Чистое золото

Тоня и Анатолий, работая, изредка перекидывались словами, и оба чувствовали, что им легко и просто говорить друг с другом.

Со стороны дамбы доносился шум, подбадривающие возгласы, громкая команда, но подойти узнать, что там делается, было некогда. Тоня не замечала, как шло время, и только когда громкое «ура» прокатилось вокруг, она на минуту выпрямилась и вопросительно взглянула на Соколова.

— Как там? Что на дамбе? — крикнул Толя Слобожанину, который опять бежал мимо.

— Стоит, как стена крепостная! — ответил Кирилл.

Радость охватила Тоню.

— Справимся! Слышала, что он сказал? — взволнованно спросил Соколов.

— Давай, давай, не разговаривай! — прикрикнула Тоня и, не выдержав, засмеялась: — Конечно, справимся! Разве ты сомневался?

Вокруг сновали люди, таскавшие бревна. В дело пошли штабеля крепежного леса, сложенного возле канавы. Раздутые, словно кабаны, мешки с землей ложились на каменную стенку. Борт канавы вырастал равномерно на всем ее протяжении.

Часам к трем ночи работа была кончена.

Грязные с ног до головы, школьники собрались около дамбы, которая действительно возвышалась над водой, точно крепостная стена.

К Тоне подошел Николай Сергеевич.

— Папа! Ты не в шахте? Тоже работал?

— Работал, дочка… Ну, справились! Пойдем домой.

Тоня, только что чуть не падавшая от усталости, вдруг почувствовала, что ей совсем не хочется отдыхать.

— Я не устала, папа! Хоть танцевать могу!

— Вид у тебя больно не бальный, — засмеялся Николай Сергеевич.

— А если б ты видел, на кого сам похож!

Отец махнул рукой и, достав из кармана мокрого ватника платок, хотел обтереть лицо, но вместо платка в руках его оказалась такая грязная тряпица, что он задумчиво посмотрел на нее и сунул обратно в карман.

Подошли другие ребята. У всех был измученный и счастливый вид.

— Парторг наш, Иван Савельевич, до чего здоровый дядя! — с восхищением говорил Андрей. — Такие мешки поднимал… Я, говорит, бывший грузчик, мне не впервой!..

— А что Маврин разделывал! — сказал Илларион. — Как бес работал! Там у нас мешки сползали с борта, так он навалился на них, руками и ногами вцепился и держал, пока ребята не подоспели.

— Маврин, говоришь? — послышался хриплый голос, и высокая фигура директора прииска неожиданно заслонила свет. — Фу, чорт, голос пропал! — ругнулся он и, вытащив блокнот, записал фамилию. — Вам особая благодарность, ребята! Молодцы! — прохрипел он.

— Что вы, Виктор Степанович!

— Мы так рады, что помогли!

— У нас нынче боевое крещение! — засмеялся кто-то.

— Верно, верно! — вмешался Николай Сергеевич. — Ведь недавно, товарищ директор, мы в завкоме говорили, что пополнение будем принимать из выпускников наших… когда, мол, обучатся специальности. А жизнь-то… она ждать не хочет. Оказывается, сразу они понадобились, без задержки.

Директор чиркнул зажигалкой и, всмотревшись, узнал Кулагина.

— Правильно, мастер, — сказал он. — Не знает человек, когда его сила или ум могут понадобиться. В том и ценность каждого, чтобы он был… ну, как, ребята, вы говорили, когда еще в пионерском отряде числились?

— Всегда готов! — пробасил Андрей.

— Вот так! А неприятностей много нам этот случай наделал…

— Товарищ директор! Виктор Степанович! — послышался зов.

— Иду, иду! Ну, будьте здоровы!

Директор исчез, и уже откуда-то издали донесся его хриплый голос:

— Дежурных расставить нужно! Каждый час сообщать об уровне воды.

— Женечка, иди домой! Переоденься сразу же в сухое, слышишь? — заговорил подошедший Михаил Максимович. — Я еще здесь останусь… Чаю горячего выпей.

Школьники возвращались в поселок. У всех было приподнятое настроение. Перебивая друг друга, рассказывали:

— Ну и лют же народ на работу!

— А Слобожанин как дельно распоряжался!

— Вы подумайте! Ведь дамбу строили на двадцать пять сантиметров выше самого большого подъема воды… Нынче Серебрянка все расчеты опрокинула.

— А хорошо жить, ребята! — вдруг услышали школьники тихий голос.

— Ваня!

— Пасынков пришел, товарищи!

— Иван, ты как тут?

— Где же мне быть?

— Смотри: простынешь — опять сляжешь!

— Нет, я здоров уже. Не мог утерпеть, вышел…

Ваня проболел почти два месяца, но товарищи занимались с ним, от класса он не отстал. Надежда Георгиевна разрешила ему сдавать экзамены наравне со всеми десятиклассниками.

Тоня завела песню, ребята подхватили, и ей подумалось, что, пожалуй, нет на свете большей радости, чем петь с друзьями после трудной удачной работы.

Весна испугалась своего промедления и начала действовать не покладая рук. Казалось, что в эти дни ей помогают тысячи маленьких незримых работников земли, воздуха и воды. Трава росла на глазах, выход из лога, в котором стоял поселок, наполнялся голубоватым светом, от растревоженной земли шел сладкий и свежий запах. Пушистые, как цыплята, «пострелы» сибирские анемоны — торопились растолкать прошлогоднюю листву и взглянуть на солнце; фиалки раскрывали удивленные глаза рядом с не успевшими растаять сугробами, а на проталинах под деревьями скоро стало опять белым-бело, точно снова выпал снег. Это закачалась белая ветреница — «кандычья мать». За нею и лиловые поникающие цветы кандыка покрыли непросохшую опушку. А там «марьины коренья» затянули склоны гор атласной краснотой, в молодой траве загорелись оранжевые огоньки, которые ботаники зовут «троллиусами», а сибиряки — «жарками».

Скала Блин, с которой зимой было так хорошо скатываться на лыжах, совсем оголилась и серой, неуклюжей блямбой торчала среди светлой зелени. Снег остался только на вершине Безымянного гольца.

А десятиклассники усиленно занимались и всякий раз, поднимая глаза от книги, видели какой-нибудь новый подарок тароватой весны.

Младших школьников отпустили по домам, и поселок сразу повеселел. С утра до вечера во дворах слышался ребячий гомон.

Степа Моргунов перешел в третий класс и, освободившись от школьных забот, все дни проводил со своим новым другом. Митхат освоился на прииске, привязался к брату, а без Степы не мог шагу ступить. Мухамет, по совету Надежды Георгиевны, не препятствовал мальчикам дружить, но глядел на Степу с затаенным ужасом, ожидая от него всяческих каверз.

Митхат занимался с Ириной Филипповной, учительницей младших школьников. Она готовила его во второй класс. Степа терпеливо поджидал своего друга на бревнах около школы, выковыривая из-под нагретой коры жуков, или на огороде, где не столько работал, сколько мешал Петру Петровичу бесконечными вопросами.

Наконец появлялся его товарищ, слегка подавленный тяжестью новых познаний, и они убегали в ближний лес, на Серебрянку или в свой любимый уголок — под высокую березу, росшую на пустыре около дома Кулагиных.