Чудесные куклы барышни-попаданки
Шрифт:
Купцу Богданову, если не ошибаюсь, было пятьдесят два года, когда он умер. А сестра моложе его, значит, ей меньше пятидесяти. Интересно, что заставило ее стать жрицей?
Меня отхлестали дубовым веником так, что кожа горела. Да еще с наговорами, с молитвами. Тетка и обереги новые на шею мне повесила. И стало стыдно за свои мысли. Она обо мне заботиться, и деньги мои ей не нужны, так примет, а я ее подозреваю.
Влад на обед не пришел. Та, кого за ним посылали, доложила, что он отбыл с постоялого двора в неизвестном направлении.
— Небось, опять на остров подался, — фыркнула
— Просто так брать нельзя? — спросила я.
— Там, где вода живая, рядом и мертвая, — пояснила она. — В неумелых руках живая может стать ядом, а мертвая в умелых — страшным оружием. Оттого ведунам специальное разрешение надобно иметь, для отчетности. А на острове родник молодой, его еще и не изучили толком.
Похоже, у живой и мертвой воды есть состав ингредиентов, как у минеральной — состав солей. Не всякая вода одинаково полезна.
После баньки меня разморило, и над миской ухи я клевала носом. Тетка отправила меня спать, пообещав, что разбудит к ужину.
На перинах спалось сладко. Я задернула занавески, и оставила окно приоткрытым. Под ним, в палисаднике, росли цветы, наполняя комнату сладким ароматом. И даже тревога за собственное будущее отступила.
Проснулась я от громкого звука: как будто били по металлу, но не в колокол, потому что звон был глухим и гулким.
— На вечерние гадания кличут, — сообщили мне. — Волхвы из столицы прибыли.
Спросонья понадобилось время, чтобы «перевести» сие на понятный мне язык. Волхвами здесь называли высших жрецов. Они и волшебными силами обладали, и с богами могли говорить, и пророчествовать. А гадания — это когда не только молятся богам и приносят им дары, а еще и просят о чем-то особенном, вроде дождя в засуху.
А вот кто в комнате, сообразила сразу. Поискав взглядом, я увидела Лушу на подоконнике. Она чуть отодвинула занавеску и грелась в лучах заходящего солнца.
— Тетушка там? — спросила я севшим со сна голосом.
— Все там, — сказала Луша. — Кроме тех, у кого работа.
Я вышла в соседнюю комнату, налила в чашку воды из остывшего самовара, напилась и вернулась к Луше.
— Рассказывай, — велела я.
— Чего это? — фыркнула она.
— Всё рассказывай. С самого начала. Я после болезни память потеряла.
— А-а… Ты говорила. Так это правда?
— Истинная, — заверила ее я.
— Так… с чего начать?
— Как мы познакомились?
— Так в лесу же. Не помнишь?
— Даже если ты еще сто раз спросишь, помню я или нет, память не вернется. Просто расскажи, — попросила я. И, вспомнив о том, что домовых надо угощать, предложила: — Может, хочешь чего? Молока, например?
— Молоко Мурке наливают, она делится. И хлебушка хватает. — Луша горько вздохнула. — Конфет хочу. Шоколадных. Ты раньше угощала, как батюшка гостинец присылал.
— Сейчас конфет… нет. Но я привезу, обещаю.
— Ты и вернуться обещала, — фыркнула она. — А вона как вышло.
Она говорила чисто, но простые обиходные слова в речи проскакивали. И, как выяснилось, Марьяна и к этому была причастна.
Луша рассказала, что дом, в котором она жила с мужем, сгорел при пожаре. Муж-домовой угорел, спасая хозяйское добро. В скитах домовых
не привечают, и уж точно не приглашают в дом, а без этого ни один из них не может переступить порог. Домаха, оставшись одна, бродила по окрестным деревням, да нигде не могла найти приют.— Тебе лет одиннадцать было, когда мы в лесу встретились. Ты землянику собирала, с подругами.
— У меня были подруги? — невольно перебила ее я.
— При скитах всегда дети живут. Сироты. И те, кого на обучение отправляют. Ты тогда в сторону от других отошла, я и решилась у тебя хлебца попросить. А ты пирожком угостила.
Марьяна не только накормила домаху, но и пригласила ее в теткин дом, на постоянное местожительство. И имя дала — Лукерья. Луша. Они дружили, Марьяна учила Лушу грамоте и правильной речи, а тетка и не знала, что у нее поселилась домаха.
— А дочка? Я родила ребенка? Когда?
Это волновало меня сильнее остального.
— Так странно, что ты этого не помнишь, — пожаловалась Луша. — Ты уехала к батюшке, и вернулась опять. Живота заметно не было. И мужа… не было.
— Осуждаешь? — поинтересовалась я.
— То ваши обычаи, не мои, — возразила Луша. — Ты ребеночка оставить хотела. А тетка твердила, что ты опозоришь не только себя, но и отца, и ее тоже. Но ты настаивала. После тебя обманули, что ребеночек родился мертвым. А я правду рассказала. О том, что дочка твоя жива. И пообещала присмотреть за ней. А ты обещала за ней вернуться. С тех пор уж год прошел.
— Год? — переспросила я. — Но как…
— Так ты не сразу после родов уехала. Сил набиралась, да жрицей стать хотела. Потом батюшка твой заболел, ты уехала. И вот…
Луша развела руками.
Интересно, и кто же постарался лишить памяти настоящую Марьяну?
— Так она тут? Дочка тут?
— Да где ж ей еще быть… Говорю ж, при скитах всегда сироты живут. Или подкидыши.
Значит, у Марьяны есть ребенок. Из-за этого определенно придется пересмотреть дальнейшие планы. И желание отказаться от чужого наследства уже не казалось мне правильным.
Глава 12
Глава двенадцатая, в которой Владислава отстраняют от дела
Влад
Ворота были распахнуты. Возле них, на улице, стояла подвода, наполовину заполненная тюками и сундуками. Между ней и домом сновали юркие мужички: в дом шли порожние, а оттуда возвращались с вещами.
Заливался лаем Тузик, рыча и натягивая толстую цепь. Подле конуры, на скамеечке, сидел дед Кузьмич. Он попыхивал папироской и злобно поглядывал на грузчиков.
— А… — начал было Влад, позабыв поздороваться.
Дед Кузьмич отрицательно качнул головой и показал в сторону дома. Мол, туда иди, там разбирайся.
В доме Влад обошел несколько комнат, прежде чем нашел Таню. И везде — беспорядок, разбросанные вещи, незнакомые люди.
— Владислав Николаевич! — взвизгнула Таня, обрадовавшись ему.
И чуть ли ни на шею кинулась.
— Что происходит? Я ничего не понимаю! — жаловалась она. — Пришли какие-то люди, показали бумаги. Дом продан! И освободить его нужно до вечера. Как?! Куда нам идти? Где барышня?! Это какая-то ошибка!