Что на роду написано…

…А тут подоспела Великая Октябрьская. Хотя была она никакой не Великой и, как потом оказалось, даже не Октябрьской, а просто к осени 1917 года граф Львов и трусоватый Керенский чётко осознали, что править державой, да ещё во время мировой войны, – это вам не писать прокламации да выкрикивать с думской трибуны замшелые постулаты о демократии, равенстве и братстве. И пока адмирал Колчак и генерал Корнилов рвались в верховные правители, власть в стране упала в руки никому не известной партии социал-демократов, последние лет десять болтавшихся по разным столицам Европы. Недолго мудрствуя, большевики, так странновато назвало себя левое крыло этой партии, напоили вином из бадаевских погребов несколько сот морячков, которые перебили полтора десятка юнцов из юнкерского взвода защищавших Зимний дворец и, войдя в него, объявили себя российской властью, присовокупив красивое слово «советская». А так как боевые генералы, дворянство и купечество ни в какой советской власти обитать не собирались, разразилась братоубийственная Гражданская война, унёсшая за три года от голода, болезней и погибшими в боях почти половину населения некогда великой державы.

Все эти бурные события поначалу обходили стороной укрывшееся в черниговских лесах остёрское поместье Еланских. В марте 1918 года после мистической смерти генерала Корнилова под Екатеринодаром его адъютант, полковник Владимир Еланский, споров знаки отличия Добровольческой армии и водрузив на их место боевые ордена царской армии, прикрылся шинелью и отправился пешком к родному остёрскому дому, где его вот уже пятый год ждала невеста, графиня Варенька Самарина.

Через несколько месяцев, перейдя несколько фронтов, исхудавший и больной Владимир подошёл к воротам усадьбы. Света нигде не было видно, дом как будто вымер. И только внимательно приглядевшись, он увидел в окне одного флигеля трепещущий огонёк.

Дверь открыла Варенька. Всмотревшись в высокого бородатого мужчину в грязной солдатской шинели, она на пару шагов отступила в дом, а затем, распахнув руки и повиснув у жениха на шее, зашлась в безумном крике:

– Володенька, Володенька, живой!

И, если бы не подошедший Осип, оба рухнули бы на ступеньки крыльца.

Прошло больше недели. Когда поначалу метавшийся в горячечном бреду Владимир стал приходить в себя, к нему в комнату зашёл теперь редко встававший с кровати генерал. Присев на край постели больного, старый князь долго смотрел на измождённое лицо сына и, тяжело вздохнув, спросил:

– Как же ты, боевой офицер, кавалер Георгия, мог оставить армию, да ещё в трагический момент гибели командующего на поле брани? Бедный Лавр… – генерал перекрестился.

Владимир смотрел в потолок. И, с трудом выговаривая слова, ответил:

– Генерал Корнилов погиб не в бою. И именно его нелепая смерть – шальное ядро влетело в окно дома, где отдыхал генерал, – указала мне, что это не моя война. Ты знаешь, во время мировой я участвовал в самых горячих сражениях, брал с генералом Селивановым неприступный Перемышль, участвовал в Брусиловском прорыве. Кстати, Алексей Алексеевич даже не вступил в Добровольческую армию…

Владимир тяжело задышал: видимо, последние силы оставили его. Отвернувшись к стене, он затих.

Князь поднялся и, склонив седую голову, вышел из комнаты.

Только через несколько дней, когда Владимир смог подняться с постели и сделать несколько шагов по комнате, продолжился их прерванный разговор. Накинув халат, Владимир открыл дверь в бывшую Варину гостиную и замер на пороге. С ужасом и недоумением он увидел, во что превратилась некогда любовно и со вкусом обставленная комната. Сейчас она представляла собой тесный склад, заполненный разномастной мебелью из главного дома. Только теперь он до конца осознал, в каком положении оказалась его семья.

С трудом протиснувшись между сервантом и покосившимся платяным шкафом, Владимир увидел на стене портрет Вареньки, написанный часто гостившим в имении Еланских Валентином Серовым. Юная графиня Самарина смотрела на Владимира широко распахнутыми глазами, а на губах её играла беззаботная девичья улыбка. Род Самариных брал своё начало ещё от Рюриковичей и потому был особо почитаем в среде московского дворянства. Но рано потерявшая родителей Варенька воспитывалась у родственников по материнской линии – Трубецких. Познакомились они на балу в Английском клубе в первый же год, когда графиня стала выезжать в свет. Ей представил Владимира кузен Никита Трубецкой, однополчанин молодого поручика Еланского.

Распорядитель бала объявил мазурку. Владимир Еланский, поклонившись, спросил, никому ли не обещан танец.

– Нет. Мы только приехали, – покраснев, ответила графиня.

– Тогда соизволите составить мне пару?

Варенька, помедлив, кивнула, и они влились в поток танцующих. После смены партнёров, когда Варенька вернулась к Владимиру, он чётко осознал, что эту талию хотел бы обнимать до конца жизни.

– Почтеннейше прошу записать все оставшиеся танцы за мной.

– А разве так можно? Что скажут люди?

– Если очень хочется, то можно. А люди всегда о ком-то говорят. Для этого и существуют балы. Хотя о нас с вами, я уверен, никто ничего плохого сказать не посмеет.

Варенька снова покраснела и, взглянув на открытое, красивое лицо Владимира, положила руку ему на плечо. Зазвучал полонез.

Через полгода, когда лейб-гвардии Черниговский полк покидал московские квартиры и отправлялся на учения, князь Владимир сделал Вареньке Самариной предложение, которое было благосклонно принято и самой графиней, и её опекунами.

Условились, что по окончании манёвров Владимир возьмёт отпуск и они поедут в летнее имение Еланских получать благословение его родителей.

Молодые люди прибыли в остёрское имение в начале августа 1914 года. И, получив благословение князя Сергея Аристарховича и его супруги Гликерии, назначили свадьбу через месяц в петербургском дворце Еланских. А через неделю император Николай II объявил о вступлении России в войну и всеобщую мобилизацию. Генерал и поручик Еланские получили предписания явиться по месту службы.

Прощаясь с невестой, Владимир попросил Вареньку дождаться его возвращения здесь, в остёрском имении, что она с благодарностью приняла.

На следующий же день мужчины отправились на фронт.

Через год, в 1915-м, генерал Еланский по возрасту и состоянию здоровья был с почётом отправлен в отставку и вернулся домой. А ещё через полгода умерла его жена – княгиня Гликерия. Огромное имение осталось на попечении старого князя и Вареньки.

Стряхнув эти приятные и тяжёлые воспоминания, Владимир даже как-то взбодрился. Он жив, Варенька рядом, положение тяжёлое, но не трагическое. Настоящая трагедия – это братоубийственная война.

Протиснувшись наконец в коридор, Владимир направился к спальне отца.

Застал он его за странным занятием: князь спарывал генерал-полковничьи погоны с парадного мундира. И, управившись, сложил их поверх боевых наград в резную дубовую шкатулку.

– Ну вот, – прохрипел генерал. Видно было, что каждое движение даётся ему с трудом. – Регалии упрятаны. Ты свои ордена и погоны тоже уложи сюда. На пару у нас с тобой орденский набор – иной фельдмаршал может позавидовать.

– Зачем это, отец?