Чм66 или миллион лет после затмения солнца

Днем играли в футбол с азербайджанцами. Если уж кто и выглядит взрослым, так это тринадцатилетний азербайджанец. С волосатыми, короткими, накачанными ногами азербайджанские отроки носились по полю половозрелыми вепрями.

Один из них подсек меня. Судья дал штрафной. Азик с ходу толкнул меня в шею – я, не успев испугаться, автоматом ответил тем же. Иначе было нельзя – на нас смотрели пионеры с вожатыми. Азербайджанец тяжело дышал и сквозь зубы пригрозил: "Ну смотри…".

Я ничего не сказал.

Игра закончилась. Подошла Валя.

– Пойдем к врачу. – сказала вожатая.

– Зачем?

– Меня беспокоит твой фурункул под ухом.

– Валя, не надо. Пройдет.

– Я сказала тебе, пошли.

– Ладно.

– Я принесла тебе Эразма Роттердамского. Слышал о таком?

– Нет. – ответил я и спросил. – О чем будет разговор на сегодняшнем костре?

– О человеческих отношениях.

– Опять?

– Да, опять. – Валя поправила, выбившиеся из под пилотки волосы. Когда-нибудь ты поймешь, что главнее всего на свете человеческие отношения. И больше ничего.

Что такое человеческие отношения для Вали? В данном случае для меня это прямой намек на историю со склеенной пилоткой. Вожатая не может забыть – я чувствую это – пилотку Артура Дика. Она не может воссоединить меня, потому что пилотка ломала все, до тла разоблачала мою сущность. Валя сильно тонкая девушка и четко понимала, что зверьковость – это, мягко будет сказано, – камень за пазухой.

Понимая, что зверьковость никогда не выжечь из меня и каленным железом, она не теряла наивной надежды, что к концу смены я и сам наконец догадаюсь, что подлинно сделал, когда тайком в мертвый час склеивал воедино злополучную пилотку Дика.

На летней эстраде дружины "Стремительная" встреча с Дмитрием

Кабалевским.

– Вы спрашиваете, как я писал эту вещь? – Дмитрий Борисович поднялся из-за столика, обхватил подбородок. – В больших сомнениях я начинал работу над "Реквиемом". Дело в том, что автор стихов очень молод… Он даже младше моего сына…Войну Роберт Рождественский знать не мог…

Кабалевский высокий и очень худой, на шее большое родимое пятно.

По телевизору я не замечал у него пятна. Что-то общее есть у него с

Андрюшей. Может, простота и открытость, с которой они разговаривали с нами? Может быть.

Встреча закончилась и мы с Ильей Штейнбергом темной аллеей возвращались в корпус.

Илья младше меня на год и учился в 56-й школе. Он, Витька

Червенчук и две Ирины – Дарканбаева и Павлова – составляли со мной пятерку, представлявшую коренных алма-атинцев в "Орленке".

Мы шли, болтали и не сразу обнаружили, как кто-то сзади обкидывал нас камушками. Мы обернулись.

За нами шли два азербайджанца. Один из них тот, кто толкнул меня в шею и другой – такой же маленький, и такой же невероятно плотно сбитый.

Они разбирались со мной за игру.

Я завилял хвостом.

– Нам, мусульманам надо жить дружно.

Азик вплотную приблизился.

– Месяц назад я покалечил девушку.

– Покалечил? – спросил я и заметил. – Ты не мог поступить иначе.

– Да… Такой я человек… Ха. – Мое замечание подействовало. Он приосанился. – Если бы ты был кристианином, я бы тебя давно убил. Но ты мусульманин и я прощаю тебя.

Он еще и прощает.

Илья ошарашенно смотрел вслед удалявшимся азикам:

– Это не люди…

Илья сделал вид, что не придал значения тому, как я сгнилил.

Хотя что я мог сделать с этими вепрями?

"Вертится быстрей Земля…". Быстрей? С чего вдруг? Как она может вертеться еще быстрей?

Над стеклянным фрегатом корпуса дружины "Звездная" летела и уходила высоко в небо песня. Песня, которую распевала вся страна.

Ленинградцы согласились сыграть с нами в интеллектуальный хоккей.

Интеллектуальный хоккей – игра в вопросы и ответы, ничего в ней интеллектуального кроме заученного знания нет, но ленинградцы пошли мне навстречу.

Команды расселись по стульям. Вот те на… Капитан у ленинградцев

Таня Власенкова. Мы сидели на выдвинутых от остальных стульях друг против друга на верхней палубе звездного фрегата. По-моему,

Власенкова хорошо сознавала надуманность состязания – паренек из

Казахстана желает лишний раз блеснуть на публике эрудицией, ну и что тут такого? – я видел это по ее глазам. Однако при этом Таня ничуть не скрывала, что палубное ристалище для нее самой интересно и проявляла нетерпение.

– Откуда берет свое название Северная Пальмира? – задал вопрос

Гарик.

Че-е-го? Что еще за Пальмира? Так мы не договаривались. Я мог бы их в два счета уделать, задай вопрос: "В каком ауле родился композитор Шамши Калдаяков?". Мог, но пожалел. Что прикажете мне с вами делать?

– Счет 2:0. – объявил судья.

Таня записала что-то в блокнот. На игре она в очках. Окуляры ей к лицу.

Может задать ей вопрос про Грюнет Молвиг из норвежского фильма

"Принцесса"? Не-ет… Таня музыкант и знает, как и что было на фестивале в Москве. Выход один – валить ленинградцев вопросами в духе Шамши Калдаякова.

– Перечислите состав футбольной команды (я назвал то ли "Интер", то ли "Милан"). – сказал я и мне стало жалко капитана ленинградцев.

– Джулиано, Бьянки…- Власенкова загибала пальцы и при этом с еле заметной насмешливостью смотрела мне в глаза.

Так иногда бывает. Но только иногда. Потому, что тогда я думал, что про футбол лучше меня никто не знает.

– Ответ принимается. – я прокашлялся.

– …Подлинное имя Пеле.

Таня оторвала ручку от блокнота.

– Нассименто… Так кажется? – спросила она и призналась.
–

Дальше не помню.

Вообще-то правильно. Для любой девчонки страны даже больше чем правильно. Но Таня знает составы итальянских клубов, а кому многое дано, с того и спрос…

– Ответ неполный. – пробурчал я.

Болельщики недовольно загудели. Таня улыбнулась и переглянулась со своими. Она не обижалась на въедливость.

Судья ответ засчитал.

Заготовленные вопросы улетучились из памяти, и я лихорадочно перебирал варианты. Ладно, пусть себе торжествуют. Я задал засевший во мне единственный вопрос.