Что такое Израиль
Шрифт:
Там, где оккупационные власти не подпускают крестьян к источникам, те заиливаются и гибнут, как погиб единственный горячий ключ Нагорья, Эль-Малих, у дороги из Тубаса в долину Иордана.
Хамам-эль-Малих – группа источников в русле Вади-эль-Малих и несколько маленьких сооружений с куполообразными крышами, а в них – бассейны для купания. Вода довольно горячая, и омовение там приносит блаженное облегчение. Вокруг – заросли камыша, тростника, деревья, а выше на холме стоит большое здание, в котором обычно останавливается комполка, когда полк приходит в эти места на учения.
Несколько лет назад ил затянул горячие источники, и теперь купальни пусты и безводны, вода пробивается на дне вади. Крестьяне Таясира не могут заняться очисткой родников –
Урочище Эль-Хамма (Хамат-Гадер) в долине реки Ярмук было самым красивым и приятным местом на северо-востоке Святой земли. Горячие источники Эль-Хаммы считались целебными еще в эпоху Декаполиса. Стояло там несколько прелестных каменных домиков, а в них – купальни, питаемые горячими серными ключами. Вокруг были буйные заросли, чуть не джунгли, с пальмами, лианами и плодовыми деревьями. Приезжали сюда семьями, а после 1948 года Эль-Хамма практически пустовала: ее спасали пограничные раздоры. Только после войны 1973 года туда стало безопасно ездить, и немедленно три окрестных кибуца взяли Эль-Хамму в оборот.
Они разрушили прелестные старые здания, заменив маленькие купальни большими открытыми прудами, вокруг которых валяются десятки дохлых ворон, убитых серными испарениями. Здесь же стоят тесаные столы для культурного отдыха, за ними сотни трудящихся дружно наваливаются на привезенные из дому деликатесы, а потом гуляют по бетонированным краям прудов. Эль-Хамма утратила былую прелесть, превратившись в источник верной прибыли. Как-никак в пруд можно загнать больше людей, чем в отдельные купальни.
Прогресс губит купальни и источники во всей Палестине. Вместо того чтобы использовать воду родника, тщательно расчищая его русло, в наши дни предпочитают пробурить скважину и брать воду прямо из глубоких водоносных пластов. Так погиб один из самых полноводных и красивых источников Восточной Самарии, Эйн-Самие. Он орошал долину Самие, зеленую и плодородную. В старых книгах восхваляется краса этого родника. В наши дни от него мало что осталось. На его месте стоит водонапорная башня над глубокой шестидесятиметровой скважиной. Вода с глубины перекачивается по трубам наверх, к Рамалле. Так города, с их растущей потребностью в воде, создают пустыню и уничтожают мирную деревенскую среду. Люди, источники которых были урбанизированы, урбанизируются сами, перебираются в город, где пополняют армию городского пролетариата, и, увеличивая число горожан, способствуют уничтожению новых родников.
Гибель ландшафта идет ускоренными темпами. Всё новые и новые шоссе врезаются в холмы и дороги Палестины, на холмах бульдозеры сметают вековые оливы, чтобы построить очередные еврейские колонии. Популярный израильский публицист Амнон Данкнер, родственник Данкнеров-олигархов, в статье, исполненной отвращения к природе Палестины, призвал строить больше дорог и наплевать на ландшафт.
Уничтожение ландшафта, отравление рек помогают израильтянам подчинить палестинцев и тех евреев, которые хотели бы вырваться из сионистского гетто. В полностью разрушенной стране каждый будет зависеть от власти, и на этом окончится палестинская вольница. Это не до конца понимал Гумилев: не сдуру уничтожают природу, но потому, что иначе нельзя покорить местного жителя. При этом погибает страна, верно, но жажда власти превыше инстинкта самосохранения. Так в Соединенных Штатах первопроходцы перебили бизонов, а потом фермеры превратили плодородные прерии в Dust Bowl – Район пыльных бурь, – для того чтобы отнять страну у коренных жителей Америки.
В книге очерков Амоса Оза «В стране Израиля» приводится интервью с Ц., немолодым израильтянином, выражающим желание стать Чингисханом и Гитлером
для палестинцев, с тем чтобы грядущее поколение израильтян росло бы свободным от демографической угрозы и «комплекса Масады», чтобы могло потом отречься от него, сохранив результаты его завоеваний, как сегодняшние американцы отрекаются от вырезавших индейцев пионеров, не отказываясь от приобретенной такой ценой территории Америки. Это сравнение поучительно. Подсознательно Ц. – и другие израильтяне – чувствует, что полученная таким образом страна не будет иметь ничего общего, кроме территории, со своей предшественницей. Он не осознает, что Палестина жила и росла, как живое существо, на протяжении тысяч лет и что люди, которые убьют ее и вылепят заново, никогда не смогут избавиться от надрыва, загладить разлом между народом и страной Израиля.Космополитическая страна англосаксонских поселенцев могла возникнуть где угодно на пустых землях и возникла не единожды – на североамериканском континенте с его Соединенными Штатами и Канадой и в Австралии. США и Канада не имеют ничего общего с землей индейцев, Австралия – с землей аборигенов. Но страна Израиля, о которой стоит мечтать, не может возникнуть на таких условиях. Она нуждается в коренном населении, к которому, как к дереву, можно привить ветку бродячего еврейского народа. В результате изгнания 1948 года в стране осталось слишком мало палестинцев, и достаточного влияния они не смогли оказать. Не в морали готового стать Гитлером Ц. проблема, а в том, что его цель не совпадает с желаемой для страны.
Александр Солженицын пишет в романе «Архипелаг ГУЛАГ» о своей поездке на берега Беломорканала. Там он увидел огромные братские могилы: тысячи, десятки тысяч людей легли костьми на великой сталинской стройке канала, который должен был соединить Белое море с Балтийским и сделать со временем Москву портом пяти морей. По словам Солженицына, не каждый день проплывала и одинокая баржа по Беломорканалу мимо братских кладбищ.
Лес рубят – щепки летят. Но если лес рубят не там? Не говоря уж о недопустимости применения рабского труда политзаключенных, канал оказался «белым слоном» – ненужным монстром. Поездка по Иерусалимскому коридору напоминает нам о Беломорканале. Ради чего принесены в жертву люди и села? Вакуум создан, и он губителен. Чтобы понять это, совершим короткое путешествие на юг Испании.
Глава XXVI. Испанская интермедия
Самый красивый дом на свете – мне немедля захотелось прожить в нем всю жизнь – я увидел в низине близ Толедо. Этот город, столица Испании до возвышения Мадрида, стоит на крутом утесе, окруженном, как крепостным рвом, с трех сторон крутым изгибом реки Тахо. Два старинных моста пересекают Тахо, связывая город с холмом на противоположном берегу, который стережет (реконструированный) замок Сан-Сервандо (XIV век). Если смотреть на город с другого берега, он кажется орлиным гнездом. Если же выбрать, как говорят в кино, обратную точку, бросить взгляд сверху, из города, с широкой террасы Мирадеро, то за рекой видны зеленые просторы веги – речной поймы, а в ней темнеет дворец Галианы, который построил для своей возлюбленной, еврейки Ракели по прозвищу Фермоза (Прекрасная) король Альфонсо VIII, о чем повествует фейхтвангеровская «Испанская баллада», именуемая также «Еврейка из Толедо».
Дворец Галианы – Ракели построен мавританскими строителями в самом изощренном восточном вкусе. Как лабиринт, его окружают шпалерами сады с высокими, стенкой стриженными кустарниками. Остекленных окон нет – их заменяют широкие проемы причудливой формы, и ветерок свободно продувает летний дворец. Десять ступеней спускаются вниз, к бассейну, не для купания – для прохлады. Воды в нем по щиколотку, схваченную браслетом щиколотку прекрасной Ракели. Потайной ход ведет от бассейна за пределы сада. Вместо дверей плотные тяжелые циновки закрывают дверные проемы. Это жилище, не крепость. Обитель неги и прохлады, оазис посреди пекла кастильского лета.