтобы расплатиться с долгами.
Но внезапно денежные дела графа пошли в гору, и при этом ему не пришлось жертвовать собой, как Бони де Кастеллану, и жениться на богатой американке. Как так вышло? Неразрешимая загадка. Никто этого не знал, пока в один прекрасный день Эспиридона Сенда, сама того не желая, не раскрыла секрет.
Она сидела в маленькой гостиной «Павильона муз» и ждала графа с аргентинцем, как вдруг из-за парчовой шторы, скрывавшей одну из дверей, выглянула рыжеватая курица, лишенная перьев вокруг глотки. Таких в народе зовут голошейками.
Откуда на мозаичном алебастрово-перламутровом полу взялась курица? Чикита остолбенела, по позвоночнику пробежал озноб. Лилипутка страдала острой алекторофобией. Домашние птицы приводили ее в ужас. С детства Сирения и Минга вдалбливали ей, что любое из этих пернатых чудищ способно в два счета выклевать ей глаз.
Беззаботная голошейка преспокойно бродила по комнате, словно Чикиты там и не было. Она и вправду не заметила человеческого присутствия или нарочно притворялась и не обращала на гостью внимания? Сначала Чикита подумала, что это какая-то пришлая курица, попавшая в дом по недосмотру прислуги. Но та так привычно поклевывала ножки столов в поисках воображаемых насекомых и так свободно взмахивала крыльями, чтобы освежиться, что стало ясно: ей не впервой перемещаться по аристократическим покоям.