Чистое золото

— Пасынков не подведет, — спокойно ответила Сабурова. — Он прекрасно учился в нашей школе все десять лет. Ученик основательный, вдумчивый.

— Вы наверное знаете, что он был болен?

— Конечно! — удивленно ответила Надежда Георгиевна. — Это вся школа знает. И педагоги и ребята постоянно бывали у Пасынковых.

Последние слова Сабурова сказала громче обычного, и Татьяна Борисовна поняла, что директор сердится.

— Ну как бы там ни было, а я считаю невозможным ставить пятерку. Удивляюсь, что вы допустили его к экзаменам, не согласовав этот вопрос с областью. Что у него в году?

— По русскому языку и литературе сплошное пять.

— И все-таки больше четверки ему ставить нельзя. То, что вы делаете, — типичный либерализм.

— Если то, что мы входим в положение безупречного ученика — либерализм, то не бюрократизм ли то, что вы говорите? Я ставлю вопрос на голосование. Кто за пятерку Пасынкову?

Все преподаватели подняли руку. Федор Семенович несколько мгновений колебался и уже спрятал было руку под стол, но потом поднял ее и твердо выдержал укоризненный взгляд методистки.

— Дело ваше, но я остаюсь при особом мнении и доведу его до сведения облоно.

— Пожалуйста.

Некоторое время работали в молчании. Но затем неприятное впечатление от столкновения с методисткой сгладилось, и Сабурова снова начала оживленно переговариваться с Новиковой и Петром Петровичем.

Только в двенадцатом часу Надежда Георгиевна наконец положила перо и сказала:

— Всё, товарищи! Ну, Таня, поздравляю. Как видишь, я была права: две тройки есть, но Заморозова, за которую ты боялась, написала на четверку. Я считаю, что результат очень хороший.

— Вы слышите? — обратилась сияющая Татьяна Борисовна к завучу.

— Слышу, вижу и не удивляюсь. Великолепный класс… Об учительнице я уж и не говорю. Исключительно опытный, выдержанный и спокойный человек, — ответил Петр Петрович.

Все засмеялись его шутке. Новикова, краснея, исподлобья глядела на завуча.

А десятиклассники, разойдясь по домам, не знали, что с собой делать. Трудно было успокоиться. Руки и ноги гудели от неулегшегося возбуждения.

Тоня кое-как дожила до девяти часов и, чувствуя, что дома усидеть невозможно, вышла на улицу. Не пройдя и нескольких шагов, она встретила Нину Дубинскую.

— Ты куда?

— К тебе. Пройдемся немножко?

— Давай. Только за Женей зайдем.

Женя с отцом сидели на крылечке под черемухой.

— Девочки, как хорошо, что вы пришли! Идите сюда! — обрадовалась она.

Подруги поздоровались с Михаилом Максимовичем и пристроились на ступеньках.

Медленно сходили сумерки. На бледном небе со стороны гор расплывались светломалиновые полосы, точно кто-то наспех, пробуя краску, прошелся там мягкой, широкой кистью. Белые, как рисовые зерна, звездочки черемухи, собранные в тугие гроздья, свешивались над крыльцом.

— Я все сначала рассказываю папе, наверно уже в двадцатый раз, — сказала Женя. — А сама думаю: «Хоть бы пришел кто-нибудь!» Я, девочки, сейчас без вас просто жить не могу. Почему-то так всех залюбила… — Она прижалась щекой к Тониному плечу и ласково глянула на подруг. — Почему это, Тосенька?

— Наверно, перед разлукой, — ответила Тоня. — Я сама удивляюсь, до чего мне все милы и нужны.

— И я так, — отозвалась Нина. — Смотрю на наших мальчиков и думаю: «Какие у нас ребята умные, хорошие, красивые! А девушки просто одна лучше другой…»

Все засмеялись. Только Михаил Максимович печально и внимательно глядел на подруг.

Женя несколько раз провела рукой по лбу отца, словно стирая набежавшие морщины.

— Вы ведь чудесное время переживаете, друзья, — сказал Каганов, ловя на лету руку дочери. — Весна, экзамены, бессонные ночи, дружба… Прекрасно все это и только один раз в жизни дается человеку.

— Почему, папа, один раз? Разве потом друзья станут хуже?

— Сами вы другими станете. Будете, конечно, испытывать подобные чувства в общей работе, в минуты увлечения делом, когда коллектив бывает особенно спаян… Но нынче вы впервые сознаете серьезную ответственность, выходите в жизнь. Потому так и прекрасна для вас эта весна… Кажется, кто-то еще идет к нам, — прервал себя Михаил Максимович всматриваясь.

Подошла целая компания: Рогальский, Мохов, Соколов, Лиза, Маня Заморозова и Петр Таштыпаев.

— Здравствуйте! Давно не видались! — крикнула Лиза. — Я к тебе, Антонина, а тебя нет! Ну где же еще искать, как не у Жени!

— Придет зима и рада будешь Тосю так близко найти да не тут-то было! — вступилась Женя.

— И правда, товарищи, как же это мы все расстанемся? Даже поверить трудно.

— Пойдемте в школу, девушки, — предложил Андрей. — Мы с ребятами туда путь держали… Возле школы нашли Ваню Пасынкова и Стешу Сухих. И мало-помалу собрались все выпускники.

— Ну, десятиклассники в полном составе. Можно открывать митинг, — сказал Мохов.

А Петя Таштыпаев, как всегда, степенно поправил его:

— Десятиклассники! Вот что значит отсталость! Мы теперь называемся «аби-ту-ри-енты».

— Как, как? Повтори! — закричали со всех сторон.

— Абитуриенты. Это значит: кончающие среднюю школу. Так Петр Петрович сказал.

— Важное название! — одобрил Андрей.

— Ребята, если все благополучно сдадим, давайте вместе документы в институты посылать, — предложила Нина.

— Давайте.

— Подожди ты «гоп» говорить, пока не перескочила.

— Перескочим! — уверенно сказал Илларион. — А интересно, как у каждого студенческая жизнь сложится… Ты, Тоня, значит, на исторический решила?

— Да. В Москву.

— Ну, Соколов — в архитектурный, это все знают.

— Непременно. Строить хочу. Я в Ленинград.

— А Женя?

— Тоже в Ленинград. В институт сценического искусства.

— Андрей?.. Погодите, ребята, я по всем правилам начну спрашивать Илларион встал:

— Абитуриент Мохов, куда вы намерены поступить по сдаче государственных экзаменов и получении аттестата зрелости?

— В Новоградск поеду, в геологический. Наше золото добывать буду.

— И я! И я! — послышались голоса.

— Так… Значит, Соня, Игорь, Вася — тоже геологи. Абитуриент Дубинская?

— На физико-математический.

— Ты, Моргунова?

— Врачом хочу быть. По детским болезням… С Нинкой вместе жить будем в Новоградске.

— Таштыпаев?

— Мы с вами, абитуриент Рогальский, кажется, уговорились на химическое машиностроение…