Что сказал Бенедикто. Часть 3-4

– Идите оба, – сказала Агнес.

Вебер ушел на кухню, Венцель в комнату. Спустя четверть часа Агнес пришла на кухню. Вебер, расстроенный, сидел у окна.

– Уснул? – спросил Вебер.

– Да, его утомили разговоры, он ослаб.

– Так в чем был фокус, фрау Агнес? Зачем мне устроили этот цирк?

– Аландо хотел посмотреть, как ты без него управишься. Он не рассчитывал, что у тебя сразу хватит сил сделать все хорошо, но он не рассчитывал и на то, что ты смиренно примешь разлуку с семьей. Он был доволен тем, что ты не возразил, тебя сразу перевернуло вверх дном, но ты сделал вид, что все понимаешь и все принял сознательно.

– Я всё понял, я сам так думал, но мне плохо, от меня оторвали самое дорогое?

– Никто ничего не отрывал, ты ехал поработать над тем, чтобы не расстаться с ними навсегда. Сознание говорило то, что ты говорил вслух, а подсознательно ты с камнем на шее сиганул в свое илистое мутное дно, не представляя, как будешь выплывать, не так?

– Господин генерал мне все растолковал…Я понял и принял, не было смысла перечить очевидному. А сейчас – да, все перевернуло вверх дном, я не понимаю. Фрау Агнес… Я успокоился. Я совершенно спокоен. Я само спокойствие. Но скажите мне, что теперь делать, как мне вынырнуть? Меня с головой накрыло всем моим дерьмом – я и не думал, что его еще можно так всколыхнуть. Я теперь ничего не смогу делать, ничего не понимаю, только и вижу, как он стоит у окна, как он карабкается в кресло. Я не понимаю, чем там занята моя жена, что они там с Анной-Марией вычитывают? Я хочу туда, я выбит из колеи одной вашей фразой, он скучает, я не видел и как-то мог с этим жить, а теперь я не вижу ничего другого.

– Спокойствие твое очень сомнительно, но в твое намеренье успокоиться я верю. Аня с Анной-Марией готовят к публикации оставшиеся ненапечатанными статьи Фердинанда, вычитывают его переводы. Фердинанду нужны сейчас деньги, он лечит бесплатно, отстраивает больницу, операционную, лабораторию…

– Аланд не дал ему денег?

– Дал, разумеется, но, во-первых, это хороший повод не похоронить разработки и стихи Фердинанда, а во-вторых, Аланд отстраивает Корпус, чтобы мы могли там жить семьями. Вы никогда не задавались вопросом, откуда Аланд что берет. Он не владелец острова Монте-Кристо. И ты сейчас должен не только содержать свою семью, ты должен, помочь и Фердинанду. Кох сумел об этом позаботиться. Аланд сумел. И ты сумей.

– Я отыграю все концерты – и свои, и Гейнца, если позволят сменить программу. И с Клаусом… Я могу играть сколько угодно, я здоров. Это Гейнцу нужно себя ограничивать, тем более, раз он сразу сорвался.

– Хорошо, что ты это понимаешь. Заедешь в магазин, купишь по списку все, что нужно, сыну купи какую-нибудь игрушку, с которой он мог бы повсюду бродить, с которой бы он спал, это будет для него знак твоего присутствия, он скучает, ему нужно, чтобы ты приезжал, хоть раз в неделю.

– Так я могу ехать?

– Если бы это было не так, я бы не заговорила об этом.

– Фрау Агнес!..

– Только не кидайся мне в ноги, я боюсь тебя, ты такая махина, что я каждый раз боюсь не удержаться на ногах от твоих милых детских выходок. Поезжай, но завтра к обеду, ты должен быть за органом, с консерваторией я улажу.

– Фрау Агнес…

– Поезжай, вот список. Деньги возьми у Гейнца, это ваш гонорар, пока они ему точно не пригодятся.

– Фрау Агнес… Так я могу идти?

– Лучше поезжай. У тебя карта есть?

– Конечно.

– Вот здесь, Рудольф. Дорога проселочная, без указателя, но ты сообразишь.

Вебер поцеловал Агнес в щеку, пошел, но от дверей оглянулся.

– Я вас люблю, фрау Агнес! Как я вас люблю!

– …О, как понесся, – удовлетворенно сказал Венцель и встал на кухне у окна, любуясь Вебером. – Точно, красавица. Вот уж не думал, что Вебер такой сумасшедший и такой влюбленный.

– Клаус, ты пошел заниматься, вот и занимайся. Про жену Вебера думай поменьше.

– Да мне нет до нее дела, мне на Вебера смотреть удивительно, такой был спокойный, как не аландовский. Теперь-то все понятно… Он и сердиться умеет?

* * *

Дом был одноэтажный, но большой. Стоял особняком, вокруг сад, все цвело. Вебер сразу увидел в окне Альку, приникшего лицом к стеклу. Увидев Вебера, Алька забеспокоился, заоборачивался, что-то говоря в комнату и показывая пальцем в окно.

Взять за раз пакеты, цветы, игрушку было невозможно. Вебер решил, что первый вход он осуществит с пакетами, заодно примерится к обстановке. Знает ли Аня, что он приедет? От волнения даже кружилась голова.

Он вошел в дом. Аня слишком удивлена. Анна-Мария показывает, куда нести поклажу, ее спокойный вид, ее обычный поцелуй в щеку вместо длинных приветствий, успокаивает Вебера, и Анечке его приезд не кажется уже не законным. Алька у Ани на руках весь извивается, чтобы освободиться, стремится занять руки Вебера, пока и так занятые.

– Хорошо, что ты догадался заехать за продуктами… Неси все на кухню. Ты даже это не забыл…

На кухне она тихо спросила про Гейнца.

– Ему лучше. Агнес – волшебница, – также тихо ответил Вебер и поставил пакеты.

– Мне нужно туда поехать?

– Агнес не говорила, и я завтра к обеду возвращаюсь.

– Цветы в машине? Можешь выйти через кухню, эта дверь открыта.

– Я и тебе цветы привез. Только я не знаю, что тебе дарил Кох. Извини, я привез тебе белые лилии – по старой памяти. Ты меня не выгонишь?

– Конечно, нет.

Вебер еще раз вошел в дом, теперь с букетами. Альку пересадил себе на руку, озадачил его игрушечным лохматым щенком, отдал лилии Анне-Марии, к жене приник вместе с букетом, и видел, с каким серьезным любопытством Алька созерцает их долгий поцелуй. Алька трогает диковинно заросшую щеку Вебера – с самого концерта про бритву так и не вспомнил, протискивает пальчики между их лицами, пытается подставить им своё. На щетину Вебера смеется: «как у собачки», предлагает им поцеловать своего щенка, принимая и его в свою семью, тычет на его мохнатые щеки щенка и говорит: «как у папы».

– Ты как беглый каторжник, – шепотом говорит Аня, глаза ее смеются счастьем.

– Я и есть беглый каторжник…

Аня идет ставить цветы, поправляет волосы. Вебер идет за ней, неся Альку на руках, он не способен от неё отойти. Анна-Мария зовет Альку. Предлагает ему показать собачке дом и сад, иначе собачке будет страшно и непонятно. Алька охотно берет Анну-Марию за руку и следует за ней, по пути объясняя игрушке, что «это – папа», что «папа-приехал», что «это – кухня», а «это – окно»… А за окном – канадская сирень. Вся сирень отцвела, а эта цветёт позже и красивее всех, и потому собачка ее посмотрит, понюхает, дядя Вильгельм такую сирень нарисовал. А дядя Вильгельм – вот, показывает на портреты-фотографии – это дед Аланд так придумал, что здесь никого, кроме мамы, Агнес и тети Анны-Марии нет, а на самом деле – все здесь: и дядя Абелёчек, и Гейнцек, и Карл, и Вильгельм, и папа тоже есть.

– Тетя Анна-Мария, а собачкин портрет мы повесим?

– Мы тебя сфотографируем с твоим новым другом и портрет непременно повесим. Как собачку зовут?..

Они выходят в сад, Вебер видит только глаза жены.

– Ты всего-то три дня нас не видел…

– Я думал, это продлится вечность, это и была вечность. Я совсем не могу без вас. Это были не дни, я не знаю, что это было!.. Альберт вырос, он стал лучше говорить…

– Перестань целоваться. Мне неудобно. Вильгельм никогда бы не стал так себя вести со своей женой на людях.