Чудесные рецепты крестьянки-самозванки

— Опять кричал? — хрипло спросил Владияр.

— Да.

— Воды… дай.

— Может, лекарство?

— Засунь его в…

Он осекся, отчего-то вспомнив, что в доме женщина. Вот же глупость. Она и не услышит ничего. И навряд ли упадет в обморок от крепкого словца. Не барышня, чай, и не такое слышала.

— Влади…

— Цыц! — оборвал Владияр Афанасия. — Дай напиться и иди спать. И окно приоткрой, душно.

Афанасий не уходил, пока Владияр не притворился спящим. До утра он так и не уснул, потому на рассвете слышал шаги на втором этаже. И странное дело, там будто бы ходили двое.

Неужели Афанасий так быстро добился благосклонности Ульяны? Что ж, оставалось лишь порадоваться за него. И как-то проглотить утреннюю овсяную кашу, не впадая при этом в ярость.

Глава 8

— Что делаешь? — поинтересовался Афанасий, вернув на кухню самовар.

Чай, значит, они допили. Надо убрать посуду.

— Овес толку, — ответила я, отставляя ступку. — Каша мягче будет, вкуснее.

— Завтра мельницу из чулана достану, — сказал Афанасий. — Ты спрашивай, если надо чего. Сиди, чашки я принесу.

Я плюхнулась обратно на табурет. К слову, ноги меня уже не держали. И есть хотелось так, что живот сводило. Запеканки мне, увы, не досталось. Хозяин дома уничтожил ее подчистую. И для Мити не удалось припрятать кусочек.

Наблюдая, как Афанасий ставит на стол миску с оставшимися пирогами, вазочки с вареньем и медом, тарелку с сушками, сахарницу, я размышляла о том, как сглупила. Обрадовалась первому же предложению и не обговорила никаких условий. Вот на таких «мелочах» я и погорю. Сейчас у меня есть деньги, чтобы купить нам с Митей еду, но любая крестьянка на моем месте первым делом спросила бы, сколько будут платить за работу.

— Меня… не прогонят? — Я старалась говорить спокойно, но голос предательски дрогнул.

Я долго училась жить иначе, чем привыкла, но полностью избавиться от чувства неловкости, когда приходилось о чем-то просить, так и не смогла.

— Не знаю, — ответил Афанасий. — По утрам хозяин особенно зол. По утрам ему прописали есть овсяную кашу, а он ее ненавидит.

— То есть, проверку я еще не прошла, — заключила я. — Нет смысла спрашивать о жаловании.

— Ты справишься, — неожиданно сказал он. — У тебя есть ребенок.

— Э-э-э… И при чем тут Митя? — растерялась я.

— У тебя есть опыт обращения с маленькими детьми, — пояснил Афанасий. — Сейчас хозяин ведет себя, как дитё. Лекари говорили, что такое возможно. Все же то, что с ним произошло, оставило свой след… — Он постучал указательным пальцем по виску. — По-моему, это его состояние… слишком затянулось. Но я не знаю, как помочь хозяину.

— То есть… Я с этим справлюсь?

— С капризами — определенно. Если постараешься.

— А Митя? Я не смогу его долго прятать. Он ребенок, он хочет бегать, играть…

— Придумаю что-нибудь. Ты закончила? Иди, отдыхай.

— Э-э-э…

Я замялась, Афанасий уставился на меня вопросительно.

— Помыться тут… где-нибудь можно? Баню поздно топить…

— На втором этаже есть ванная комната, — ответил он. — Показать, как пользоваться колонкой?

— Но она не для прислуги, — возразила я. — И комнаты… Нам с Митей хватило бы той, что положена кухарке.

— Тебе нельзя жить на первом этаже. — Афанасий вздохнул. — Это распоряжение хозяина. Он не хочет, чтобы прислуга делила с ним первый этаж. Вторым он не пользуется. Гостей не принимает. Можешь спокойно использовать ванную комнату. Но сыну скажи, чтобы по всем комнатам не бегал. Что-то еще?

— Да. — Я, наконец, решилась. — Можно доесть пирожок?

Он уставился на меня так, будто у меня выросли ослиные уши.

— Нет, так нет, — пробормотала я, мгновенно смущаясь. — Я с утра ничего не ела. И поздно уже, лавки закрыты…

— Это моя вина. — Афанасий отмер. — Я не сказал, что место с проживанием и питанием. Ты могла поужинать тем же, что готовила для хозяина. Разве ничего не осталось?

Если с запеканкой разделался Владияр Николаевич, то яблочный мусс съел сам Афанасий. Надо будет спросить, зачем он сидит на той же диете. Если из чувства солидарности, то долго он на ней не протянет. Хотя вот… пирожки ел. Наверное, купил в какой-нибудь лавке.

— Мне пирожка хватит, — сказала я.

— Чаю налей.

— Молоком запью. Завтра составлю список, какие продукты купить. И… мне бы еще что-то из одежды. Я говорила, чемодан пропал при крушении поезда. Митю переодеть не во что, и у меня кроме этого платья ничего нет.

— Разберемся, — пообещал Афанасий. — Завтра.

И правда, зачем беспокоиться заранее, если завтра меня выгонят.

Впрочем, наверх я отправилась, полная решимости не сдаваться. С запеканкой же получилось!

Афанасий сравнил хозяина с ребенком. Но ведь капризничают не только избалованные дети. Княжич Юрьевский — генерал-майор, герой. Он не может быть избалованным. В воинских званиях я разбиралась достаточно. И понимала, что в столь молодом возрасте стать генерал-майором можно и по протекции. Особенно когда твой отец — Великий Князь. Но такие «генералы», как правило, героями не становятся. Владияр Николаевич, не задумываясь, закрыл собой людей, чудом выжил. Не от избалованности его капризы, не от эгоизма.

Дети капризничают, когда им не хватает внимания. Афанасий сказал, что Владияр Николаевич сам оставил родных, захотел жить в уединении. Может, он чувствовал себя обузой, а в глубине души надеялся, что его не отпустят?

Короче, разберусь. Мое дело маленькое — накормить вкусно, соблюдая предписания лекарей.

Дождь мерно стучал по водосточной трубе. Я зажгла лампу и набросила на нее платок, чтобы свет не разбудил Митю. Смена чистого белья у меня есть, и надо привести себя в порядок. Жаль, платье придется надевать грязное, но тут ничего не поделать. Почищу, как могу.

Вернувшись в комнату, я разобрала оставшиеся вещи. И, наконец, открыла тетрадь, что отдал мне на вокзале брат. Чудо, что она лежала в сумке. А ведь хотела переложить в чемодан, да забыла, к счастью.

Первым на глаза попался конверт. Запечатанный.

«Моей дочери Ульяне», — прочла я. Надо же, сестры не вскрыли чужое письмо…

«Милая моя девочка, прости меня. Мне не достало сил защитить тебя, не хватило мужества пойти против семьи, как это сделала ты ради своего ребенка…»

— Мама, не надо, — прошептала я беззвучно. — Ты единственная поддерживала меня. Ты единственная, кому не надо просить прощения…

Мама писала о своей болезни. Она знала, что скоро умрет, лекари давали неутешительные прогнозы. Денег на хорошего ведуна не было. Но это по ее словам. Я понимала, что отец решил не тратиться на лечение жены. В последние годы он все сильнее боялся разорения.

«Мне нечего тебе оставить. То, что принадлежало лично мне, уже продано, деньги тебе передавала Маняша. А те драгоценности, что дарил отец, отойдут твоим сестрам. У меня есть только эта тетрадь. В ней записи рецептов. Их делала не я. Мне они достались в наследство от бабушки. Она не была ведьмой, в нашем роду нет ведунов. Но они волшебные. Надо лишь соблюдать рецептуру и четко следовать инструкции. Так она говорила. Мне не довелось их испробовать, но я отчего-то верю, что тебе они помогут».