Что на роду написано…
Шрифт:
Говорят, что друзья детства и юности – это та же семья, за тем исключением, что человек может её выбрать. Платов думал, что тут всё сложнее. Как ни крути, самая крепкая дружба завязывается либо в детстве, либо чуть позже, когда вы совсем молоды и жизнь вас ещё не пообломала. Крепче всего вы можете сдружиться на стадии «заготовок».
И вот в этом-то и кроется опасность: чем старше вы становитесь и чем более властный отпечаток на вас накладывают внешние обстоятельства, тем сильнее проступают различия. Однако к моменту, когда они станут очевидны, вы уже успеваете так привыкнуть друг к другу, что расставаться из-за них кажется диким.
Общаться
В момент, когда кажется, что самое время прервать сложные и часто совсем ненужные отношения, особенно ясно понимаешь: друзей не выбирают – они сами находятся. Друг детства – это что-то вроде личного креста: посильно, но иной раз очень тяжело нести.
Виталик был в его жизни будто бы всегда: ровесники, чьи родители общались между собой, взрослели они рядом. При этом близостью с Виталиком, кроме Павла, вряд ли мог похвастаться кто-то ещё. Всегда как будто бы окружённый приятелями, он ни с кем особо не сходился. Окружающие даже немного сторонились его, чувствуя скрытую отчуждённость. Кроме всего прочего, он совершенно не умел проигрывать, с трудом признавая поражения.
За что бы Виталик ни брался, от игры в карты до смешивания коктейлей, он стремился достичь в этом самого высокого уровня со старанием, в котором было что-то натужное. Было ясно, что самому ему это не доставляет никакого удовольствия. Но неумение увлечь кого-то собственными интересами толкало его на то, что он стремился присвоить чужие, а присвоив, обойти всех конкурентов. За это его недолюбливали, и, если бы не Павел, возможно, быть носу Виталика пару раз сломанным. Причём сам Виталик, казалось, совершенно не отдавал себе отчёта, как выглядят со стороны его попытки самоутвердиться.
Природа отнюдь не обделила его: Виталик умел поддержать высокоинтеллектуальную беседу и, кроме того, неплохо рисовал. У него была твёрдая рука, хотя срисовывал он явно лучше, чем придумывал, а его шаржам недоставало как остроумия, так и всё той же наблюдательности, которую хорошему художнику даёт эмпатия.
Виталик явно был холодноват, и Павел, помнивший его совсем мальчишкой, иной раз чувствовал себя некомфортно под его взглядом. Смотрел Виталик как-то исподлобья и почти не моргая, будто пытаясь подавить собеседника. Наташа однажды сказала, что от его взгляда у неё болит голова, особенно когда он не в духе: «Чёрный глаз, ну или как там это называют». Платов, конечно, обернул всё в шутку, но и сам порой ловил себя на том, что после ухода Виталика испытывает облегчение.
Так и не став художником, свою жизнь он всё же связал с искусством, добившись довольно серьёзных успехов в качестве антиквара. Павел даже порой обращался к нему за советом или рекомендацией, хотя и сам довольно хорошо в этом разбирался: было приятно осознавать, что у друга, такого сложного и противоречивого, хорошая репутация среди профессионалов.
Виталик же, всегда трудно сходившийся с людьми, не стеснялся при случае подчёркивать особый статус Платова в своей жизни – тот даже был свидетелем на его свадьбе. Именно поэтому Павел с некоторым стыдом отметил, что при мысли о недоброжелателях ему на ум в первую очередь пришёл именно друг детства, причём абсолютно помимо воли.
Они давно не созванивались, но Платов интуитивно ощущал, что тот о нём помнит прекрасно. И кто знает, не поминает ли лихом.
Глава 4
Поколению Платова довелось увидеть смену сразу нескольких эпох: оттепель, застой, перестройка, лихие 90-е, относительно спокойные «нулевые» – каждое десятилетие в России обрело какой-то исторический статус. Но если для нынешних тридцатилетних 90-е стали романтическим мифом и даже поводом для гордости, то у тех, кто строил в это время бизнес, впечатления остались двоякие. Точнее всего было бы сказать, что это было время возможностей. И неважно, о каких возможностях шла речь: разбогатеть за одну ночь или поймать пулю в подъезде.
В те времена автомобили у Платова были другими. Полный набор: от бронированных дверей до пуленепробиваемых стёкол, способных выдержать серию попаданий в упор. Да и подход охраны Павла к его перемещениям был иным: машины, маршруты, даты и места остановок тасовались как можно чаще, чтобы не дать наблюдателю возможности уловить в этом предсказуемость. По сути, Платов, как и многие люди его статуса, передвигался по городу в представительском бункере на колёсах, и это выглядело вполне естественно: лучше лишний раз посидеть в многотонной железной коробке, чем потом лежать в роскошном деревянном ящике.
Необходимость в подобных ухищрениях отпала сама собой, как только разборки переместились с улиц в кабинеты и суды. В последние годы Павел Николаевич уже легко мог позволить себе пешие прогулки по Москве, охраняемый от идиотов и дураков одним-двумя незримыми «провожатыми» и ангелом-хранителем. Да и его личный транспорт перестал напоминать танковый кортеж – скорее, машина стала очередным филиалом офиса. Удобные сиденья, небольшой телевизор, пепельница, выдвижной столик для документов, подставка под кофе – всё, что нужно для человека, привыкшего вникать в дела по пути.
Вся дорога от дома до офиса занимала не больше получаса. Этим утром Павел вышел как обычно – в восемь часов. День выдался неожиданно жарким для весны, поэтому он даже не надел пиджак. Тем не менее с собой его захватил, повесив в машине. Водитель Олег – он же по совместительству и охранник – включил кондиционер и спросил, не нужно ли радио: иной раз Павел любил послушать по утрам спортивные сводки или разговоры политологов. Но в этот раз отказался: собрался «зарыться» в бумаги. День снова обещал быть переполненным непонятно откуда берущимися проблемами…
Водить Павел Николаевич любил. Тем более это давалось ему легко: научился в юности моментально и за всю жизнь не попал ни в одну сколь бы то ни было серьёзную аварию, даже когда садился за руль выпившим (было – грешен!). Но личный водитель освобождал и руки, и голову, позволяя не задумываться о таких мелочах, как поворотники и трафик. Ну и сохранял жизнь в периоды, когда вопросам безопасности уделялось особое внимание. Потому сейчас Павел не смотрел по сторонам, занятый отчётом: мыслями он уже был в своём кабинете.
Что произошло дальше, Платов запомнил нечётко. Сначала на встречке появилась машина – так резко, что даже выдернула Павла Николаевича из мира цифр и счетов в реальность. Олег посигналил, что-то буркнув себе под нос. Впереди, в узком проулке, приветом из 80-х замаячил народный любимец «жигуль». В машине сидели двое, и если водитель был невзрачный, то пассажир даже издалека казался таким массивным, что того и гляди проломит плечами кузов. Не повезло ему с «жигулёнком», даже мощную спину наверняка не расправить… Павел невольно увлёкся этим персонажем.