Чудо в аббатстве

Я подозревала, что некоторые из приходивших наниматься к нам была знакомы с Аббатством и раньше уже работали здесь. Может быть они были мирскими братьями. Брать их на работу было небезопасно, но Бруно делал это, чтобы поддержать веру в себя. Я в это время была поглощена мыслями о ребенке и с нетерпением ждала его появления на свет.

Я любила и готова была защищать Хани, но знала, что ничто не может сравниться с теми чувствами, которые вызывал во мне собственный ребенок.

Я была замкнута в маленьком мирке. Иногда до меня доходили придворные сплетни. Бывших любовников королевы допрашивали в Тауэре. Иногда, бывая на реке, я бросала взгляд на серую крепость, и предо мной вдруг ярко вспыхивало видение забрызганной кровью камеры пыток. В прежнее время я, вероятно, предалась бы размышлениям и вспомнила бы об отце. Но восторженные мысли о появлении новой жизни отгоняли мрачные воспоминания.

Я говорила себе: "Но король любит ее. Он ведь не хочет избавиться от нее. Он не допустит, чтобы она умерла".

Путники частенько останавливались в Аббатстве и жили в странноприимном доме, который был открыт, как и в прежние времена. Они рассказывали, что король пережил сильное потрясение, когда узнал о скандалах, связанных с его женой. Оно оказалось тем сильнее, что незадолго перед тем, как он услышал эти истории, он поведал своему исповеднику, епископу Линкольнскому, что наконец обрел блаженство в семье, и просил епископа организовать благодарственный молебен Господу за то, что тот даровал ему такую любящую и добродетельную королеву.

Мы слышали также, что, когда бедной маленькой королеве рассказали, в чем ее обвиняют, от страха ею овладело безумие. Зная, что король молится в маленькой часовне в конце галереи в Хэмптон-корте, истерически крича, она бросилась туда. Слуги, которым было приказано ограничить ее свободу, схватили королеву и силой вернули в ее покои.

Чувствовалось, что скоро произойдет беда. Король был всемогущ. Он стоял над двумя партиями - папистов и антипапистов, и в его глазах и те и другие были предателями, которых следовало наказывать смертью. Он ясно дал понять, что ничего не изменилось, только главой церкви стал король, а не папа. Государь ненавидел папу не меньше, чем Мартина Лютера.

Но для меня не было ничего важнее моего будущего ребенка. Я закрывала глаза на то, что атмосфера в Аббатстве меняется с каждым днем и что с тех пор, как я забеременела, ко мне относились с благоговейным страхом и уважением, что, как я поняла, соответствовало пожеланию Бруно.

Когда матушка узнала о моем состоянии, она очень обрадовалась. Она пришла в Аббатство, принесла травы и некоторые из своих отваров. Я тоже стала навещать ее, и мы беседовали, как это обычно делают женщины, о детях. Теперь мы были ближе, чем когда-либо прежде.

Я обожала близнецов - Питера и Пола. Они были здоровыми и крепкими малышами. Матушка страстно их любила и старалась, чтобы они все время были у нее на виду. Она даже стала уделять меньше внимания своему саду. Она постоянно обсуждала их характеры, ум и красоту. Она перестала их пеленать, потому что они энергично протестовали, и любила смотреть, как они сучат ручками и ножками.

Я начала получать удовольствие от нашей болтовни. У нее было много советов для меня, и я знала, что это хорошие советы. Матушка считала, что повитуха, которая принимала у нее роды, была лучшей во всей округе, и настаивала, чтобы, когда придет время, она помогла и мне.

Матушка сшила маленькие платьица для моего ребенка, хотя я знала, что она предпочла бы сделать что-нибудь для своих обожаемых близнецов.

Я часто навещала ее, потому что теперь мы были не столько матерью и дочерью, сколько двумя женщинами, обсуждающими милый их сердцу предмет. Она доверительно сообщила мне, что надеется еще иметь детей, но, даже если у нее их больше не будет, она считает себя особо благословленной тем, что у нее два здоровых сынишки.

Однако однажды я встревожилась.

Я сидела в матушкиной комнате для шитья и случайно под тканью обнаружила книгу. Я удивилась. Читать что бы то ни было так непохоже на мою мать. Но я изумилась еще больше, когда взяла том в руки, открыла и прочла несколько строк. Я почувствовала, как сильно бьется мое сердце. Там были изложены догматы новой религии. Услышав матушкины шаги, я поспешно закрыла книгу, но не могла забыть о ней.

В конце концов, я спросила:

– Мама, что ты читаешь?

– О, - сказала она с гримасой, - это очень скучная книга, но я стараюсь прочесть, чтобы угодить твоему отчиму.

– Он хочет, чтобы ты ее прочла?

– Он настаивает на этом.

– Мама, я думаю, что тебе не следует оставлять такую книгу там, где любой может найти ее.

– Почему? Это всего лишь книга.

– Из-за ее содержания. Это доводы в пользу религии реформаторов.

– Правда?
– спросила она.

– Прошу тебя, ради меня, будь осторожнее. Матушка потрепала меня по руке.

– Ты такая же, как твой отец, - сказала она.
– Много шума из ничего. Лучше посмотри сюда! Пол уже вырастает из этого! Меня изумляет скорость, с которой растет этот ребенок!

После недолгих размышлений я пришла к выводу, что Саймон Кейсман интересуется религией реформаторов.

Я с тревогой подумала об Аббатстве, где уклад жизни медленно и незаметно, но неуклонно восстанавливался. Я поняла, что обоих, Саймона Кейсмана, державшего в доме запрещенную книгу, и Бруно, пристроившего монахов в своем вновь обретенном Аббатстве, могли объявить предателями.

Еще не так давно я бы вернулась домой и поговорила бы с Бруно. Я могла бы даже пойти дальше и предупредить Саймона Кейсмана, но, как ни странно, это казалось мне второстепенным делом, потому что я только что начала ощущать движения своего ребенка. И я забыла обо всем на свете.

Подобно моей матери, я была заперта в своем маленьком мирке, где чудо создания новой жизни полностью поглотило меня.

Возможно, таковы все беременные женщины.

Совсем скоро должно было наступить Рождество, и я украшала маленькую комнатку Хани падубом и ивой и рассказывала ей об Иисусе Христе.

В эти декабрьские дни было очень много разговоров о событиях во дворце. Даже моя мать упоминала о них. Все очень сочувствовали королеве, которая с тех пор, как против нее выдвинули обвинение, находилась в состоянии, близком к помешательству. Многие считали, что это подтверждает ее вину.

– А разве то, что у нее, бедняжки, до замужества был любовник, это так плохо?
– спросила я у матери, когда мы сидели за шитьем.

– Вне брака!
– с отвращением воскликнула моя мать.

– Она была уверена, что состоит в браке с Дерхамом.

– Тогда она заслуживает смерти за то, что вышла замуж за короля.

– Как жизнь жестока к женщине!
– сказала я. Моя мать добродетельно поджала губы:

– Совсем нет, если она исполняет свой долг жены.

– Бедная маленькая Кэтрин Говард! Она слишком молода, чтобы умереть.