Чосер
Шрифт:
Так, над воротами, прожил он двенадцать лет, в течение которых им были написаны
“Храм Славы” и “Птичий парламент”, “Рассказ Рыцаря” и “Троил и Хризеида”, поэма, содержащая упоминание о забавной детали местного колорита – криках привратника, приказывающего либо отогнать скотину от ворот, либо войти с ней в город.
Высказывалось предположение, что жизнь Чосера в тот период была не только
творчески насыщенной, но и полной уюта и что в доме его над воротами, ведшими в
процветающий город, доме,
супружеское единение. Но это не так. Достаточно вспомнить, что Филиппа находилась на
службе и обычно супруги пребывали порознь. Материально они поддерживали друг друга, как это явствует из слов Джона Гонта, подчеркнувшего, что ежегодные десять фунтов, получаемых Чосером от него, “выплачиваются также и “за верную службу доброй Филиппы, супруги его, достопочтимой госпоже и матери нашей королеве, да упокоит Господь ее душу, и услуги ее возлюбленной спутнице жизни нашей королеве [Кастильской]”.
Дело обстояло следующим образом. Вскоре после кончины Бланш, в память о которой
Чосер создал свою “Книгу герцогини”, Джон Гонт женился на Констанце Кастильской.
Филиппа Чосер, которая после смерти королевы Филиппы числилась при дворе Гонта, стала
“прислуживать” Констанце, и в 1372 году удостоилась выплаты содержания в 10 фунтов. В
последующие несколько лет она также получает от Гонта деньги и подарки. Однако она была
не просто придворной на жалованье. Сестра ее, Кэтрин Суинфорд, являлась любовницей
Джона Гонта и играла большую роль при дворе. Поэтому, если Филиппа Чосер всего лишь
“оказывала услуги” Констанце, услуги ее сестры были иного рода. Близость сестер не
подлежит сомнению: когда Кэтрин со временем поселилась самостоятельно в
Линкольншире, Филиппа и ее сын Томас Чосер последовали за ней. Это бросает новый, дополнительный, свет на жизнь королевского двора, где преданность и родственные узы
были тесно связаны и переплетались. Не раз выдвигались предположения, что и у Филиппы
была любовная связь с Гонтом, плодом которой явилась часть ее детей. Какова бы ни была
достоверность такого предположения, ясно одно: ни собственная набожность, ни
общественная мораль никак не мешали царившей тогда при дворе свободе нравов.
Размышляя над свойственными Чосеру ироничностью и скептицизмом, необходимо помнить
и об этом.
Чосер был прочно укоренен в реальности того времени и во всех отношениях с ней
связан. Летом 1375 года он выступил “поручителем” за Джона де Ромзи, казначея из Кале, в
чьем подчинении находился некогда Чосер при дворе короля. Судя по всему, Ромзи
обвинили в присвоении имущества некоего лица, судимого за подстрекательство к бунту. В
результате Чосеру пришлось брать личную юридическую ответственность за Ромзи перед
судом казначейства, что было не так уж трудно и опасно, учитывая значительность владений
Ромзи в Англии. Деталь эта весьма показательна для характеристики тогдашней
общественной
жизни, сплошь строившейся на взаимных услугах и благодеяниях. ПозднееЧосер еще не раз оказывал подобную помощь старым друзьям, с уверенностью полагая, что
и они, если понадобится, отплатят ему той же монетой.
Предпринимал он тогда и другие действия, принесшие ему выгоды и более
несомненные.
В том же году, когда Чосер выступил поручителем за Ромзи, он приобрел “опекунство”
над двумя наследниками из Кента. Дело это было весьма выгодным – почтенный опекун
несовершеннолетнего сироты, чей покойный отец служил королю, получал законное право
на управление переходившим к недорослю имуществом, Чосер стал, таким образом, распоряжаться наследством Эдмунда Стейплгейта, сына и наследника богатого
кентерберийского купца. Два года спустя, молодой Стейплгейт за 104 фунта выкупил у него
право владения землями вместе с разрешением на брак. Надо полагать, что к устройству
выгодного брака для наследника Чосер также приложил руку.
Может показаться странным, что посторонний человек мог получить права на чью-то
жизнь и имущество, чтобы распоряжаться ими в течение ряда лет, но таков был
непререкаемый и утвердившийся в средневековом обществе обычай. Через двенадцать лет
после этого Стейплгейт был убит – еще один пример соседства строгой законности со
вспышками яростного беззакония в тогдашней жизни.
Чосер мог в тот период считать себя человеком вполне зажиточным, так как через
месяц после получения опекунства над Эдмундом Стейплгейтом он становится опекуном и
Уильяма Соулса, унаследовавшего владения Беттисхенгеров и Соулсов в Кенте – еще один
выгодный куш в средневековой битве жизни. То, что оба наследника были родом из Кента, важно, так как в последующие годы Чосер и сам был связан с Кентом – как член парламента
и как тамошний мировой судья. Покинув Лондон, он жил в Кенте, где предположительно и
написал значительную часть “Кентерберийских рассказов”. Во всяком случае, он мог уже
тогда владеть там имением.
Богатство Чосера в тот период не подвергается сомнению – в самом деле, выгодная
должность, жена на хорошо оплачиваемой службе, дом, отданный в пожизненную и
бесплатную аренду. Описями его серебра, его ковров и гобеленов, убранства его спален и
столовой или живописных полотен мы не располагаем, но в прологе его “Легенды о Добрых
женах” он вскользь упоминает о том, чем владел:
И, видит Бог, имеешь шестьдесят
Ты книг, как старых, так и новых,
Прекрасные рассказы содержащих.
Конечно, поэтическая строка доказательством в суде быть не может, но сама точность
ее – Чосер пишет о шестидесяти книгах, хотя мог бы вместить в строку и двадцать, и