Чудо в аббатстве

– Присядь, - сказала матушка Солтер, и я села у очага напротив нее. Она что-то помешала в котле и сказала:

– Пришло время, госпожа, сдержать свое обещание. Сейчас у тебя прекрасный дом. Ты готова принять ребенка.

Она встала и отдернула занавеску - на соломенном тюфяке лежал спящий ребенок. Я посчитала, что ей должно было быть почти два года, ибо она была дочерью Кезаи и Ролфа Уивера. Ребенок, о котором я обещала позаботиться.

Так много всего случилось с тех пор, как я дала это обещание, что успела забыть о нем. И теперь я была в замешательстве. Когда я давала клятву взять ребенка, мой отец был жив. Он согласился с тем, что ребенок будет жить в нашем доме.

Матушка Солтер почувствовала мою тревогу.

– Ты не можешь отказаться от обещания, данного умирающей, - сказала она.

– С тех пор как я дала его, обстоятельства изменились.

– Но клятва есть клятва.

Ребенок открыл глаза. Девчушка была красавицей. У нее были темно-синие, фиалкового цвета глаза, а ресницы густые и черные, как и волосы.

– Возьми ее, - велела матушка Солтер. Ребенок улыбнулся и потянулся ко мне. Когда я подняла ее, она обвила руками мою шею, как велела ей матушка Солтер.

– Ну, дитя жимолости, - сказала ей ведьма, - обними свою мать.

Девочка удивленно взглянула мне в лицо. Я никогда не видела такого прелестного существа.

– Вот, - сказала матушка Солтер, - помни свою клятву. Горе тем, кто нарушает обеты, данные умершим.

Я с девочкой на руках вышла из хижины ведьмы. Я отнесла ее в Аббатство.

– Что это за ребенок?
– требовательно спросил Бруно.

– Я принесла ее, чтобы она здесь жила, - ответила я.
– Она будет нашей дочкой.

– Клянусь Богом, - воскликнул он, - ты делаешь странные вещи, Дамаск! Зачем ты принесла в дом этого ребенка? Я уверен, у тебя скоро будет собственное дитя.

– Я обещала взять ее. Тогда это было легко. Мой отец был жив. Я рассказала ему о своем обещании, и он сказал, что я должна его сдержать.

– Но зачем давать такие обещания?

– Оно было дано умирающей. Он пожал плечами:

– Слуги позаботятся о ней.

– Я обещала относиться к ней, как к своей дочери.

– Кому ты дала такое обещание?

– Бруно, - сказала я, - я дала его Кезае на ее смертном одре.

– Кезае!
– Лицо его потемнело от гнева.
– Кезае.
– Он так произнес это имя, словно в нем было что-то непристойное.
– Ребенок этой твари! Здесь!

"Ох, Бруно, - подумала я, - разве сам ты не ребенок этой твари?!" Конечно, он рассердился именно по этой причине.

– Послушай меня, - сказала я.
– Кезая умирала и попросила меня позаботиться о ребенке. Я обещала и не возьму назад своего слова.

– А если я не захочу, чтобы ребенок жил здесь?

– Ты не будешь так жесток.

– Ты еще меня не знаешь, Дамаск.

Я пристально посмотрела на него. Таким я его еще никогда не видела. Лицо его было искажено от гнева. Казалось, будто расшалившийся малыш сдернул маску с этих неотразимых совершенных черт, которые так околдовали меня. Ненависть к этому невинному существу делала его похожим на дьявола.

Как всегда, когда я была встревожена, язык мой становился необычайно остер.

– Кажется, мне предстоит узнать нечто такое, что не доставит мне удовольствия!
– воскликнула я.

– Ты отнесешь ребенка туда, откуда принесла, - приказал он.

– Ее место здесь.

– Здесь! В моем Аббатстве!

– Ее место со мной. Если это мой дом, то и ее тоже.

– Немедленно отнеси ее туда, откуда принесла.

– К ее прабабке, матушке Солтер, в хижину в лесу?

"О, Боже, - подумала я, - ведь она может быть и твоей прабабкой".

Я бы хотела, чтобы мне в голову не приходили такие мысли. Эта невинная малышка его сестра по матери, и поэтому он не желает держать ее в своем доме. Где же то божество, которым я так восхищалась? Его заменил человек с непомерной гордыней! Я ощутила страх. В этот момент я понимала Бруно лучше, чем когда-либо прежде, и я чувствовала, что он боится. Я была уверена, что могу любить в нем и его слабости, но в тот момент мои чувства к нему изменились. Обожание исчезло. Оно уступило место глубокой материнской нежности.

Мне хотелось обнять его и сказать: "Будем же счастливы. Забудем о том, что ты не такой, как другие люди. Мы принадлежим друг другу, мы чудесным образом получили замечательное Аббатство! У нас есть будущее. Давай построим наше Аббатство как приют для тех, кто в нем нуждается. Давай вырастим наших детей в мире и согласии, и пусть эта малышка будет первой".

Однако я поняла, что не вполне верю его складной истории о том, как он получил Аббатство.

– Я думал, что ты будешь делать только то, что мне нравится, - произнес Бруно.

– Ты знаешь, что самое большое мое желание - это угодить тебе.

– И все же ты делаешь это... Мы так недавно женаты, а ты уже поступаешь вопреки моей воле.

– Потому что я дала обещание - священный обет умирающей женщине. Ты должен понять, что я не могу нарушить моего слова.

– Отдай ребенка тому, кто до сих пор о нем заботился.

– Это ее прабабка, госпожа Солтер. Она угрожала мне проклятьем, если я не возьму ребенка. Но я оставлю ее у себя не из страха, а потому, что дала слово, и намерена сдержать его.

Несколько минут он молчал. Потом сказал:

– Я понимаю, что ты дала опрометчивое обещание. Это было неразумно. Это было глупо. Что же, пусть ребенок останется, но чтобы он не попадался мне на глаза. Я не желаю ее видеть.

Он повернулся и пошел прочь, а я печально смотрела ему вслед. Я была несчастна. Мне хотелось быть такой, как моя мать, безмятежной и несклонной к критике. Но я не могла сдержать ход своих мыслей. Я не могла не понимать, что Бруно побоялся обидеть лесную ведьму.

В наших отношениях появилась трещина. Ничто больше не будет прежним. Бруно понимал, что позволил маске на мгновение соскользнуть и что я увидела то, что за ней скрывается. И это сделал ребенок. Маленькая девочка заставила его проявить свою мстительность и, что еще хуже, трусость. С того момента между нами все изменилось. Мы реже бывали вместе. Ребенок занял значительную часть моего времени. Девочка была умной, шустрой и шаловливой, и каждый день я поражалась ее невероятной красоте. Она чувствовала неприязнь Бруно, хотя с первого дня ее появления в Аббатстве они едва ли видели друг друга. Я была уверена, что в душе она считала его чем-то вроде великана-людоеда.