Что сказал Бенедикто. Часть 3-4

Когда Агнес вернулась, Гейнц по-сибаритски полулежал в кресле, пил кофе и с наслаждением затягивался сигаретой. Агнес покачала головой и засмеялась.

– Лучше бы ты его накормил, Рудольф, он все эти дни ничего не ел.

– Я не подумал, фрау Агнес. Что ему приготовить?

– Я сама, сидите, хорошо устроились. Вы молодцы.

– Фрау Агнес, вы так надолго меня оставили, я по вам истосковался… – начал Гейнц, едва Агнес подошла взглянуть на его сердце.

– Я все уладила с твоими контрактами. Добрый Клеменс написал такое заключение, что мне было довольно процитировать, чтобы твои гастроли без вопросов отложили на необходимое тебе для выздоровления время.

– Клеменс? Вы его все-таки приручили?

– Это было нетрудно, он очень сговорчив, передавал вам приветы. Рад, что вопреки его прогнозам ты быстро поправляешься, хотел тебя проведать, Гейнц, еле отговорила. Ты не рано поднялся?

– Меня Вебер за шиворот вытащил из постели и грозился побить, если я буду сопротивляться. Но мне, как ни странно, лучше. Может, побил бы, так совсем бы прошло. Фрау Агнес… Вытолкайте его за дверь, пожалуйста, пусть едет готовиться к своим концертам.

– Сейчас всех пристроим к делу, это мы с тобой можем никуда не торопиться.

– Я буду таким послушным, фрау Агнес, каким никогда раньше не был. Мне стыдно, Вы ночью плакали, и я решил грешным делом, что я доигрался. Черт со мной, но Ваши слезы? Я их не стою. Сеньор Аландо не передал через Вас для меня указаний?

– Аландо ночью унес в себе твою проклятую болячку, а вы уже всё разнюхали и обсудили мои слёзы, как вам не стыдно…

– Стыдно, я говорю вам: стыдно. Откуда ж мне было знать, прекрасная фрау Агнес, что вы плакали от счастья, что у вас было свидание с нашим дорогим господином генералом.

Агнес дала Гейнцу затрещину, Гейнц притворно застонал, уронил голову.

– Это все, что было необходимо для полного моего исцеления, фрау Агнес. Теперь я здоров. Поцеловал бы вашу руку – да боюсь, ваш муж рассердится …

Она ушла, повторяя вполголоса, что они все – негодные, просто негодные мальчишки. Гейнц счастливо улыбался ей вслед. Гейнц сообщил Веберу, что здесь он будет только отрывать Вебера от занятий, а потому он поедет с Агнес нянчить Альберта.

– Тебе хорошо там побыть, Альберт тебя заболтает, он говорит без умолку.

– Вебер, когда ты готовился стать отцом, ты мог бы прочесть хоть одну книгу о детях. Ребенок должен говорить, когда он говорит, он развивает свой мозг. И когда он выполняет мелкую работу пальчиками – он тоже развивает свой мозг. Ребенок обязан говорить, теребить, перебирать пальчиками. Что толку, что ты молчал все детство, ты и остался идиотом, и рукам твоим было нечем заняться, теперь наверстывай.

Агнес слушала их с улыбкой.

– Нет, но фрау Агнес… Что это такое? – сокрушался Вебер.

– Это Гейнцу стало лучше, Рудольф. Я его увезу, Аландо просил избавить его хотя бы от решения проблем, связанных с пьяными выходками подполковника Хорна.

– Мне что ли напиться? Я бы тоже не отказался от рая, это не честно: он нашкодил – и ему все блага, а я тут один, как раб на галерах…

– Вебер, я мелкую моторику развивал в детстве, когда ты ленился и предавался праздным мечтам. А тебе теперь еще и Клауса воспитывать. Клауса мы ему оставим, да, фрау Агнес? Чтобы он не скучал.

– Не знаю, Гейнц, насчет Клауса я пока не решила.

– Фрау Агнес, почему вы ему потворствуете?

– Я потворствую тебе и твоей работе, заедешь к Ленцу, уточнишь изменившийся график выступлений, поговоришь о ваших дуэтах с Клаусом… Рудольф, ты остался единственным трудоспособным мужчиной здесь. Надеюсь, что не Анна-Мария поедет добывать хлеб насущный?

– С Анной-Марией мы бы хорошо поиграли. Спросите ее, фрау Агнес. Если там Гейнц вместо няньки засядет, и Клауса привезет, то, возможно, сестре его захочется срочно уехать. Я поговорю с Ленцем…Тогда у меня вообще не получится к вам приезжать, чуть не каждый день концерты…

– Сам напросился! – шепнул Гейнц.

– Поиграй, Рудольф, это очень хорошо и важно для тебя. Ты убедился, что у твоей семьи все в порядке, Гейнц приедет – Альберт не будет так стремиться к окну…

– Нашли чем утешить, он и отцом будет Гейнца считать.

– Ничего, фенрих, потом, когда он вырастет, я ему – в стиле сеньора Аландо – честно расскажу, что его биологическим отцом был ты, я хорошо его воспитаю, ты им будешь гордиться.

– Вот дрянь, а? Зачем я его спасал, фрау Агнес?

Вебер даже символически пнул Гейнца в колено.

– Это неблагородный человек, фрау Агнес, – сказал Гейнц. – Когда мы поедем? Я хочу поскорее убраться отсюда.

Гейнц отставил тарелку, поел он хорошо, с вернувшимся аппетитом. Встал, повел плечами.

– А ничего, – сказал он. – Как ничего и не было.

– Вот пусть идет и играет сам, симулянт чертов… – сказал Вебер.

– Ты давай к Ленцу поезжай, он тебе хорошенько всыплет за меня. А мне нужно окрепнуть – сам говорил. Он уже может ехать, да, фрау Агнес?

Агнес, приобняв плечи Вебера, вышла с ним, подробно объясняя, что и кому сказать, где и когда ему следует появиться.

– Работай спокойно, дорогой. Ты такой молодец…

Сродни детскому утешению, но, когда Агнесс так говорила, все казалось на свете снова не так уж плохо.

* * *

С отъездом Гейнца и Агнес дни потянулись беспросветной серой чередой, концерты казались буднями. Вебер отсчитывал в уме дни за днями, неделю за неделей. Никто не приезжал, не звонил, кроме Ленца, который не забывал накануне концерта непременно уточнить, все ли у Вебера в порядке, играет ли он завтра, словно хоть раз Вебер его подвел.

Такого вакуума давно не было. Ночью за органом ему виделся то Абель, то Аланд, то Алькино лицо у окна или сияющие счастьем Анечкины глаза. Все это было где-то далеко. Он знал, что, если хоть раз он позволит себе пренебречь своими обязанностями, все сорвется. Мечты его провести хоть неделю со всеми на даче были надежно погребены графиком из трех-четырех концертов в неделю. Приходилось ехать то в один город, то в другой – и все исключительно в другую сторону.

Впереди была череда фортепианных концертов Моцарта с оркестром, – почему-то Вебер опасался их больше всего, хоть играть их было одно удовольствие. Слишком много всего стояло за ними.