Чм66 или миллион лет после затмения солнца

– Правда, – Ситка исподлобья смущенно смотрел на меня и врача.

– Меня зовут Нина Ивановна. – сказала врач и положила руку на ладонь Ситки Чарли. – Уланчик, обещай мне, что больше не будешь убегать.

Странная женщина Нина Ивановна. Таких врачей больные не боятся.

Ситка махнул головой.

Мы вышли за ворота больницы. На трамвае до дома две остановки.

Надо спускаться до Шевченко, я не хотел, чтобы кто-нибудь с работы увидел нас вместе.

– Пойдем пешком.

– Пошли.

– Ситка, ты больше не побежишь?

– Не побегу.

– Ты что, не соображаешь? Матушка из-за тебя два месяца не спала.

Пожалей нас.

Брат кивал головой и так же, как и пять минут назад, в шестом отделении, смущенно улыбался.

На кухне с мамой Магриппа Габдуллина. Соседи Ситку любят.

– Улан-жан, – сказала Магриппа. – Денсаулык калай?

В последнее время Габдуллина не выходит из нашего дома. Что ей нужно?

Летний дождь…

Гуррагча пришел без инструментов и за пять минут справился с краном на кухне. Дюбель для карниза вбил в стену вообще за минуту..

Умка в сарафане ходила по квартире и размышляла вслух о том, чтобы еще предложить к ремонту.

– Кончил? – спросил я монгола и скомандовал. – А теперь дуй отсюда.

Гуррагча захлопнул за собой дверь, я припал губами к оголенному плечу Умки.

– Не трогай меня! – завопила подружка Карла Маркса и выскочила из дома.

– Стой! – я побежал за ней на улицу.

– Хали! – прокричала в глубину аллеи Умка.

Удалявшийся в темноте монгол остановился.

– Что случилось? – Гуррагча подошел к нам. Он не щерился и был сдержанно серьезен.

– Не уходи. – Умка глядела на монгола как сестра на старшего брата.

Гуррагча перевел узенькие глазки на меня. Он все просек, но продолжал ломать комедию про непьющего сантехника.

Вот и верь после этого людям!

В городе жара. Пельмень раздобыл для меня немного аэрофлотовских салфеток. Обтираю ими папу. Он сильно потеет. Купать его надо почаще, хотя бы через день. После ванны и кожа дышит, и кровь разгоняется. Купать через день не получается, если только после маминых напоминаний вывожу отца на прогулку раз в неделю.

Папа днями лежит и читает Бунина.

Лечу…

Хаджи с Бахтишкой поселились в гостинице "Казахстан".

"Нет, ты не русский, – схватившись за правый бок, простонал пленный немецкий генерал. – Русские так много не пьют.

Ты – грузин. – Генерал простонал. – Ты заставляешь меня пить, а у меня больная печень…".

Х.ф. "Где генерал?".

Хаджи не совсем таджик. Таджики так много не пьют. В таджикскую жару можно кушать плов с острой шурпой и запивать, сколько влезет, кок-чаем. В поселке Бустон Ленинабадской области таджики так и делают. Хаджи любит манты, шашлык, дам-лама, бешбармак. Жирную еду предпочитает на обед и ужин, запивает которую коньяком или водкой.

Впрочем, по утрам он не пьет. С похмелья разжижает кровь в ресторане рыбной солянкой.

"Чашму" и у нас продают.

– В Ленинабаде "Чашму" называют "Отеллей", – сказал Хаджи.

Отелло у отца Бахтишки чуть ли не ночлежка.

– Почему? – спросил я.

– Днем веселит, ночью душит.

Бахтишка поехал на медосмотр, Хаджи и я обдумывали, чем заняться.

– Я ни разу не был на Медео, – сказал отец Бахтишки.

– Поехали. – Я посмотрел на Хаджи и предложил. – Может девчонок позовем?

– У тебя есть кто? – зять оживился.

– Да нет… Это с работы.

– Все равно зови.

Я позвонил на работу.

– Кэт, хватай Терезу и выходите через пятнадцать минут на угол возле института.

– Ты откуда звонишь?

– От верблюда. Говорю тебе, через пятнадцать минут стойте на углу.

– Зачем?

– Ты задаешь много вопросов. Сейчас мы подьедем на моторе и примем вас на борт.

– Кто мы?

– Потом узнаешь.

Я положил трубку. Хаджи спросил:

– Кто такие Кэт и Тереза?

– Кэт моя… Короче, мы с ней дружим. А Тереза… Тереза Орловски тоже товарищ по работе.

– Тереза Орловски? Странное имя.

– Это кликуха. Зовут ее Наташенькой.

– Какая она?

– Тебе понравится. У нее легкое дыхание.

– Легкое дыхание? Это интересно.

– Ты только не забудь ей напомнить про дыхание. Ей нравится, когда ее дыхание сравнивают с дыханием Ольги Мещерской.

– Кто такая Ольга Мещерская?

– Это у Бунина… – ответил я и предупредил.- Ты только это…

Будь с Наташенькой, по-восточному, ласковым. Девушка она порхающая в небесах.

– Очень замечательно. Я буду элегантен как рояль.

… Тереза застенчиво протиснулась на заднее сиденье, Кэт на правах боевой подруги критически осматривала Хаджи.

– Бяша, тебя с утра Шкрет спрашивал. – доложилась Орловски.

– Прикрыли меня?

– Сказали, что ты в ЦСУ.

– А он что?

– Развонялся. Говорит, что ты распустился.

– Это я распустился? – я покачал голово?. – Жопа-стул совсем офигел. з?а Куда едем? – спросила Кэт.

– На Медео.

К коньяку Хаджи заказал помидорный салат и котлеты по-киевски.

– Мне нравится, как вы живете, – глядя на Орловски, сказал Хаджи.

– А как мы живем?

– Делаете, что хотите.

– Ой, да ну что ты, Хаджи! – всплеснула руками Тереза. – Знаешь, как заколебал нас Шкрет.

– Кто это?

– Да есть у нас один… Счетовод, а корчит из себя… Особенно достал он Бяшу. Куда ушел, почему не отпросился?

– А у меня в Ленинабаде просто, – поделился Хаджи. – Надо мне на несколько дней слинять – оставляю очки на столе. Начинают искать, а мои люди говорят: "Да вот же его очки… Хаджи Бабаевич куда-то вышел…".

– Ха-ха.

– Наташенька, у тебя глаза…

– Перестань, – Орловски потупила глаза.

– И это при том, что у Наташеньки было трудное детство, – вмешался я.

– Бяша, прекрати!

– У Наташи было трудное детство? – Хаджи заморгал глазами. – Не верю.

– Тем не менее это так, – я выставил руку вперед. – Наташа, пожалуйста, помолчи, когда старшие говорят. – Я разлил по рюмкам коньяк. – После седьмого класса Наташенька поехала в пионерлагерь…

– Та-ак. – Хаджи сосредоточился.