Чм66 или миллион лет после затмения солнца

Глаза ее блестели.

Поднял руку Кеша Шамгунов.

– Лилия Петровна, а кто такой вообще герой нашего времени? И почему мы должны верить Лермонтову, что Печорин герой его времени?

Лилия Петровна положила книжку поверх классного журнала, и склонив голову к плечу, прошлась между рядов. Вернулась к столу, пружинно выпрямилась.

– Шамгунов, вы никогда не задумывались, почему нам интересна та или иная книга?

Кеша поднял голову к потолку.

– Как-то не думал.

Лилия Петровна вновь, теперь уже неторопливо, пошла между рядов.

– Всем нам интересны только те книги, где мы узнаем себя. – Она обернулась. – Шамгунов, вы не ловили себя на таком ощущении?

Кеша оглянулся на Бику. Халелов показывал Кеше знак: тяни, сколько можешь, время.

– Кажется, ловил.

– Садитесь. – она повернулась ко мне. – Вы не хотите что-нибудь сказать?

Я поднялся. Сказать мне было нечего, но говорить что-то надо.

– Я думаю так, что героя нашего времени не существует. Литература не арифметика и не должна вычислять среднеарифметического человека.

А если говорить о Печорине, то мне он не интересен.

– Почему? – Лилия Петровна остановилась.

– Понимаете, Печорин все время занят исключительно и только собой. Все другие персонажи существуют только для обслуживания его прихотей.

– Вы так думаете?

– Да.

– Хорошо… Почему тогда Печорин постоянно занят собой?

– Что-то ищет.

– Правильно. Но от добра добра не ищут. Правильно? У Печорина благополучная жизнь. Но он все равно не в себе. От чего?

– Не доволен собой. – Я не знал другого ответа.

– Вот видите…- Лилия Петровна строго посмотрела на Бику. Мой друг перестал гримасничать. Она вновь повернулась ко мне.

– Как вы думаете, недовольный собой человек достоин любопытства?

Вот уж не знаю.

– Как вам сказать…- Я задумался. – Может, если…- Я поправился. – Все зависит от того, на что направлено его недовольство.

– Вы на правильном пути. – Лилия Петровна подняла со стола книжечку, показала обложку.- Самое главное это то, что происходит с нами внутри. Я не случайно принесла сегодня Сэлинджера и заговорила о герое нашего времени. Главный персонаж романа "Над пропастью во ржи" показался близким мне человеком. Подросток недоволен собой и занят поисками счастья…

Счастье. Несколько лет назад я не допускал возможности быть в

Америке счастливым человеком. Страна "багровых туч" и непролазной тьмы. Американцы непонятно для чего родились. Они не живут, а выживают. Какой надобности ради – непостижимо. Из Америки притопал к нам комплекс неполноценности. Комплекс, что свел Джона с ума.

Значит ли это, что сумашествие – освобождение от комплекса?

Идиотская мысль. Все равно что шизофрения.

Шизофрения отдает автомобильной шиной, тугой, твердой, как камень, резиной. Ш-ш-ш…Ш-ш-шайба… Шайба та же прокладка. Придет в негодность – кранты водопроводу, "сработанного рабами Рима".

"За далью дали не видать… И впереди другая даль…На тризне грозного отца мы стали полностью в ответе. За все на свете – до конца".

На день рождения прилетела открытка.

Там были слова.

"Набирайся силенок, Орленок!

Мы с тобой еще выйдем в орлы!

Зоя Долбня.

Краснодарский край, Туапсинский район, п.л. "Орленок", дружина

"Звездная".

Я не ответил Зое. Я только что прочитал "За далью даль"

Твардовского. И если бы догадался ответить, то может написал бы и так.

"Зоя, милая!

"За далью даль" – дорога от Туапсе на наш "Орленок".

Горно-серпантинная поэма. Утро и Солнце. Автобус летит то вверх, то вниз. За поворотом вспыхивает и слепит глаза Солнце. Машина ныряет влево и через километр новый поворот, И так всегда, до бесконечного конца. "За далью даль. И впереди другая даль". Хорошо то как…

Чувствуешь?".

Историчка поручила доклад. В школе готовят диспут о роли личности в истории.

Я позвонил дяде Ануарбеку Какимжанову.

– Дядя Ануар, мне поручили сделать доклад о роли личности в истории. Учительница указала на работы Ленина и Плеханова…

– Та-ак… Хорошо… Что тебя интересует?

– Работы я прочитал. Но мне все равно непонятно…

– Что непонятно – это может и хорошо… – Дядя Ануарбек простудился и говорил в нос. – Что непонятно, ты пока отодвинь в сторону и сильно в докладе не касайся. Понял?

…В актовый зал согнали три десятых класса. За столом методист из Гороно. Сейчас я выдам. Ох и выдам.

– …Молодой человек, что вы тут нам про Сталина рассказывали?

Повторите.

– Что? Ничего нового я не сказал про Сталина. Сталин развязал репрессии, опираясь на ложный тезис об обострении классовой борьбы в переходный период…

– Что вы знаете о Сталине, чтобы говорить так о репрессиях?

Положительно, тетка из Гороно дурочку валяет и сбивает меня с наступательного темпа.

– Были двадцатый и двадцать второй съезды партии… Есть решения… Имеются и другие документы.

– Хорошо. – Методистка вышла из-за стола и спустилась в зал – Вы читали вчеорашний номер "Комсомольской правды"?

– Нет.

– В газете напечатаны воспоминания военного о Сталине.

Военачальник особо отметил, что Сталин не любил, когда ему заглядывали в рот.

– При чем здесь это?

– Как раз причем. – нравоучительно сказала методистка и спросила.

– И вообще, что вы знаете о понятии контекст истории?

– Ну, это по-моему…

– Ясно. – перебила методистка. – Вот вы говорили, что движущей силой истории является народ. Так?

– Так. Народ и только народ.

– Что народ, понятно. Я хотела узнать у вас не кто, а что приводит в движение историю, вызывает событие?

Вот прицепилась. Я перестал понимать происходящее. Сталин, Ленин,

Плеханов… На фиг согласился делать доклад?

Я заикнулся о желании учиться в литинституте. Мама ничего не имела против. Более того, считала, что лучше, чем писательство, занятия в жизни нет. Но, говорила она, редко какой писатель способен прокормить себя литературой. Потому-то прежде надо приобрести надежную специальность. О том, что в литинституте меня не очень то и ждут, я не подумал и слышать ни о каком матушкином политехническом не хотел.