Что такое Израиль

Различие между советской модернизацией Средней Азии и израильской модернизацией Палестины заключается в том, что из советского Багдада не изгнали местных жителей заодно с кабачками и базарчиком. А сходство – общая высокомерная уверенность в превосходстве восточноевропейского образа жизни – потрясает. Сейчас потомки выходцев из Восточной Европы едят перловый суп и маленькие коричневые биточки в залах кибуцных столовых на Голанском плато, на руинах стертых с лица земли сел.

В мире произошло немало перемен с 1920-х годов. Теперь в большинстве стран уже не спешат сносить туземные базарчики, строить фабрики-кухни и возводить жилмассивы: народу они не по душе. Возможно, модернизм задержался в Израиле потому, что подсознательно евреи считают необходимым искоренить все следы не выдуманного, а реального прошлого?

В Нагорье, о котором мы ведем речь, местное население осталось, и оно не позволяет «освоить» страну таким образом, иначе в ближайшее время Палестина исчезла бы. Но вот трагический парадокс: если правых националистов так и тянет в Нагорье, чтобы его уничтожить, то наиболее симпатичных, левых и прогрессивных, израильтян туда калачом не заманишь. Некоторые из них доводят свое неприятие Палестины до логического завершения, отказываясь посещать Нагорье, «оккупированный Западный берег». Б. Михаэль, типичный левый сатирик, даже пишет на английский манер «Джудеа» вместо «Иудея», подчеркивая полную свою непричастность к этому району. Большинство симпатичных левых активно не любят Палестину и отрицают всякую эмоциональную связь с ней.

Мою тягу к Нагорью левые друзья воспринимали с недоумением, если не враждебностью. Они всё ждали, что у меня прорежется ермолка на голове и появится «Калашников» за плечами. Только некоторые, находившиеся на том же распутье, также усомнившиеся в стандартных истинах, слушали с интересом. Для них я, собственно, и пишу эту книгу о Нагорье. С ним связан и великий спор правых и левых израильтян о будущем Западного берега. Правые не хотят отдавать эти земли, надеясь со временем вытеснить палестинцев. Левые готовы их отдать хоть Автономии, хоть Иордании, лишь бы отделаться от палестинцев. За этим различием кроется разное отношение к «малому Израилю», к землям, лежащим западнее «зеленой черты». Левые – аутентичные, реальные израильтяне, хозяева и наследники хозяев «малого Израиля», того самого Израиля, который был построен на пустом месте, в Палестине, а мог бы – в Уганде. Правые в массе своей – потомки «внутреннего пролетариата», дети большинства, состоящего из меньшинств. В «малом Израиле» они не нашли себе места, они не сыны, а пасынки Израилю кибуцев, Палмаха, усов и шортов.

Поэтому левые хотят сохранить реально существовавший «Израиль до 1967 года», а правым на него наплевать, они хотят Израиль, в котором у них было бы свое место – за счет палестинцев. Аннексия или продолжительный контроль над Нагорьем чреваты неминуемой гибелью «малого Израиля», что видно и сегодня. Уже сейчас огромная часть черной работы выполняется палестинцами – и в больших городах, и в сельском хозяйстве. Официанты, строительные и сельскохозяйственные рабочие, грузчики и садовники – всё это, как правило, палестинцы. Это устраивает правых: в чисто еврейском Израиле им пришлось бы работать руками, а не только сидеть в банках и на базарах. Для левых это гибель идеала. Поэтому они предпочитают отгородиться от Палестины.

(Левое правительство Ицхака Рабина решило задачу квадратуры круга – привезло иностранных рабочих и заперло палестинцев в их деревнях с помощью тысячи шлагбаумов и заборов. Теперь палестинцев можно не видеть, а их роль выполняют послушные и дешевые рабочие из Таиланда под контролем русских надсмотрщиков.)

Израильтяне не любят сравнения с Южной Африкой. Тем не менее оно помогает понять израильскую ситуацию. Программа левых напоминает идею бантустанов: предоставить густонаселенным палестинцами районам самоуправление, сохранив за еврейским государством большую часть земель, конфискованных после 1948 года. Как и буры, фермеры Трансвааля, старое, коренное белое население Южной Африки, левые Израиля могут обойтись без труда «туземцев». Правые верят, что способны удержать в руках всю территорию Палестины, не предоставляя политических прав жителям Нагорья. Буры Трансвааля и Оранжевого Свободного государства хотели сохранить свои реально существующие этнос и этос, в то время как жители городов, относительно новое белое население Южной Африки, беспокоилось скорее о доходах, нежели о туманной связи с землей.

Для полного сходства белым южноафриканцам следовало бы изгнать черных жителей за границу, в Зимбабве, а затем импортировать миллион югославов и турок. После этого в ходе очередной войны белые завоевали бы Зимбабве с его лагерями изгнанных черных и снова использовали бы их труд, на этот раз даже не задумываясь о необходимости дать им право голоса.

Израильское общество и более, и менее сегрегировано, чем южноафриканское. В Израиле нет законов против смешанных браков и нет смешанных браков, в Южной Африке были такие законы – и есть больше миллиона детей от смешанных браков. Школы и детские сады для евреев не принимают арабских детей. Арабам нельзя служить в армии, нельзя селиться на землях Еврейского национального фонда. Палестинцы Нагорья лишены права голоса и многие годы не могли избирать даже горсоветы и мэров. Автобусы и те для арабов и евреев разные. Но главное сходство – в моральной путанице. В Южной Африке именно коренное белое меньшинство (фермеры-буры) стояло за апартеид и угнетение черных, в то время как капиталисты и проамерикански настроенные монополии готовы были либерализовать страну, зная, что могут получать прибыль и в случае прихода черного большинства к власти. Стоит подумать о доле национальных меньшинств в африканских странах – шона в Зимбабве, тутси в Руанде, – как задумаешься, кому сочувствовать. И в Израиле как не посочувствовать всем: палестинцам, обездоленному, притесненному, но живому и прекрасному народу; восточным евреям, сейчас только вырвавшимся из-под патерналистской жесткой опеки и эксплуатации левой олигархии; наконец, израильтянам, моим боевым товарищам, – с ними я делил двускатую палатку и двухместный окоп, патроны и кока-колу, двусмысленную судьбу европейца на краю Азии.

В неприятии Палестины и палестинцев объединяются израильтяне всех сортов. Израильские новые правые говорят, что левые консервативны, озабочены сохранением проевропейского статус-кво, а правые динамичны, связаны с Ближним Востоком, революционны. В чем-то они правы: в Израиле, где все наоборот, где евреи в большинстве, где левые богаты и прочно стоят на ногах после окончания Гарварда, а правые смуглы, бедны и недоучены, трудно сориентироваться. Если помнить, что правые хотят контакта с Палестиной, а левые склонны этот контакт минимизировать, то и вовсе легко запутаться. И все же создание поселений не кажется мне шагом по пути к Палестине и Ханаану, скорее, шагом к полной угандизации и бестиализации Святой земли.

Но и левые основного направления, милейшие люди, с которыми приятно пообщаться и трудно не согласиться по конкретным вопросам, не ведут к Ханаану, скорее, к созданию американской колонии на Ближнем Востоке, обреченной на гибель раньше или позже. Проамериканская ориентация израильской левой не может не смутить. Почему ни в одной другой стране левая не влюблена в Америку? Почему она так старается отгородиться от палестинцев? Почему она не только против Брахи, но и против Эйн-Синии?

Причина этого разрыва между народом Израиля и сердцем страны – Нагорьем – лежит в области исторической психологии. Амос Эйлон, автор когда-то нашумевшей книги «Израильтяне», бесспорно одной из самых интересных среди написанного на эту тему, замечает с недоумением «любопытное различие в описаниях Палестины XIX века у путешественников-евреев и у путешественников-протестантов, в особенности англичан и американцев. Последние подчеркивали сказочную красу земли, текущей молоком и медом. Евреи же, как правило, видели лишь руины городов, логова диких зверей, запустение и тень смерти. Иерусалим, – продолжает Эйлон, – был и тогда столь же величественно прекрасным, как и сегодня, и не лежал в развалинах, но мало кто из еврейских путешественников замечал это. В описаниях христианских путешественников звучат совершенно иные ноты. Местные феллахи напоминали им патриархов, а крестьянки – мадонн художников Возрождения». Эйлон пытается объяснить этот феномен «еврейским неведением жизни за пределами городов и, естественно, преувеличением ужасов деревни».

Действительно, евреи живут уже много веков в буржуазном уюте городов, и поэтому дивная, чарующая природа Палестины была – и осталась – чуждой большинству пришельцев. Несомненно, такие жемчужины, как Эйн-Таннур, с его мэрилин монро смоковниц, в прошлом были еще более щедро рассыпаны по горам и долинам страны, чем сейчас, когда многие из них уничтожил бульдозер и тяга к модернизации. Но сердца наших урбанистических отцов и дядьев не лежали к пасторали и буколике.

Мимоходом заметим, что тут лежит разгадка вековечного спора между израильтянами и палестинцами о том, была ли Палестина пустыней и болотом до прихода еврейских поселенцев. Во всех учебниках, во всех дискуссиях израильтяне всегда утверждают, что «страна лежала бездыханно, жарким ветром скомкана и смята», что принц сионизма воскресил Спящую Царевну Палестины. Палестинцы, со своей стороны, говорят, что Палестина и до прихода еврейских поселенцев не бедствовала.

Жена русского таксиста, шоферящего в Нью-Йорке, которую мне выпало водить по Иерусалиму, жаловалась: «Что вы мне показываете всякую грязь? Это я и в Ташкенте видала! Вы лучше сводите нас на Дизенгоф, в Тель-Авив». Этот подход не монополия русских таксистов и их жен. Путевые заметки Марка Твена сводятся примерно к тому же.

Возник парадокс: с одной стороны, евреи подчеркивали неслучайность выбора Палестины, страны праотцев, с ее могилами патриархов и библейскими руинами, с другой стороны, почитали не стоящим внимания всё живое в этой стране: ее оливы, смоквы, виноград, пахарей и пастухов, коз и овец. Реальная страна Израиля не устраивала еврейских поселенцев, и они попросту отмахнулись от нее и создали на ее месте что-то другое, новое.

Когда первые наброски этой книги появились в виде короткой статьи в журнале «22», милейший Виктор Богуславский, бывший ленинградец, живущий в Элькане, выступил в защиту израильского подхода к палестинскому биокомплексу: «Разводить оливы смысла не имеет: рынки всего мира завалены дешевыми греческими маслинами и оливковым маслом, не рекомендуемым к употреблению в больших количествах». Что ж, он прекрасно сформулировал израильский подход: страна Израиля оказалась нерентабельной, и на ее месте было решено возвести что-то окупающееся.