Что на роду написано…
Шрифт:
…А тут подоспела Великая Октябрьская. Хотя была она никакой не Великой и, как потом оказалось, даже не Октябрьской, а просто к осени 1917 года граф Львов и трусоватый Керенский чётко осознали, что править державой, да ещё во время мировой войны, – это вам не писать прокламации да выкрикивать с думской трибуны замшелые постулаты о демократии, равенстве и братстве. И пока адмирал Колчак и генерал Корнилов рвались в верховные правители, власть в стране упала в руки никому не известной партии социал-демократов, последние лет десять болтавшихся по разным столицам Европы. Недолго мудрствуя, большевики, так странновато назвало себя левое крыло этой партии,
Все эти бурные события поначалу обходили стороной укрывшееся в черниговских лесах остёрское поместье Еланских. В марте 1918 года после мистической смерти генерала Корнилова под Екатеринодаром его адъютант, полковник Владимир Еланский, споров знаки отличия Добровольческой армии и водрузив на их место боевые ордена царской армии, прикрылся шинелью и отправился пешком к родному остёрскому дому, где его вот уже пятый год ждала невеста, графиня Варенька Самарина.
Через несколько месяцев, перейдя несколько фронтов, исхудавший и больной Владимир подошёл к воротам усадьбы. Света нигде не было видно, дом как будто вымер. И только внимательно приглядевшись, он увидел в окне одного флигеля трепещущий огонёк.
Дверь открыла Варенька. Всмотревшись в высокого бородатого мужчину в грязной солдатской шинели, она на пару шагов отступила в дом, а затем, распахнув руки и повиснув у жениха на шее, зашлась в безумном крике:
– Володенька, Володенька, живой!
И, если бы не подошедший Осип, оба рухнули бы на ступеньки крыльца.
Прошло больше недели. Когда поначалу метавшийся в горячечном бреду Владимир стал приходить в себя, к нему в комнату зашёл теперь редко встававший с кровати генерал. Присев на край постели больного, старый князь долго смотрел на измождённое лицо сына и, тяжело вздохнув, спросил:
– Как же ты, боевой офицер, кавалер Георгия, мог оставить армию, да ещё в трагический момент гибели командующего на поле брани? Бедный Лавр… – генерал перекрестился.
Владимир смотрел в потолок. И, с трудом выговаривая слова, ответил:
– Генерал Корнилов погиб не в бою. И именно его нелепая смерть – шальное ядро влетело в окно дома, где отдыхал генерал, – указала мне, что это не моя война. Ты знаешь, во время мировой я участвовал в самых горячих сражениях, брал с генералом Селивановым неприступный Перемышль, участвовал в Брусиловском прорыве. Кстати, Алексей Алексеевич даже не вступил в Добровольческую армию…
Владимир тяжело задышал: видимо, последние силы оставили его. Отвернувшись к стене, он затих.
Князь поднялся и, склонив седую голову, вышел из комнаты.
Только через несколько дней, когда Владимир смог подняться с постели и сделать несколько шагов по комнате, продолжился их прерванный разговор. Накинув халат, Владимир открыл дверь в бывшую Варину гостиную и замер на пороге. С ужасом и недоумением он увидел, во что превратилась некогда любовно и со вкусом обставленная комната. Сейчас она представляла собой тесный склад, заполненный разномастной мебелью из главного дома. Только теперь он до конца осознал, в каком положении оказалась его семья.
С
трудом протиснувшись между сервантом и покосившимся платяным шкафом, Владимир увидел на стене портрет Вареньки, написанный часто гостившим в имении Еланских Валентином Серовым. Юная графиня Самарина смотрела на Владимира широко распахнутыми глазами, а на губах её играла беззаботная девичья улыбка. Род Самариных брал своё начало ещё от Рюриковичей и потому был особо почитаем в среде московского дворянства. Но рано потерявшая родителей Варенька воспитывалась у родственников по материнской линии – Трубецких. Познакомились они на балу в Английском клубе в первый же год, когда графиня стала выезжать в свет. Ей представил Владимира кузен Никита Трубецкой, однополчанин молодого поручика Еланского.Распорядитель бала объявил мазурку. Владимир Еланский, поклонившись, спросил, никому ли не обещан танец.
– Нет. Мы только приехали, – покраснев, ответила графиня.
– Тогда соизволите составить мне пару?
Варенька, помедлив, кивнула, и они влились в поток танцующих. После смены партнёров, когда Варенька вернулась к Владимиру, он чётко осознал, что эту талию хотел бы обнимать до конца жизни.
– Почтеннейше прошу записать все оставшиеся танцы за мной.
– А разве так можно? Что скажут люди?
– Если очень хочется, то можно. А люди всегда о ком-то говорят. Для этого и существуют балы. Хотя о нас с вами, я уверен, никто ничего плохого сказать не посмеет.
Варенька снова покраснела и, взглянув на открытое, красивое лицо Владимира, положила руку ему на плечо. Зазвучал полонез.
Через полгода, когда лейб-гвардии Черниговский полк покидал московские квартиры и отправлялся на учения, князь Владимир сделал Вареньке Самариной предложение, которое было благосклонно принято и самой графиней, и её опекунами.
Условились, что по окончании манёвров Владимир возьмёт отпуск и они поедут в летнее имение Еланских получать благословение его родителей.
Молодые люди прибыли в остёрское имение в начале августа 1914 года. И, получив благословение князя Сергея Аристарховича и его супруги Гликерии, назначили свадьбу через месяц в петербургском дворце Еланских. А через неделю император Николай II объявил о вступлении России в войну и всеобщую мобилизацию. Генерал и поручик Еланские получили предписания явиться по месту службы.
Прощаясь с невестой, Владимир попросил Вареньку дождаться его возвращения здесь, в остёрском имении, что она с благодарностью приняла.
На следующий же день мужчины отправились на фронт.
Через год, в 1915-м, генерал Еланский по возрасту и состоянию здоровья был с почётом отправлен в отставку и вернулся домой. А ещё через полгода умерла его жена – княгиня Гликерия. Огромное имение осталось на попечении старого князя и Вареньки.
Стряхнув эти приятные и тяжёлые воспоминания, Владимир даже как-то взбодрился. Он жив, Варенька рядом, положение тяжёлое, но не трагическое. Настоящая трагедия – это братоубийственная война.
Протиснувшись наконец в коридор, Владимир направился к спальне отца.
Застал он его за странным занятием: князь спарывал генерал-полковничьи погоны с парадного мундира. И, управившись, сложил их поверх боевых наград в резную дубовую шкатулку.
– Ну вот, – прохрипел генерал. Видно было, что каждое движение даётся ему с трудом. – Регалии упрятаны. Ты свои ордена и погоны тоже уложи сюда. На пару у нас с тобой орденский набор – иной фельдмаршал может позавидовать.
– Зачем это, отец?