Чистая душа

Отец отозвался не сразу. Он был занят своим делом — не спеша достал ивовую палку и затянул на ней петлю. И только после этого сказал:

— Поедешь, сынок!

С озорным выражением на лице он взмахнул палкой, и веревка щелкнула в воздухе, словно кто выстрелил. В руках отца был самый настоящий кнут, замечательный, крепкий кнут с узлами на конце, с выгнутым кнутовищем!

— Ну как, хорошо?

Павлик молчал, ему было не до кнута.

— На, бери!

Павлик взял протянутый отцом кнут.

— Зачем мне кнут? — спросил он.

— Как зачем? Ведь сам просил. А я тебе обещал. Пригодится.

Павлик отшвырнул кнут в сторону и сдавленным от слез голосом закричал:

— Не надо мне кнута! И я никуда не поеду! Ни за что не поеду. Вот увидишь!..

Отец неторопливо поднял кнут и молча повесил его на деревянный гвоздь на стене амбара.

— Думаешь, я не могу хранить тайну? Разве Павлик Морозов был большим?.. Я тоже ничего не боюсь. Не поеду — и все! Если насильно отправишь, убегу! — плача навзрыд, повторял Павлик.

И отец призадумался. Он долго смотрел на сына, потом прижал его к себе.

— Ну-ну, хватит! — сказал он. — Глупыш ты! Для твоей же пользы говорю, тебя жалея…

Голос его смягчился. Павлик, хорошо знавший характер отца, почувствовал эту перемену.

Все еще продолжая всхлипывать, он твердил:

— Или же я… не понимаю? Или же я… газету не читал?

— Тяжело тебе будет, Павлик! — вздохнул отец, — Трудные будут времена. Отец у тебя председатель колхоза, старшие братья — коммунисты, сам ты — пионер…

— Потому я и не боюсь…

— Нисколько не пожалеют, попадешь — изрубят…

— И пусть рубят! Все равно ничего не скажу!

И отец не выдержал.

— Ну, вытри слезы! Но только смотри — во всем будешь слушаться меня. Понял?

7

С этого дня Захар Петрович стал разговаривать с сыном по-иному. Не пошучивал, как с ребенком, не поддразнивал. Осторожно и незаметно испытывал его и каждый раз оставался доволен. Значит, и последыш растет не шалопаем. Если благополучно переживет военные годы, будет толк из парня. А если придет враг? Ведь это вполне возможно. Не зря райком ведет такую серьезную подготовку к встрече господ фрицев.

После двухнедельных упорных боев в этом районе наши войска вынуждены были снова отступить. Фронт стал ближе. Хорошо, что Сосновка была в стороне от стратегических дорог и не попала под огонь. Но все же гитлеровские самолеты не оставили деревню без внимания — пролетая мимо, они сбросили несколько бомб на колхозное поле. Во многих домах были выбиты стекла, у некоторых разворотило крыши, убило несколько коров.

Фронт покатился дальше, а в деревне установилась тревожная тишина. Связи с районным центром оборвались, но и немцы не показывались. Люди с вечера запирались и, когда темнело, перестали выходить на улицу.

Будучи председателем колхоза, Захар Петрович по-прежнему считался в деревне главным. Все беспрекословно выполняли его распоряжения, ибо каждый понимал, что наступают дни, полные зловещих тревог и опасностей. Оставшиеся в селе мальчики не всегда считались с тревожными настроениями. Они с увлечением добывали порох и взрывчатку, мастерили из гильз пистолеты и гранаты, которые взрывались не хуже настоящих. Откуда доставали они патроны — никто не знал. Ходили слухи, что в семи-восьми километрах от Сосновки, у реки Лесной, можно собрать сколько угодно не только гильз, но и нестреляных патронов. Сколько хочешь бери, валяются целыми кучами.

Слухи об этом дошли и до Павлика. Но Павлик теперь считал себя серьезным человеком. Увлекаться такими пустяками? Он же не маленький! Если отец оставил его при себе, то, конечно, не для забавы.

Но потом Павлик передумал и решил все проверить на месте.

«Если столько патронов валяется на земле, почему им пропадать? Могут пригодиться».

Родители, дедушки и бабушки строго-настрого запретили ребятам ходить в такие опасные места, но это только укрепило намерение Павлика пойти и собственными глазами осмотреть то место у Лесной.

Взяв с собой Петушка, он незаметно ушел. Петушок был соседский мальчик, он во всем слушался Павлика.

— Сходим посмотрим, — предложил ему Павлик, — может, найдем что-нибудь и сделаем себе пистолеты.

Действительно, они нашли немало интересного. На этом месте несколько дней тому назад был бой, и всюду остались его следы. Было много стреляных гильз, в вырытых снарядами воронках лежали помятые коробки противогаза, на пригорке были разбросаны части разбитого оружия, даже чернел немецкий танк со сгоревшими бортами. Мальчики собрали несколько обойм нестреляных патронов. Павлик тут же зарыл их в приметном месте и поспешил домой — он не хотел, чтобы его похождения стали известными отцу. Ведь отец приказал ничего не делать без спросу, и Павлик дал ему слово.

Возвращаясь из этого путешествия, мальчики и столкнулись с Беляевым.

Павлик хотел скрыть от Беляева, откуда они идут.

— Ты, Павлик, не виляй, — сказал Беляев, — я ведь понимаю, что вы не по грибы ходили. А куда?

Петушок взглянул на Павлика, растерянно улыбнулся. Павлик не смутился.

— Ну… думали найти гильзу получше.

— Какую гильзу? — спросил Беляев.

— Петушку пистолет надо сделать.

Павлик вытащил из кармана самодельный пистолет. Это была пустая гильза от противотанкового ружья, приделанная к деревянной рукоятке.

— Дай-ка посмотреть.

— Нельзя. Заряжен.

— Неужели стреляет?

— Что — не веришь? — сказал Павлик. — Думаешь, не выстрелит?

Беляев не успел моргнуть, как Павлик достал спичечную коробку и провел ею по спичечной головке, торчавшей на пистолете. Пистолет гулко хлопнул, выбросив сноп огня. Даже эхо загремело в лесу.

Петушок с удовольствием рассмеялся.

Беляев сердито схватил Павлика за руку:

— Что ты делаешь, дуралей!

— А что?

— А вдруг близко немцы? Услышат выстрел и заметят нас! Не играй, брат, согнем. Лучше проведи-ка нас в деревню, мне надо с людьми поговорить.

Павлик уже успел поверить в то, что этот красноармеец «наш человек», ему даже что-то нравилось в нем. Но, подозрительно оглядев спутника Беляева, вдруг остановился.

— А кто с тобой? — спросил он Беляева. — Ты все говоришь, а этот товарищ почему ничего не говорит? Или, может быть, он не знает по-русски?

— Ишь ты какой! — расхохотался тот и одобрительно хлопнул Павлика по плечу.

Посмеявшись, все двинулись в деревню,

8