Чудо в аббатстве

– Так и есть. Они взяли его, чтобы допросить по какому-нибудь делу. Он вернется. Он хороший человек, Дамаск.

– Мама, - попросила я, - позволь мне уложить тебя в постель.

Близнецы смотрели на меня так, словно я обладала особой силой утешения. Как же я желала, чтобы так оно и было!

Впервые в жизни я была бы счастлива видеть, как Саймон Кейсман входит в дом.

– Что плохого он сделал?
– спрашивала она.

– Будем надеяться, что он скоро вернется и расскажет тебе обо всем!

Она позволила уложить себя в постель. Я послала за успокаивающим питьем и подумала, что уже дважды у нее забирали мужей и дважды - во имя веры.

***

Когда она уснула, я вернулась в Аббатство. Входя в дом, я встретила Бруно.

– Я иду от матери. Она убита горем, - сказала я.

– Значит, они арестовали его, - произнес Бруно, и на его губах заиграла улыбка.

– Ты знал!
– воскликнула я.

Он кивнул, многозначительно улыбаясь.

– Ты.., ты это подстроил. Ты донес на него!
– воскликнула я.

– Он еретик, - ответил Бруно.

– Он муж моей матери.

– Разве ты забыла тот день, когда он хотел сделать то же самое со мной?

– Значит, это месть, - сказала я.

– Нет. Это правосудие.

– О, Боже!
– воскликнула я.
– Они сожгут его на костре.

– Это награда еретикам.

Я закрыла лицо руками, потому что больше не могла смотреть на Бруно.

– Так переживать из-за убийцы своего отца! Я повернулась и выбежала из комнаты.

Девочки пришли ко мне.

– Мама, значит, это правда?
– спросила Кэтрин, она была взволнована.
– Они забрали Саймона Кейсмана. Что с ним сделают?

– Он умрет, - сказала Хани.
– Его казнят. Лицо Кэтрин сморщилось.

– Они не могут этого сделать, правда? Они не могут.., его! Он ведь твой отчим.

– Его некому защитить, - печально ответила я.

– Они сожгут его, - спросила Кэтрин, - просто потому, что он считает, что Богу нужно поклоняться иначе? Я знаю, что он еретик, а еретики злые, но сжечь его...

– Дотла, - мрачно закончила Хани. Обе были слишком молоды, чтобы обсуждать такие ужасы. Я сказала:

– Возможно, этого не случится. Я собираюсь привести сюда близнецов. Будьте добры к ним, помните, что их отец...

Девочки кивнули.

Я отправилась в свой старый дом ухаживать за матушкой. Я сидела рядом с ней и пыталась говорить о пустяках: о саде, о делах по хозяйству. Но она все время прислушивалась, не стукнет ли барка о причал. Мать хотела услышать голос, который, как я была уверена, она больше никогда не услышит.

Она хотела говорить о Саймоне Кейсмане, потому что думала именно о нем. Она рассказывала мне о том, как он всегда был добр к ней, как счастливо они прожили с ним многие годы.

– Он - идеальный муж, - сказала она. А я думала о том чудесном человеке, моем отце, и спрашивала себя, так ли горевала о нем мать, хотя и знала ответ.

– Саймон очень умный, - говорила она.
– Он хотел знать, о чем люди пишут, о чем думают.

– Ах, бедный Саймон Кейсман, ему бы следовало знать, что не надо проявлять интерес к запрещенному.

– Лучше бы государством управляла королева Джейн. Тогда бы это не произошло.

"Ах, мама, - подумала я, - у тебя было бы все в порядке. Но, возможно, арестовали бы Бруно".

Я неожиданно вспомнила, что все это случилось из-за Бруно. Он поступил с Саймоном Кейсманом так, как тот собирался поступить с ним.

Я знала, что запомню это навсегда. Я ненавидела Саймона, но с ужасом думала, что его предал мой муж.

Наступил новый день. Матушка хотела идти в Хэмптон-корт, чтобы упасть к ногам королевы и умолять простить ее мужа.

Саймон Кейсман был еретиком, его пытали, и, насколько я знала, он не отказался от своей веры. Странный человек - в нем было так много злого, а все же моя мать считала его идеальным мужем, и он остался верен своим убеждениям перед лицом смерти.

В день казни ее мужа я напоила матушку маковым соком, и она уснула. Я вышла в сад и взглянула в сторону города. Над рекой плыло облако дыма. В предместье Смитфилд горели костры.

Потом я вернулась и села у постели матери, чтобы утешить ее, когда она проснется.

СМЕРТЬ КОЛДУНЬИ

Прошел год с тех пор, как Саймона Кейсмана сожгли как еретика. Казалось, матушка состарилась на десять лет. Кейсман-корт возвратили его законной владелице - мне, жене доброго католика, не поддержавшего правление еретиков, возродившего Аббатство.

Я не стала говорить матушке, что дом отдали мне. Ее горе было слишком велико, чтобы она могла думать о таких вещах. Она продолжала жить в печальном и опустевшем поместье.

Часто приезжал Руперт. Он предложил свою помощь в организации работ в Кейсман-корте. Я часто виделась с ним, а его нежность к моей матери глубоко трогала меня.

Я любила Руперта. Это не было пылкой страстью - просто прочной и нежной привязанностью. С тех пор как Бруно предал Саймона Кейсмана, я испытывала к нему отвращение. Он знал об этом и ненавидел меня. Хани была права, когда говорила, что моему мужу необходимо постоянное восхищение. Я бы даже сказала, обожание.

Несмотря на потрясение, вызванное смертью Саймона Кейсмана, привязанность Кэтрин к отцу усилилась. Они часто бывали вместе, и я уверена, что Бруно получал удовольствие, настраивая ее против меня. Я страдала от того, что годы, прожитые с Кэтрин в любви и преданности, так легко перечеркнуты. Но Бруно одурманил ее, как до нее многих других. И Бог свидетель, я могла это понять. Разве не была я сама когда-то, как и другие, очарована им?

Хани с удовлетворением, которое не могло меня не тревожить, следила за тем, как растет привязанность Кэтрин к отцу и как моя дочь отдаляется от меня.

Настали мрачные времена, но никогда прежде не было такого несогласия в моей семье.

Все больше времени я проводила в моем старом доме, где матушка всегда радовалась моему приходу. Руперт частенько приезжал туда, и мы подолгу сидели втроем, находя утешение в беседах о прошлом.

Это был жуткий год. Я помню тот страшный мартовский день, когда архиепископа Кранмера сожгли перед колледжем Бейлиол в Оксфорде. Говорили, что сначала он протянул в пламя правую руку, ибо ею подписал свое отречение от веры.