Чистая душа
Шрифт:
— А если останутся недозревшие?
— Как партия велит, так и сделаем…
— Понятно… А что вы сами думаете делать? Ведь вы хотя и не член партии, но все же видный активист, и враг не будет смотреть на вас как на рядового колхозника. Вам придется уехать в тыл…
— Я не думаю покидать село, товарищ Угланов, — угрюмо перебил Захар Петрович.
Угланов испытующие посмотрел на Захара Петровича:
— Но ведь тем, кто остается в районах, занятых врагом, партия поручает трудные дела…
— Я готов, товарищ секретарь, — тихо, но твердо,
Некоторое время Угланов молчал. Потом взглянул на Захара Петровича, как прежде, в мирное время, ласково и доброжелательно:
— Я был уверен, что вы придете к этому решению.
— Мне стыдно, товарищ Угланов, что я до сих пор вне партии, — смущаясь и краснея, уже совсем тихо проговорил Захар Петрович. — Может, мне сейчас можно подать заявление?
После некоторого раздумья Угланов ответил:
— Сейчас, когда страна переживает такое трудное время, вступить в партию — большое дело. И все же разрешите открыто высказать мое мнение на этот счет… По-моему, сейчас для партии было бы полезнее, если бы вы оставались вне партии. Ибо для работы в тылу врага нам нужны и беспартийные большевики.
— Но разве обязательно кричать о том, что я вступил в партию?
Глаза Угланова заискрились, и он одобрительно улыбнулся:
— Ну, если так, пишите заявление. Первым дам рекомендацию…
Захар Петрович сразу же почувствовал себя в колхозе представителем партии — все коммунисты ушли на фронт, и ему самому пришлось согласовывать все свои дела непосредственно с секретарем райкома…
12
Перед рассветом Павленко и товарищи из его отряда распрощались с Сосновкой. Председатель колхоза снабдил их двухдневным запасом продовольствия и сам провел в лес.
— Если не сможете перейти фронт и окажетесь в тяжелом положении пробирайтесь обратно в наши леса, — сказал комиссару.
— Спасибо, Захар Петрович. Только вы уж сберегите наших раненых.
— За них будьте спокойны!
И в самом деле, можно было бы не беспокоиться о судьбе раненых — о них заботились по-настоящему. Однако положение раненного в живот бойца было безнадежным. Он умер вскоре после ухода отряда. Колхозники похоронили его с почестями.
А Камиль быстро поправлялся. Лечение пошло ему на пользу. Кормили его куриным бульоном, — все резали кур, чтобы не достались фашистам.
Захар Петрович перевел его в свой дом. Здесь ему было совсем хорошо. По-родственному заботились о нем женщины. А беседы с Захаром Петровичем духовно укрепляли его, он не чувствовал оторванности от своих.
Особенно радовала и заполняла его одинокие часы дружба с Павликом.
В дом Захара Петровича его перенесли ночью. Между кладовой и хлевом был маленький чулан. Летом в нем спал Захар Петрович. Здесь и поместили Камиля.
Первую ночь на новом месте он спал плохо. Его мучили бредовые сны.
Вошел будто бы к нему Захар Петрович и говорит: «Ну, хватит разлеживаться, иди!» Камиль, превозмогая страшную
боль в ноге, встает и выходит за дверь. Там его встречают партизаны. Не здороваясь ни с кем, он пробирается огородами в лес.На ходу Камиль кому-то рассказывает: «Жена осталась, сын… Еще ребенок есть, его я не видел…»
И тут видит: узколицый, с большим носом гитлеровский солдат деловито возится с веревкой — он пытается повесить на ветке вяза мальчика. Вот уже накинул петлю… Камиль подбегает и сбивает гитлеровца с ног. Торопливо высвобождает из петли мальчика. О, да ведь это Хасан, сын! Хасан! Он хочет заговорить с Хасаном, однако почему-то не может.
«А-а, это сон! — думает Камиль, — Какой страшный сон! Проснуться нужно…» Но и проснуться он не может…
Кто-то окликает его: «Дяденька! Дядя Коля!» Да ведь это он «дядя Коля» — его так зовут здесь. Камиль хочет отозваться и не может. И только когда кто-то дотрагивается до его плеча, просыпается.
— А? Что?..
— Дядя Коля, вы стонете во сне.
Камиль, окончательно проснувшись, облегченно вздыхает. Как хорошо, что его разбудили!
Камиль видит стоящего около кровати мальчика. Его широко раскрытые голубые глаза не по-детски серьезны.
— Ты кто? — спрашивает Камиль.
— Я сын Захара Петровича.
— Как тебя звать?
На вопрос Камиля мальчик отвечает с полной обстоятельностью:
— Звать Павлик, двенадцати лет, окончил четыре класса.
— Хорошо Павлик, — с улыбкой похвалил Камиль. — Но ведь я спрашивал только твое имя.
— А я подумал, вы все равно об этом спросите.
— Почему так думаешь?
— Большие всегда так. Как начнешь разговаривать — сразу: «Как зовут? Сколько лет? В каком классе?»
Ответ мальчугана понравился Камилю. Видно сразу — бойкий и смышленый мальчик! Однако, будучи педагогом, он не спешил с похвалами.
— Вот и не угадал! — притворился он. — Я хотел спросить тебя совсем о другом.
Павлик насторожился:
— А о чем вы хотели спросить?
Камилю нужно было что-то придумать. «Хотел спросить о другом», — сказал он только для того, чтобы заинтересовать мальчугана, ему хотелось поговорить с ним. Однако Камиль тут же почувствовал усталость и не мог продолжать разговор.
— Не сейчас, Павлик, я скажу тебе это после.
Павлик понял и решил не беспокоить «дядю Колю».
С нетерпением он ждал выздоровления «дяди Коли». Кто он? Где воевал? Сколько фашистов убил? Обо всем бы узнать поскорей…
Наконец этот день пришел. «Дядя Коля» проснулся в хорошем настроении и сам завел откровенный разговор с Павликом.
— Ты вот меня все дядей Колей называешь, — начал он, — а ведь я вовсе не дядя Коля.
Голубые глаза Павлика вытаращились от удивления.
— А кто же вы, дядя Коля?
— Меня зовут Камиль-абый.
— Камиль-абый? — озадаченно повторил Павлик.
— Да. Только звук «а» мы произносим более похоже на «о». И «ы» тоже мягче выговариваем…
Павлик повторил имя Камиля почти по-татарски.