Чудесные рецепты крестьянки-самозванки

В руках я держала Митю, саквояж Ульяны и собственную сумку. Чемодан остался в покореженном вагоне. Столкновение произошло в поле. Кто-то сказал, что до Владимира недалеко, и оттуда скоро прибудет помощь. Пока же из вагонов выносили раненых и погибших.

Происходящее напоминало жуткий кошмар, только проснуться не удавалось. Я искала Ульяну, но с малышом на руках затруднительно бегать вдоль дорожного полотна. К тому же, я постоянно прижимала головку Мити к плечу, чтобы он не видел крови. Мне и самой становилось дурно, стоило бросить взгляд туда, где лежали погибшие.

Но смотреть пришлось. Я надеялась, что Ульяна сама нас отыщет, ведь у меня ее вещи, но она будто сгинула. И сначала я спросила, нет ли ее среди раненых, а после заставила себя посмотреть на тела, вынесенные из нашего вагона.

Ульяну я узнала по костюму. Голова ее была разбита, лицо залила кровь.

Меня затошнило, но быть слабой — непозволительная роскошь. На моих руках все еще вздрагивал от плача сын, и я поспешила туда, где собирали женщин с детьми и стариков.

К счастью, стояло лето, и ночь, все еще теплая, отступала быстро, сменяясь серыми утренними сумерками. Первыми нам на помощь явились военные. Как мы с Митей добрались до города, я не запомнила. Кто-то помог дойти до дороги, а там нас посадили на подводу. Кажется, нас даже осматривал врач.

Очнулась я на постоялом дворе какого-то скита. Там, наконец, удалось отдохнуть, поесть и привести себя в порядок. Тогда же я поняла, что саквояж Ульяны все еще со мной.

Но я ведь его не украла? Ей он уже без надобности.

Я заглянула внутрь. Из вещей там нашлись смена белья, чулки, умывальные принадлежности, духи и прочие бытовые мелочи, вроде ниток с иголками, шпилек и заколок. А еще там лежали документы: метрика, паспортная книжка и рекомендательные письма на имя Ульяны Алексеевны Лопаткиной. Оказалось, мы тезки и по отцу. И возраст у нас одинаковый.

Паспортной книжки у меня не было вовсе. Ее оформляли только с разрешения отца, а он меня «похоронил». Пока хватало и метрики, но письма…

Рекомендательные письма от влиятельных особ, с их личными печатями, на плотной бумаге с вензелями, соблазняли совершить преступление.

Документов при Ульяне нет, ее не опознают. Возможно, позже ее бывшие хозяева поймут, что она пропала. Но я успею добраться до Москвы, получить хорошее место, зарекомендовать себя. Я должна рискнуть, ради сына. Метрики и рекомендательных писем хватит, чтобы устроиться на работу.

У Мити, и вовсе, никто метрику не спросит, пока ему не придется идти в школу. Я обязательно что-нибудь придумаю. Потом. А пока надо запомнить, что отныне мое имя Ульяна Алексеевна Лопаткина.

Глава 3

— Афанасий! Афанасий! Где тебя бесы носят?! Афанасий!

Зычный мужской голос раскатом грома прокатился по дому. И, казалось, оконные стекла звякнули.

— Я здесь, ваше превосходительство.

Хрустальная ваза разбилась вдребезги, ударившись о притолоку, аккурат над головой Афанасия. Он успел отпрянуть за дверь, прячась от осколков.

— Я просил обращаться ко мне по имени и отчеству, — зло процедил Владияр.

— Прошу прощения, Владияр Николаевич, — невозмутимо ответствовал Афанасий, возвращаясь в столовую. — Привычка.

В байку о его забывчивости Владияр не верил. Едва получив звание генерал-майора, он лично выбрал прапорщика Афанасия Серова в адъютанты за гибкий ум, прекрасную память и добросовестное отношение к службе. А вот в то, что бывший адъютант, а ныне добровольный слуга, хотел обратить гнев хозяина на себя, поверить мог. Но и Владияр целился не в его голову, а в притолоку.

— Дорогая, должно быть, вещь, Владияр Николаевич. — Афанасий поцокал языком. — Княгиня расстроится.

А вот это вряд ли. Матушка никогда не привязывалась к таким вещам. Кособокую вазочку, слепленную внучкой из глины, она всяко ценила больше, чем хрусталь завода «Валь Сен-Ламбер».

— Ты мне зубы не заговаривай, — произнес Владияр уже спокойнее. И ткнул пальцем в тарелку, стоящую перед ним. — Это что?

— Ваш завтрак, ва… Владияр Николаевич.

— Это помои! — отрезал Владияр. — Я такое и собаке не позволил бы есть.

Он демонстративно перевернул тарелку, и жидкая овсяная каша скользкой массой растеклась по белоснежной скатерти. За дверью всхлипнула женщина.

— Это рекомендации… — начал было Афанасий, но Владияр грохнул кулаком по столу.

— Лекарь не рекомендовал жевать овес, замоченный на воде! Он не говорил, что пища должна быть несъедобной!

— Да я все правильно сделала, — запричитала женщина за дверью. — Я в больнице при кухне служила. Если пища должна легко усваиваться, то овсяная кашка…

— Уволена, — оборвал ее Владияр. — Афанасий, принеси мне что-нибудь съедобное. Хоть творогу со сливками.

— Жирное вам нельзя, — подала голос женщина.

— Ты еще здесь? Афанасий, рассчитай ее немедленно.

Афанасий молча поклонился и вышел. Владияр толкнул колеса кресла, откатываясь к окну.

«Достало. Все достало. Ни уюта в доме, ни вкусной еды…»

Ни женской ласки, ни дружеской поддержки, ни занятия, приносящего радость. Увечье разделило жизнь Владияра на две половины: до и после. Сила, здоровье, удача, блестящая военная карьера — с одной стороны. Никому не нужный инвалид — с другой.

Владияр знал, что сгущает краски. Семья его поддерживала. Матушка, отец, братья… Все желали ему добра и старались помочь. Просто Владияр устал быть обузой. К тому же матушка, наконец выйдя замуж за батюшку, наслаждалась медовым месяцем в кругосветном путешествии. Старший брат Владимир перебрался в Лукоморье, не желая расставаться с женой-хранительницей даже ради собственной компании. И когда Владислав, младшенький, вернулся с семьей в столицу, Владияр с преогромным удовольствием передал ему бразды правления и переехал жить на дачу в Малаховку. Все одно дом давно стоял пустой.

Владислав возражал. В огромном доме вполне хватало места и всем: И Владияру, и Владиславу с женой Марьяной и детьми. Владияр никому не признавался в том, что сбежал. Позорно дезертировал с поля семейной жизни. Он чувствовал себя лишним в гостиной, когда вечерами Влад и Марьяна, уложив детей, пили чай. Его раздражали детские голоса — смех, слезы, крики. Он завидовал счастью брата. И надеялся, что на расстоянии будет проще смириться с тем, что у него никогда не будет ни любящей жены, ни детей.