Чудики с кистью (сборник)

– И вы подтвердите? – все еще улыбаясь, спросил Даландин. – Ведь правда на моей стороне!

– Забудьте, это тут не работает! – усмехнулась женщина.

– А что работает? – искренне удивился Даландин.

– Закон!

– Значит, закон выше правды?

– Здесь выше. И выходите скорей из вагона, если не хотите в тюрьму…

Вечером за рюмкой коньяка Дина учила уму разуму русского медведя:

– Дикарь ты, Даландин. Да тебя здесь только за слово «негр» могли за решетку упечь!

– За что, это нечестно! – негодовал скульптор.

– Дурак ты, кому ты нужен здесь со своей честностью? – недоумевала Дина.

Последний вечер перед возвращением скульптора в Питер плавно перешел в ночь. Даландин щедро угощал расстроенных предстоящим расставанием хозяев винами и закусками из китайского кафе. Его парижский вояж себя вполне оправдал, но лишь… материально. Дома его с нетерпением ждали друзья-приятели с их веселыми попойками, новые творческие свершения, семья… И вообще дух родины неудержимо тянул его обратно.

Отвлекшись на телефонный звонок, Николя вышел из гостиной.

– Ну, решил? Будешь сюда перебираться? – трепеща ноздрями, нервно спросила скульптора Дина.

– Нет. Не выйдет из меня француза, – усмехнулся Даландин.

– Это почему?

– Я из другого теста. Знаешь, у нас мужики всегда крепко жмут руку, а ваши суют свои влажные ладошки, словно чего-то боятся.

– Конечно, боятся. От таких, как ты, всего можно ожидать! Ишь, что в подземке учинил!

– Вот именно, дорогая! – Кирилл осклабился, но уже через мгновение стал непривычно серьезным.

– И вот еще что: я не хочу жить там, где закон выше правды. Не смогу… Здесь все внешне очень хорошо, пристойно, но сами люди какие-то не горячие и не холодные, а пластмассовые что ли…, кроме, пожалуй, моих китайцев да и этих самых несчастных негров.

– Выходит мы тут все мертвые? – с обидой спросила хозяйка.

– Да нет. Только выпить да поговорить не с кем. Даже большинство наших тут вылиняли. А тебя твоему Николя стоило бы хорошенько отодрать ремнем по совокупности подвигов! – усмехнулся гость миролюбиво.

Порозовевшая актриса грустно вздохнула:

– В том-то и дело, что здесь меня некому драть. – Потом, сверкнув глазами, она выпалила: – Ну и катись ты в свою Россию, дурак. Алкоголик…

Женитьба Буркова

Художников Бурков всегда пользовался успехом у женщин.

Особенно хорошо дела шли в молодости, когда его нос еще не приобрел настораживающей лиловой окраски. Одна молодая особа в те годы умудрилась даже наперекор родителям женить его на себе.

Буркову было в ту пору всего двадцать шесть. Он имел вид эталонного хиппи и вольно перемещался с кистями и мольбертом по окрестностям Вологды, ловя на себе взгляды романтически настроенных девиц, уставших от комсомольского однообразия. Возле Феропонтово к нему как-то и прибились две симпатичные барышни. Художник на пленэре был особенно хорош: косматые власы, сияющие глаза, расхристанный вид и кисть, шныряющая по холсту, как шпага фехтовальщика, все это буквально кричало о причастности художника к загадочному миру, в котором таится выход в эмпиреи.

Одна из барышень – Наташа – первая обратила внимание на живописного молодого пижона и потянула в его сторону подругу…

К радости девиц художник оказался разговорчив и естественен как ребенок: бесхитростно улыбался, отвечая на дурацкие вопросы, без остановки острил и даже позволил Наталье сделать мазок кистью по своему холсту. При этом его лапа уверенно и одновременно мягко направляла девичью руку, и этот дуэт оставил эффектный завиток на холсте.

– Как красиво получилось! – умирала от удовольствия Наташа.

– Да ну, обычное дело, – сверлил ее своим огненным взором художник.

Девица была на седьмом небе от счастья. Радостно щебеча, Наташа написала Буркову свой телефон и кокетливо вложила листок с номером ему в ладонь. Художник, не отрываясь от холста, с беззаботной веселостью скомкал эту бумажку и сунул в карман, не заметив, что Наташа слегка нахмурилась, задетая подобной небрежностью. Однако уже через мгновение девушка расплылась в улыбке: при всем желании долго обижаться на этого сияющего хиппи было просто невозможно. В такие вдохновенные минуты он напоминал не то заигравшегося ребенка, не то щенка, беззаботно катающегося на спине по залитой солнцем поляне…

Дочь директора строительного треста двадцатичетырехлетняя Наташа во всех смыслах была завидной невестой. Миловидная и незлобная, она была пропитана идеалами русской литературы девятнадцатого века, и восторженная душа ее томилась в поисках того единственного и неземного, которого она могла бы полюбить всем сердцем. Обыкновенные, так сказать, правильные молодые люди ее совсем не привлекали. Она не желала идти по жизни путем, заготовленным ей родителями, и ее твердый целеустремленный характер не мог не вызывать уважение даже у отца-начальника. Нет, только самое возвышенное, самое удивительное существо было достойно Наташиной любви, и случайно подвернувшийся ей во чистом поле Бурков, что называется, попал на благодатную почву.

Девица вбила себе в голову, что полюбила, и стала беззастенчиво ухаживать за расхристанным хиппи. Бурков не возражал, тем более что у Наташи всегда можно было вкусно пожрать. Кроме того, она сносно разбиралась в искусстве и получала секретарскую зарплату, на которую нет-нет да и приглашала своего художника в кафе.

Бурков с его случайными заработками и пустым холодильником не сопротивлялся настойчивой ухажерке. Обитал он в комнате одноклассника Николая, работающего где-то на стройке, а по вечерам занятого в народном театре. Этот пронырливый актеришко по дешевке пристраивал картины Буркова, не забывая о своем интересе. Бурков был счастлив получать от него жалкие рубли, поскольку не знал истинной цены своим «художествам». При самостоятельных попытках сбыть живопись плату за холсты он частенько получал в водочном эквиваленте. Подобные сделки шли часто ниже себестоимости и не окупали даже затрат на масляные краски.

Непритязательность Буркова доходила до безалаберности, граничащей с монашеским аскетизмом. Отсутствие денег не тревожило его, но когда краски и водка, которая лилась в этой квартирке рекой, заканчивались, его охватывала лихорадка, за которой неминуемо следовал глубокий творческий кризис…

Зайдя как-то к Николаю, Наташа пришла в ужас от условий жизни своего возвышенного принца и всю вину за это взвалила на хозяина квартиры:

– Как ты не понимаешь, Бурков, что он эксплуатирует тебя!