Чудесные рецепты крестьянки-самозванки

— Только папе не говори, — нервно хмыкнула я. — Он и тебя выгонит.

— Он не прав. Но он должен выдать замуж Лизу и Аню, и если репутация семьи будет испорчена…

— Не стоит, — перебила я брата. — Я все это слышала. Я сделала свой выбор. Отец — свой.

Узнав, что я беременна, отец отослал меня из дома. Он хотел, чтобы я родила и оставила малыша в скитах, а я наотрез отказалась расставаться с сыном. Тогда меня и выгнали из семьи. Похоронили. Только мама тайком поддерживала меня все эти годы.

— Юра… — Я не хотела просить, но, заметив, что младший брат не пылает гневом, как старший, рискнула. — Я знаю, что ни на что не имею права. Но мне бы какую-нибудь безделицу… на память о маме. Гребешок, лоскуток ее платья… Что угодно… Ты не мог бы… помочь? Мы уезжаем завтра, вечерним поездом.

— Не уверен, что получится, — ответил Юрий.

Однако узнал адрес гостиницы, где мы остановились.

— Это кто? — спросил Митя, когда коляска покатила в сторону города.

— Никто, — вздохнула я. — Забудь, хорошо? Сюда мы больше не вернемся.

Юрий так и не приехал в гостиницу, но успел перехватить нас на вокзале.

— Вот. — Он протянул мне что-то, завернутое в цветную бумагу. — Аня передала. Они с Лизой разбирали мамины вещи и нашли бабушкину тетрадь. Кажется, с рецептами. Сверху был прикреплен листок, а на нем маминой рукой написано, что тетрадь для тебя. И еще…

Он густо покраснел и сунул в мою сумочку деньги.

— Это от меня, — выпалил он. — И…

Кажется, он хотел еще что-то сказать, но махнул рукой и убежал.

— Поезд отправляется! — разнеслось по перрону.

Я подхватила Митю и чемодан и бросилась к вагону.

Глава 2

Ехали мы в вагоне третьего класса. Я могла бы купить билеты и во второй, но все еще боялась встретить кого-нибудь из старых знакомых. До Москвы всего ночь пути, я могу и посидеть. А Митя поспит у меня на коленях.

Народ в вагон набился разношерстный. Такой билет мог позволить себе и рабочий люд, из тех, кто побогаче. Или, наоборот, бедные дворяне. Так же путешествовали те, кто относил себя к интеллигенции. И слуги, если проезд им оплачивал хозяин.

Напротив нас с Митей расположилась молодая женщина в простом дорожном костюме. Рядом, на лавку, она поставила саквояж. Весь ее внешний вид, включая строгую прическу, говорил о том, что барышня она серьезная. Отсутствие сопровождающего подсказывало, что происхождения она не знатного. И я предположила, что передо мной дочь учителя или инженера. Но, как оказалось, ошиблась.

— Ульяна, — представилась девушка.

— Эм… Ульяна, — произнесла я свое имя.

И, сообразив, что мы тезки, улыбнулась.

Митю я усадила подальше от окна, из щелей дуло, накормила булкой и молоком, купленными в лавке у гостиницы. После нехитрого ужина он задремал, привалившись к моему боку. Шум в вагоне ему ничуть не мешал. Я же понимала, что мне поспать не удастся, и не из-за того, что лавки в вагоне третьего класса жесткие. Страшно за скромные сбережения. Деньги у спящего запросто могли украсть.

Похоже, Ульяна была того же мнения. Света в вагоне не хватало для чтения или занятия рукоделием, поэтому мы беседовали вполголоса, не позволяя друг другу уснуть. Тогда я и узнала, что Ульяна — сирота, воспитанная в скитах. Жрицей она не стала, потому что из скитов ее забрали в семью купца, наперсницей для хозяйской дочери.

Семья купца жила в Ярославле. Ульяна выучилась вести хозяйство, и когда хозяйская дочка вышла замуж, устроилась экономкой в дом какого-то местного дворянина. Он недавно скончался, по причине старости, а семья его от места Ульяне отказала, но дала очень хорошие рекомендации. В Москву Ульяна ехала за хорошей жизнью. А из Нижнего Новгорода — потому что туда переехала с мужем дочка ее бывших хозяев. Ульяну приглашали на крестины ее первенца.

— Наденька звала остаться, — сказала Ульяна, — да я отказалась. Вечно в приживалках быть не хочу. Она добрая, помогала бы. А случись что… и по миру идти? Нет уж, я сама буду зарабатывать. Если получится, и замуж выйду за хорошего человека.

Я же о себе рассказывала мало. И не все. Но о том, что Митю одна воспитываю, да в Москву на заработки еду, говорила. Ульяна посетовала, что без рекомендаций мне будет сложно, в хорошее место не возьмут. Рассказала, что в Москве есть агентства по найму обслуживающего персонала, а самым лучшим среди них считается «Крошечка Хаврошечка», но «абы кого с улицы» туда не возьмут.

— И потом… у тебя ребенок, — вздохнула Ульяна. — С кем ты его оставлять будешь? Тебе бы в дом какой, с проживанием, и чтобы хозяева детей любили.

Время близилось к четырем утра, а в вагоне до сих пор было шумно. Мужская компания пьянствовала с тех пор, как поезд отошел от перрона. И теперь они то громко ржали над анекдотами, то затягивали песню. Кроме Мити, в вагоне ехали и другие дети. Кто-то то и дело плакал, разбуженный пьяными воплями. Митя тоже просыпался, но видел, что я рядом, и вновь закрывал глаза.

— Нет, это невыносимо! — сказала Ульяна, когда нестройный хор пьяных голосов затянул «Дубинушку». — Надо найти кондуктора. Почему он бездействует?! Пусть доложит главному. Я схожу. Присмотришь за вещами?

Свой саквояж она переставила на мою лавку и отправилась искать кондуктора. И тут, как назло, проснулся Митя и запросился в туалет. И терпеть отказывался наотрез.

Понадеявшись, что Ульяна не сочтет исчезновение саквояжа за воровство, я взяла его с собой и повела Митю к тамбуру.

Он благополучно сходил в туалет, и я поправляла ему штанишки, когда раздался резкий скрежет, и вагон содрогнулся от сильного удара. Митю я обняла инстинктивно. Узкий тамбур не позволил мне упасть на спину, но я врезалась в стену и больно ударилась.

Мгновение — и тишина взорвалась криками, плачем, звоном разбитого стекла, треском деревянных досок. Я судорожно ощупывала Митю, но он не пострадал, лишь сильно испугался, оттого и плакал навзрыд.

Вернуться в вагон мы не смогли, дверь заклинило. Ее вскоре выбили: люди стремились выйти наружу, опасаясь, что конструкции пострадавшего вагона обрушатся. Нам с Митей помогли спуститься. И только тогда я поняла, что произошло.

Два поезда столкнулись на приличной скорости, лоб в лоб. Первые вагоны смяло в лепешку. Даже в нашем, находящимся почти в хвосте, были погибшие. И очень много раненых.